«Ты вообще понимаешь, что мы фашисты?»
К июлю, спустя четыре месяца после вторжения России в Украину, стало понятно, что российские военные массово отказываются от продолжения участия в войне. Издание «Верстка» подсчитало, что за это время почти 1800 российских военных отказались воевать. Но если в начале войны на таких солдат давили морально, называли предателями и угрожали уголовными делами, то через несколько месяцев их стали свозить в так называемые «лагеря отказников» на территории «ЛНР» сначала в Брянке, затем в Перевальске. Там российские военнослужащие оказались в плену у своих же: их избивали, угрожали убить, вербовали в ЧВК «Вагнера» и вывозили против воли обратно на передовую.
«Важные истории» рассказывают, почему российские военнослужащие не хотят воевать в Украине, как их заставляют вернуться в строй и почему многие из них боятся рассказывать о пережитом в «лагерях отказников».
Мы изменили имена героев и не раскрываем подробности об их возрасте, местах жительства, подразделениях в целях безопасности.
«Так стыдно мне не было никогда в моей жизни»
«С самого начала войны я добивался, чтобы туда поехать. За аллею ангелов (памятник в Донецке с именами погибших с 2014 года в Донбассе детей. — Прим. ред.). В июне мне это удалось, — рассказывает контрактник Сергей. — Я ехал реально увидеть нацистов. Но как приехал, транслировать [что на самом деле происходит] мне начали мои глаза: разрушенные населенные пункты, мирные жители, пытающиеся остановить колонну. Они лишены продуктов. Одна бабушка просила покушать. От увиденного я сразу понял — мы тут вообще зря.
Мирные жители сначала боятся [говорить правду], перед ними же вооруженные люди. Соответственно, они будут говорить то, что ты хочешь услышать. Первые разговоры были: „Наконец-то Россия пришла! Не будет больше этих «айдаров» и других нациков“ (образованные в 2014 году добровольческие батальон «Айдар» и полк «Азов» российская пропаганда называет «нацистами». Позже «Айдар» и «Азов» вошли в состав Вооруженных сил Украины.
— Прим. ред.). Но если общаешься с людьми две недели, по два-три часа иногда, то они понимают, кто ты: они поняли, что я не „рашист“, так скажем. Люди расслабляются, начинают правду рассказывать, о своей жизни говорить. А не то, что мы хотели услышать: „Вы молодцы. Мы вас долго ждали“. И вот так я понял, что они этих „нацистов“ в глаза-то никогда не видели. Спрашиваешь: „И зачем мы вас тогда тут якобы освобождаем?“ Некоторые [мирные жители] сразу не боялись, что вооруженные люди могут расстрелять. Кричали: „Уходите, это наша земля!“ Так стыдно, так глубоко стыдно мне не было никогда в моей жизни. Можно было сквозь землю провалиться от стыда.
А потом я еще и на своей шкуре все почувствовал. Через три часа, как попал на передовую, я решил отказаться [от участия в войне]. Я понял по количеству потерь, что командир у нас не очень умный: увиденные мною за три часа 5–6 потерь надо умножать на 10–12. Но написать рапорт получилось только через три дня. Реальные причины этим людям объяснять было бессмысленно.
На вопросы отвечал, что не хочу и все. Но мне сказали: чтобы отказаться от участия в спецоперации, нужно вескую причину. Я спрашивал, какие причины считаются вескими. Ребят не отпускали к женам, которые только родили или выкидыш случился, например. Ответ: еще таких не было. Поставили мне задачи, связанные с силовым обеспечением: что-то где-то перетаскивать, где-то что-то охранять, на блокпосту пойти постоять. Месяц я этими делами занимался и все время просил отпустить меня, но командиры отвечали: „Ты же ничем не рискуешь, денег подзаработаешь зато“. Но я не за деньгами же ехал. В итоге пробыл я [в Украине] достаточно долго, около двух месяцев, и все это время я пытался отказаться и уехать в Россию.
Пока я месяц был в тылу, помогал мирным жителям — с едой, например. Спрашиваешь: „В этом доме сейчас живет кто-то?“ — „Нет“. Беру из погреба закрутки и развожу по местным. Они же сами не берут даже из пустующих домов. Пускай они не берут, это я буду мародером. Я уже фашист. Куда ниже? Одну семью под опеку, так сказать, взяли.
У них дочка-подросток. А когда в деревню зашло много русских военных, то они ж как на отдых пришли: обливались вином и самогоном. Могла бы случиться беда, если бы какой-то пьяный солдат к ним в дом зашел. Иногда мы даже сидели у их дома, дежурили.
У меня был товарищ, который стремился [на войну] так же, как и я. Мы на тот момент мыслили одинаково. И осознание, [когда приехали в Украину], пришло у обоих в одно время, плюс минус час. Я ему сразу сказал: „Ты вообще понимаешь, что мы фашисты?“. Он говорит: „А я боялся тебе то же самое сказать, думал, ты меня пристрелишь. Да, мы фашисты, я это осознаю. Мне стыдно за то, что я был слеп на протяжении всего этого времени. И что для того, чтобы это понять, мне нужно было это самому увидеть“. Он тоже написал отказ от участия и сейчас в России.
Многие отказывались не потому, что они что-то осознали, некоторые просто устали. Я знаю людей, которые три месяца провели в боях, голоде, жажде, физической нагрузке.
И они пошли в отказ только потому, что им не дают отдохнуть, даже просто выехать помыться элементарно куда-то в тыл, дня три отоспаться нормально, без тревоги и бомбежек. Поэтому люди просто выгорают физически и морально. Они, когда просятся, говорят: „Да, я вернусь“. Но никто не вернулся бы ни при каких раскладах. Это надо так говорить там, чтобы убедить тебя отпустить. Я многих знаю, кто именно так добились отпуска и сейчас в России. Когда я с ними созвонился, все говорили: „Нет, конечно, не поеду обратно, ты прикалываешься? Я вырвался из ада!“
Те, кто поняли, что действительно происходит, были в меньшинстве. Осознавших, что эта спецоперация не нужна никому, кроме одного человека, может быть, примерно треть. Просто никто же этим не делится там откровенно. Пока ты там находишься, не стоит разубеждать кого-то и говорить: „Ты пойми, друг, что мы фашисты. Ты глаза открой!“ Могут еще и свои лоб зеленкой намазать (расстрелять. — Прим. ред.). Многие просто безграмотные и неспособны анализировать.
Как говорится, чем больше в армии дубов, тем крепче наша оборона. Но почти из каждого рта там летит, что командиры — условно нехорошие люди. Потому что все жалеют о потерях, многие потеряли пацанов близких. Один такой наш командир, например, он просто ненавидит людей. Он гнал нас как на убой, может, за наградами или еще за чем. Это надо какую-то цель иметь, чтобы похоронить столько пацанов».
Немногие военнослужащие отказались от участия в войне по идейным соображениям, рассказали «Важным историям» правозащитники и адвокаты, которые помогают сейчас отказникам. «Если первые отказники отказывались, потому что они вообще не были готовы к участию в войне: они реально думали, что они там на учениях были, то сейчас многие отказники — это те, кто поехал воевать, потому что имел другое представление о том, что там [в Украине происходит], из телевизора. Им обещали красивые победоносные бои, а реальность оказалась не такой, как в сообщениях Игоря Конашенкова (представитель Минобороны России, который ведет ежедневные брифинги о войне с Украиной.
— Прим. ред.)», — говорит директор правозащитной организации «Школа призывника» Алексей Табалов.
«Люди отказываются не из пацифистских соображений, а просто потому, что они там уже несколько месяцев мордой в землю лежат, а по ним гасят ракетами. Они уже выжаты чисто от участия в военных действиях, от постоянного напряжения психологического и физического», — объясняет координатор «Движения сознательных отказчиков от военной службы» Елена Попова.
При этом «военнослужащий может воспользоваться статьей Конституции 59, пункт 3, и заявить о появлении у него антивоенных убеждений вне зависимости от того, по каким основаниям: совесть проснулась и просто не хочет быть пушечным мясом», — отмечает Сергей Кривенко, директор правозащитной группы «Гражданин. Армия. Право». Тогда военный имеет право на замену службы на альтернативную гражданскую. Оказавшись в России, он уже может подать заявление в свою войсковую часть об увольнении.
«Я никогда в жизни не думал, что моя страна может меня так кинуть»
«Я был против, [чтобы сын ехал на войну].
Всячески его агитировал, пытался до него достучаться. Но он не слышал, он свято верил в могущество второй армии мира, — говорит Дмитрий, отец российского офицера. — У него куча родственников на Украине по материнской линии. Я ему говорил: „Ну как ты это представляешь себе?“ Он отвечал: „Надо, приказ. Я не могу бросить своих пацанов, подчиненных“. Я ему бросаю, например, какой-нибудь ролик. Он говорит: „Этого не может быть, это даже не русский солдат“. — „Ну разве такое не может быть?“ — „Нет, такого не может быть“. — „Почему? Обоснуй, скажи, почему так?“ Он мне начинает прямо по пунктам рассказывать, как прописано: первое, второе, третье. Я ему пишу: „Ты мне серьезно сейчас это задвигаешь?“ — „Да, серьезно“. — „Значит, все плохо“. — „Почему?“ Я ему пишу с буквой z: „Потому что Zомби“. Я даже сказал как-то его маме, что если он туда поедет, значит, для меня его больше нет. Но потом, когда узнал, что он все-таки уехал, мы, конечно, все равно общались. Сначала он говорил, что всё хорошо, всё хорошо.
А потом настроение у него стало меняться.
К июню он устал уже морально и физически. Позвонил мне и спросил, что будет, если отказаться. Это было после того, как они зашли в Краснополье [Донецкой области], а там была такая оборона, что они не могли ничего прорвать. Он рассказывал мне, что их без всякой подготовки туда послали. Он один тащил раненных 700 метров. Сам чудом жив остался. И как мне потом говорили другие пацаны, он один со взвода остался — примерно 500 человек остались там лежать в поле. Никакой эвакуации раненых не было. „Я не хочу больше ни служить, ничего. Я никогда в жизни не думал, что моя страна может меня так кинуть“, — сказал он мне тогда. Потом он еще узнал, что его родственники из Украины воюют. Написал рапорт об отказе из-за того, что родственники воюют на стороне Украины. А ему говорят типа с юмором: „Увидишь брата, можешь не стрелять в него. Разрешаем“».
Подпишитесь на рассылку «Важных историй»
Вы узнаете правду о войне в Украине первыми
Сына Дмитрия, как и Сергея, отправили в «лагерь для отказников», располагавшийся на территории бывшей школы в городе Брянке «ЛНР».
По словам Сергея, с ним было еще 40 отказников из его подразделения. Правозащитники отмечают, что к ним за помощью также обращались довольно большими группами: от 15 до 200 человек из одного подразделения. Ни Сергей, ни сын Дмитрия сначала не поверили, что их привезли в этот лагерь, чтобы насильно там удерживать, а тем более избивать.
«Привезли нас в Брянку, построили и сказали: „Отдыхайте, мойтесь, стирайтесь, кушать во столько-то, завтра с вами начнут работать психологи“. То есть условия-то были нормальные, но выходить оттуда нельзя было», — вспоминает Сергей.
«В Брянке им сначала сказали, что посты расставлены, потому что их охраняют от всяких там ДРГ [диверсионно-разведывательная группа]. А потом они увидели, что все посты были развернуты внутрь лагеря. Грубо говоря, зона обстрела была вовнутрь. И он мне тогда написал, что что-то ему это не нравится», — говорит о сыне Дмитрий. Некоторые отказники сообщали журналистам, что охраняют территорию в Брянке боевики ЧВК «Вагнера».
По словам Сергея, на постах охраны стояли военные полицейские из Южного военного округа. Однако один из них намекнул Сергею в разговоре, что они из «Вагнера».
«Когда меня только привезли в Брянку, я был в полной уверенности, что это просто еще один этап психологического воздействия на военнослужащих, чтобы вернуть их в строй. Стал расспрашивать тех, кто там уже неделю был. Они рассказывают, что уводят, бьют в подвалах. Потом на рабочке (работы, которые военнослужащие выполняют на службе. — Прим. ред.) сам увидел избитых парней, с некоторыми тоже удалось поговорить. Я им говорю: „Да вы гоните, парни, такого не бывает. Мы же русские солдаты, нас охраняют тоже русские“. Были отказники, которых вывезли, и больше о них вестей не было. То есть с утра забирали на рабочку человек 20, днем приезжали из подразделений представители, забирали некоторых обратно [на передовую], а часов в 5–6 вечера увозят в неизвестном направлении самых жестких отказников. Это те, кто сразу говорил: „Я обратно ни за что не вернусь, я хочу только домой“.
Вот если ты так там скажешь — неделю ты там не пробудешь», — говорит Сергей.
«Приезжают, вероятно, чевэкашники (бойцы ЧВК „Вагнера“. — Прим. ред.), забирают в неизвестном направлении. Один из первой пятерки, которую забрали при сыне, шел в самый жесткий отказ. И вот он, якобы, как родственникам потом сказали, по дороге на передовую во время обстрела погиб. Чевэкашники им там говорили: „Будете работать, будете боеприпасы подносить, а будете плохо работать — захочу, застрелю, захочу, колено прострелю. Мне все равно за это ничего не будет“», — рассказывает Дмитрий.
«Приходили психологи в погонах, молодые парни. Они понимали, что они сейчас будут толкать мне эту патриотическую блевоту, она не сработает. Спрашивают: „Есть ли моменты, о которых вы не сможете забыть?“ — „Если я начну перечислять, то мы до ночи тут просидим“.— „А что там такое?“ — „А вы там были, товарищ капитан?“ — „Я только 5 дней назад приехал“. — „Значит, вы ничего еще не видели“, — говорит Сергей.
— Психологи эти беседы передают замполиту Нечипоренко (Олег Нечипоренко — замначальника 51-й дивизии ПВО по военно-политической работе. — Прим. ред.). И потом ты должен сходить к нему на беседу. Но я знал парней, которые недели две избегали этой беседы: то на рабочку уедут, то еще чего, в общем, как в армии говорят, „гасятся“. Потому что после беседы с Нечипоренко твоя судьба решается. Я, когда это понял, решил хитрить. Когда оказался у него, говорил, что я не отказник, я просто прошу отпустить передохнуть. Он говорит: „Давай к «Вагнеру»“. Я спрашиваю: „А вы что, с «Вагнера»?“ Он говорит: „Нет, я просто уполномочен. Там, понимаешь, экипировка, на самолетах генералы летают, там у них всё. У них всего потерь почти 8 % за всю операцию“. Но я отказался, говорю: „У меня ж парни свои в подразделении, я к ним вернусь“. Он должен был вызвать представителя нашего подразделения. Но он долго не мог приехать, а я в это время уже планировал план побега. И вот если ты не выбираешь ни „Вагнера“, ни другие подразделения, ни к своим вернуться, а настаиваешь — только в Россию и все, в журнале напротив твоей фамилии пишут — „СИЗО“.
И когда таких увозят в неизвестном направлении — дальше с ними работают уже вагнеровцы, насколько мне рассказывали. Парней там реально в подвалах забивают дубинками. Параллельно тебя еще вывозят на рабочку, и ты по 12–14 часов ящики с боеприпасами таскаешь, а ночью телом резинку отбиваешь (избивают резиновыми дубинками. — Прим. ред.). Говорят: „Мы тебя убьем, нам ничего за это не будет. Никто не знает, что ты здесь“. Их же привозят с завязанными глазами и связанными руками. Парень рассказывал мне, что они по приезде пролежали сначала сутки в подвале связанные: четыре человека в помещении метр на метр. А потом вопрос задали: „Ну, ты готов?“ Если нет, начинают по-другому обрабатывать. Дубинки перенес, тогда заряжают пистолет: „Мы тебя сейчас здесь пристрелим и все“. Выбраться оттуда можно только либо двухсотым, либо трехсотым (либо мертвым, либо раненым. — Прим. ред.)».
Фото переданные изданию «Верстка» родителями российских военнослужащих, удерживаемых в городе Брянке
Фото: «Верстка»
Фото: «Верстка»
«Ложись на землю, чтобы мозги не разлетелись, и считай до десяти»
«Перед Брянкой у нас забрали телефоны и документы, но гражданские покупали нам сим-карты, телефоны, продукты какие-то, носки, трусы.
Мы связались с адвокатами, правозащитниками, стали поднимать шумиху в СМИ. Когда СМИ написали про Брянку, нас стали собирать, мотивируя тем, что украинцы теперь знают место, где отказники, и туда может прилететь, — говорит Сергей. — В конце нас перевезли на территорию недействующей колонии в Перевальске (город в «ЛНР». — Прим. ред.). Надзиратели радовались, что там забор, проще охранять. Но поселили нас не в подвалах, на которых даже подписано было, что это бомбоубежища, а на втором этаже. И в эту ночь туда прилетели HIMARS: если бы ВСУ взяли метров на 100 подальше, нас бы там похоронили всех (официальных сообщений сторон об этом обстреле не было. Сообщалось только об ударе по Перевальску несколькими днями позже. — Прим. ред.).
Кормили там уже один раз в день. На рабочку тоже вывозили, либо внутри какие-то работы давали. Мы установили сами себе телевизор и смотрели российские новости (смеется). Смешно, конечно.
Все, кто был на передке (на передовой. — Прим. ред.), все плевались в экран. Вот, например, этот ежедневный брифинг [Минобороны] — волосы просто вставали дыбом. Якобы мы взяли уже какие-то населенные пункты, а мы к ним даже не приблизились еще».
В Перевальск из Брянки перевели и сына Дмитрия. Он рассказал отцу, что отказников избивали там в «яме». «Говорил, что видел ребят после ямы „синих, как изолента“. Когда мы с другими родителями [отказников] приехали узнавать, что с ними, и писать заявления об их удержании в Луганск, они очень обрадовались. Сын говорил другим ребятам: „Всё, отец подключился, он нас вытащит“. Пока мы с родителями были там, пацанов перестали в яму отводить избивать».
«У меня было несколько путей отхода: от самых мирных — уговаривать, что надо съездить в отпуск, что дома проблемы, до более жестких — отбирать документы и сбегать, — продолжает Сергей. — Самый радикальный — валить охрану и уходить.
Приготовили обрезки труб, я нашел большой столовый нож. Но это не пригодилось, потому что шумиха в интернете началась. Перестали вывозить людей в неизвестном направлении. Так мы узнали, что это место называется „Центр психологической поддержки военнослужащих“, а в реальности это была просто вербовка в „Вагнера“. В конце июля отпустили меня в отпуск еще с другими счастливчиками. Построили, спросили: „Вы же не будете там бегать уголовки себе зарабатывать, вы же вернетесь?“ — „Конечно, вернемся, а как же иначе!“ (смеется)».
В начале августа появилась информация, что лагеря для отказников в «ЛНР» закрыли. Но отпустили в Россию не всех, кто отказался продолжать воевать. Один из тех, кого продолжали удерживать, был сын Дмитрия. По словам отца, его увозили в неизвестном направлении, где избивали и угрожали убить. «Сына уводили на расстрел. Сказали: „Ложись на землю, чтобы мозги не разлетелись, и считай до десяти“. Он считать не стал и ответил: „Надо — стреляйте. Но туда обратно не пойду“.
В итоге его ударили рукояткой пистолета по затылку, кровь все лицо залила. И спустя какое-то время увели на рабочку», — говорит Дмитрий. Он считает, что офицера принципиально не хотели отпускать, чтобы не создавать прецедент. «Лагеря отказников хоть и расформировали, но многих просто принудили вернуться на передовую. Родители сообщают, что некоторые из них уже погибли. То есть они [военные командиры] просто отчитались после появившейся шумихи, что закрыли эти центры психологической помощи. Но это, к сожалению, оказалось просто иллюзией победы», — говорит собеседник «Важных историй» из сообщества солдатских матерей (мы не раскрываем имя в целях безопасности. — Прим. ред.).
«На войну ехать не страшно было, а жаловаться потом страшно»
Сыну Дмитрия удалось выбраться в Россию только спустя несколько недель после Сергея. Сейчас оба подают заявления в Главное военное следственное управление Следственного комитета России о незаконном лишении свободы. По словам адвоката Максима Гребенюка, который ведет проект «Военный омбудсмен», всего на данный момент у него 15 заявителей: семь от военных и восемь от родителей или жен.
При этом пострадавших отказников только по публично доступным данным не меньше нескольких сотен. Правозащитники отмечают, что большинство военных после того, как оказываются в России, отказываются заявлять о нарушении своих прав, не выходят на связь или отвечают, что продолжат служить, но в России. «Поймите, что там сидят люди. В отношении них совершается преступление. Это будет продолжаться до тех пор, пока вы молчите, — рассказывает, как пыталась достучаться до военнослужащих и их родственников, Елена Попова. — Ведь даже с патриотической точки зрения: как это российского военнослужащего удерживали и угрожали им какие-то чевэкашники? Должно же быть какое-то чувство оскорбленного достоинства. Но они говорят, что „боятся идти против Министерства обороны, идти против государства“. Ехать на войну они не боялись, а жаловаться боятся. Кто-то даже боится ехать в воинскую часть увольняться, после того как их отпустили домой: боятся, что их опять отправят на передовую. Конечно, у многих посттравматический синдром, который еще будет во всей красе себя проявлять».
На вопрос, страшно ли сейчас Сергею, он отвечает: «Друзья мне уже передали, что в моей части уничтожают документы по отправке [солдат части на войну]. Но я всё, что можно, отбоялся там. Я такого страха и ужаса никогда в жизни не испытывал, а я не из пугливых. Я боюсь сейчас не за себя, а что будут мстить моей семье».
Сейчас Сергей и Дмитрий помогают выбираться отказникам, которые до сих пор находятся на территории Украины. «Я знаю за судьбу 80 % тех, кто выбрался. Пока с ними на связи дистанционно, они говорят, что готовы потом пойти со мной заявлять. Как оказываются в России — пропадают, не берут трубки. Либо говорят: „Все, я никуда не пойду. Я никуда не буду заявлять, ты, братан, не понимаешь, что это такое. Это Путин. Я уеду в деревню, спрячусь“. В глазах паника. Я говорю: „А как же остальные пацаны? Надо их доставать“. Я же мог также уехать домой, а не помогать им выбраться. Я думаю, многие из них планируют дальше служить, но в России. Но я то понимаю, что буквально через полгода уже никого не будут спрашивать, готов ты участвовать в войне или нет».
Сергей отмечает, что у многих военных, кто прошел через Брянку, поменялось отношение к происходящему в стране. «Человек, например, три месяца безвылазно там [в Украине] был, а его еще и посадили. А они были патриотами, воевали за идею. Когда созванивались потом [в России], я спрашивал: „Что планируешь делать?“ — „Наверное, из страны уезжать надо“. Один мне прямо сказал: „Мне стыдно находиться в этой стране“». По словам Дмитрия, ситуация, что их держали, как военнопленных, его сына тоже полностью деморализовала.
«Моя жена разделяла мои мысли о войне до того, как я там оказался, — продолжает Сергей. — А потом я ей рассказал по телефону, что там происходит, и сказал: „Ты морально себя готовь к переезду из страны“. Она тогда свое мнение [о войне] тоже поменяла. И заодно мама ее, Путин у нее был властелин мира, теперь говорит: „Путин — козел“. А вот мой отец меня не понял, когда я вышел на Россию и ему позвонил. Он не понял всего трагизма, так скажем.
— Так вы же военные, а что ты хотел?
— Я хотел детей растить, твоих внуков, до своих дожить.
— А ты что, хотел, чтобы вас просто отпустили?
— Да! Ну, объяснять тебе, что я там видел, наверное, не буду, ты не поймешь.
— А что?
— Ну, что мы фашисты, ты поверишь?
— Ты чего гонишь, ты бухой?
— Номер тогда мой удаляй, можешь больше мне не звонить. Ты же мне не поверил?
— Нет.
— А телевизору поверил?
— Да.
— Ну все тогда, давай».
Если вы или ваш близкий хочет отказаться от участия в войне, вы можете почитать необходимую информацию тут и попросить помощи в чат-боте @agsnowarbot в «Телеграме»
Если вы хотите поделиться какой-либо информацией по этой теме, пишите автору этого материала в «Телеграме» @iradolinina_istories или на почту [email protected]
UIKit ты вообще про UI? / Хабр
Спойлер — нет! Ну, не совсем. Мы привыкли воспринимать UI как визуальную составляющую, но ведь UI – это User Interface. Так вот, интерфейс – это то, с помощью чего пользователь взаимодействует с нашим приложением.
В случае с графическим интерфейсом пользователь его видит и воспринимает информацию. Однако он не интерактивный и, когда пользователь хочет взаимодействовать с ним, он использует другие интерфейсы: тачскрин, клавиатуру или мышку. Да, это тоже интерфейсы. И UIKit как раз таки отвечает не за графический интерфейс, а за распознавание пользовательских жестов и их обработку.
Когда я начинал писать эту статью, хотелось рассказать много фундаментальных вещей. Одновременно с этим хотелось, чтобы она была понятна всем, поэтому я начал с описательной части. Со временем понял, что материала получается слишком много, и я решил разбить ее на несколько частей. Возможно какие-то вещи для вас покажутся совсем простыми и очевидными, но они нужны для того, чтобы хорошо разобраться и ориентироваться, как же все-таки устроен UI.
Так как же он устроен? У нас же есть базовый класс UIView и куча его стандартных наследников. Мы можем сами создавать свои вью и как угодно их кастомизировать. И все это видим на экране.
Почему тогда UIKit и UIView – это не про графический интерфейс? Давайте разбираться.
1. Исторический экскурс
Вспомним, что же было до появления iPhone. Были маки – компьютеры на операционной системе macOS. Сейчас для нас очевидно, что это 2 разных пользовательских опыта – тыкать пальцем в экран и елозить мышкой по столу + стучать по клавишам на клавиатуре, но тогда перед инженерами Apple стояла задача взять механизм отрисовки интерфейса из мака и научить его в «Мультитач». И вот, что получилось:
Четкое разделение ответственности (привет, SOLID) позволило не дублировать код, а просто добавить новую надстройку, которая будет распознавать пользовательские жесты и обрабатывать их. А слой, который отвечает за отрисовку, остался общим. Круто? Круто!
Итак, мы видим, что верхним уровнем в случае iOS является UIKit, в случае macOS — AppKit. Этот уровень отвечает за распознавание пользовательских активностей (тач пальцем в область экрана или наведение курсора мышки на какой-то элемент).
Ниже лежит Core Animation, вот он-то и отвечает за то, что мы видим на экране и каким будет каждый элемент.
Кстати, до версий Mac OS X 10.5 и iPhoneOS 2.0 CoreAnimation носил менее ориентированное на анимацию название – LayerKit.
2. Core Graphics & Metal
Несмотря на то, что Core Animation отвечает за графический интерфейс, отрисовкой контента занимается не он. Эту функцию выполняют более низкоуровневые фреймворки Core Graphics и Metal, с той лишь разницей, что Core Graphics для вычислений использует CPU, а Metal — GPU.
Грубо говоря, Core Animation отвечает на вопрос «Что рисовать?», а Core Graphics и Metal — «Как рисовать?». Можем ли мы работать напрямую с этими фреймворками? Можем. Это даже положительно скажется на производительности нашего приложения, но очень сильно увеличит стоимость разработки. То, что мы можем сделать в UIKit или Core Animation за пару строк кода, в Core Graphics или Metal может занять десятки. Важно понимать, как это устроено, однако использование не всегда оправданно.
3. Responder Chain
Часто можно услышать, что базовым классом UIKit является UIView. Однако, если мы посмотрим на его реализацию, то увидим, что он является наследником UIResponder, что говорит о многом в назначении UIKit.
Респондер – это тот, кто отвечает на пользовательские жесты. Но как наша вью узнает, что пользователь нажал именно на нее и что ей нужно обработать этот экшн? Здесь нам на помощь приходит механизм Responder Chain.
Когда пользователь нажимает на экран это событие попадает в наше приложение (объект UIApplication). Дальше оно отправляется в UIWindow, где и запускается цепочка поиска firstResponder’а, в границах которого и было произведено нажатие. Цепочка запускается рекурсивным вызовом метода по всей иерархии дочерних вью:
open func hitTest(_ point: CGPoint, with event: UIEvent?) -> UIView?
Метод, который банально проверяет, находится ли точка в границах вью:
open func point(inside point: CGPoint, with event: UIEvent?) -> Bool
Если точка находится внутри вью, поиск продолжается уже среди своих дочерних вью, вызывая метод hitTest у них.
Так продолжается пока не будет найдена самая нижняя в иерархии (самая верхняя на экране) вью, в которую попадает нажатие.
Если точка не находится внутри вью – возвращается nil.
Таким образом, наше корневое окно (объект UIWindow) находит вью-ферстреспондера и вызывает у него соответствующие методы:
open func touchesBegan(_ touches: Set<UITouch>, with event: UIEvent?) open func touchesMoved(_ touches: Set<UITouch>, with event: UIEvent?) open func touchesEnded(_ touches: Set<UITouch>, with event: UIEvent?) open func touchesCancelled(_ touches: Set<UITouch>, with event: UIEvent?)
Отдельно стоит отметить объекты UIGestureRecognizer. Они имеют больший приоритет, чем Responder Chain, и обрабатываются на этапе «погружения».
Кстати, у слоев тоже есть методы определения, попадает ли точка в границы слоя:
open func hitTest(_ p: CGPoint) -> CALayer? open func contains(_ p: CGPoint) -> Bool
Подробнее про Responder Chain можно прочитать в статье.
4. UIView и CALayer
Если вью – это не про графический интерфейс, для чего у него так много свойств для управления внешним видом? Все просто: вью является контейнером слоя и предоставляет более высокоуровневое API для работы с внешним видом.
Мы привыкли визуализировать интерфейс в виде иерархии вью (дерево). А теперь давайте представим, что таких дерева 2 – дерево вью и дерево слоев. На самом деле их 4 (дерево слоев представлено 3 деревьями), но об это этом позже. Сейчас нам важны только 2.
Точно так же, как и вью, мы можем добавлять слои друг на друга и выстраивать целые иерархии. Все они складываются в свое дерево, не ограничиваясь той вью, которой они принадлежат. Обратите внимание, что все вью обязательно содержат слой, а вот слои могут существовать без привязки к какому-то вью. Это тоже очень важный момент, который мы разберем в разделе с анимацией.
4.1 frame/bounds
CALayer | UIView |
frame | frame |
bounds | bounds |
position | center |
Вопрос, который ставит в тупик большинство не очень опытных разработчиков: чем отличаются frame и bounds.
Оба эти свойства определяются 4 значениями x, y, width, height, т.е. размеры и точка ориджин (левый верхний угол). В обычной ситуации для вью размеры frame и bounds будут совпадать (забегая вперед, скажу, что это не всегда так), а вот точка ориджин скорее всего будет отличаться. Дело в том, что frame – это размеры и координаты вью относительно его родителя, а вот bounds – это собственная система координат, поэтому его ориджин равен (0.0,0.0) (опять же есть случаи, когда это не так, и мы рассмотрим их дальше).
Вообще как сами слои, так и вью описываются тремя основными свойствами frame, bounds и position/center для слоев и вью соответственно. С frame и bounds понятно, а position и center встречаются гораздо реже. Оба эти свойства определяют центральную точку.
frame высчитывается из bounds + center + transform (трансформации разберем отдельно в следующий раз). Таким образом, размеры frame и bounds могут не совпадать.
В этом случае размер frame станет в два раза меньше, чем размер bounds.
Второй момент, про который здесь стоит знать, это как себя ведет bounds на UIScrollView и его наследниках. Размер скролящегося контента, как правило, превышает размеры самого вью. Поэтому когда мы скролим, изменяется видимая часть контента (меняется contentOffset) и как следствие внутренняя система координат, т.е изменяется точка ориджин (фактически bounds.origin == contentOffset).
4.2 Content
CALayer | UIView |
contents | |
contentsGravity | contentMode |
contentsScale | contentScaleFactor |
contentsRect | |
contentsCenter | |
maskToBounds | clipToBounds |
сontents – это непосредственно содержимое слоя, которое будет отрисовано в интерфейсе.
Несмотря на то, что свойство имеет тип Any, если вы попытаетесь поместить туда что-либо кроме CGImage, вы получите пустой слой. Это обусловлено наследием из macOS, где в contents вы можете присвоить как CGImage, так и NSImage.
Pixel – единица реального размера изображения.
Point – виртуальные (логические) пиксели. На Retina экранах один поинт содержит два и более физических пикселя. Именно эти поинты чаще всего используются в системе координат iOS. Узнать соотношение pixel/point на вашем устройстве можно UIScreen.main.nativeScale.
Unit – относительное значения в диапазоне от 0 до 1.
contentsGravity – это свойство, которое определяет, как контент должен располагаться в границах слоя. Принцип работы аналогичен contentMode у UIImageView (должен быть хорошо вам знаком).
contentsScale достаточно непонятное свойство.
Дефолтное значение 1. Оно указывает, сколько физических пикселей картинки помещается в одном поинте слоя. Стало понятнее? Кажется нет. Хорошо, давайте рассмотрим на примере. Возьмем картинку с разрешением 30х30 пикселей и разместим ее в слое, размером 10х10 поинтов. Она растянута по размерам слоя. Дело в том, что по дефолту свойство contentsGravity имеет значение .resize, которое автоматически растягивает контент под размер слоя. Но если мы зададим значение, например .center, то увидим, что изображение не помещается в рамки нашего слоя. Это происходит, потому что в каждом поинте слоя размещается всего 1 пиксель картинки. Давайте зададим contentsScale значение 3 и посмотрим, что получится.
contentsRect – еще одно свойство, позволяющее растягивать и обрезать контент внутри слоя. В отличие от contentsGravity позволяет это делать более гибко. Измеряется в Unit. Дефолтное значение (x: 0.
0, y: 0.0, width: 1.0, height: 1.0).
contentsCenter определяет растягиваемую область слоя и также измеряется в Unit. Дефолтное значение (x: 0.0, y: 0.0, width: 1.0, height: 1.0).
Кстати, если вы любите пользоваться Interface builder (Storyboard/Xib) и не знали, что это за блок, в нем как раз и задаются значения contentsCenter.
4.3 Coordinate System
Мы знаем, что слои, как и вью, располагаются в деревьях, выстраивая иерархию относительно своих родителей. Поэтому при перемещении какого-либо слоя в иерархии вместе с ним перемещаются все его подслои (перемещается поддерево). Но иногда бывает полезно узнать положение слоя в системе координат другого слоя, отличного от его родителя (например, в системе координат самого корневого на экране). Для этого у нас есть несколько методов, которые преобразуют точку или некоторую площадь, определенную в одной системе координат, в точку/площадь в системе координат другого слоя.
open func convert(_ p: CGPoint, from l: CALayer?) -> CGPoint open func convert(_ p: CGPoint, to l: CALayer?) -> CGPoint open func convert(_ r: CGRect, from l: CALayer?) -> CGRect open func convert(_ r: CGRect, to l: CALayer?) -> CGRect
Думаю, вы знаете, что в iOS нулевой точкой является левый верхний угол.
В macOS левый нижний.
Этим свойством мы тоже можем управлять.
isGeometryFliped для iOS дефолтное значение false. Если это свойство слоя изменить на true, то все его подслои окажутся перевернуты по вертикали и будут расположены относительно нижнего левого угла.
anchorPoint – точка, вокруг которой происходят изменения. Измеряется в Unit и по дефолту совпадает с position. Важная особенность: при изменении этой точки меняется position слоя и соответственно его положение в пространстве. Когда будете переносить anchorPoint, не забывайте пропорционально сдвигать слой в противоположную сторону.
Со слоями можно работать в трехмерном пространстве. Это позволяет производить разные сложные манипуляции над ними и создавать объемные фигуры. Поэтому слои имеют два дополнительных свойства.
zPosition – увеличивая и уменьшая значение этого свойства, мы можем управлять положением слоя в иерархии.
Так как слои можно рассматривать, как бесконечно плоские объекты, изменения достаточно на совсем незначительные величины (например, 0.001). Также важно учитывать, что перемещение слоев в иерархии с помощью этого свойства не влияет на обработку Responder Chain.
anchorPointZ – точка на оси Z, вокруг которой происходят трехмерные трансформации. В отличие от anchorPoint это значение CGFloat. Подробнее поговорим об этом когда будем разбираться с трансформациями.
4.4 Visual Effects
CALayer | UIView |
backgroundColor | backgroundColor |
opacity | alpha |
isHidden | isHidden |
isOpaque | isOpaque |
cornerRadius | |
maskedCorners | |
borderWidth | |
borderColor |
Для удобства работы с цветом, буду использовать расширение.
extension UIColor {
convenience init(hex: Int, alpha: CGFloat = 1) {
let r = CGFloat((hex & 0xff0000) >> 16) / 255
let g = CGFloat((hex & 0x00ff00) >> 8) / 255
let b = CGFloat(hex & 0x0000ff) / 255
self.init(red: r, green: g, blue: b, alpha: alpha)
}
} backgroundColor аналогичен backgroundColor UIView.
opacity аналогичен alpha UIView. Распространяется на всю иерархию подслоев. Обратите внимание, что прозрачность применяется для всего слоя, включая всю иерархию его подслоев, как для единого контента. Есть свойство, которое управляет этим поведением allowsGroupOpacity (по дефолту имеет значение true). Если установить false прозрачность для каждого дочернего слоя будет устанавливаться отдельно.
isHidden аналогичен isHidden UIView.
isOpaque аналогичен isOpaque UIView.
Это вспомогательное логическое свойство, которое определяет, может ли слой иметь прозрачность. Дефолтное значение false значит, что контент слоя может иметь альфа компонент. Рендер слоев, которые имеют прозрачность – дорогостоящая операция. Если задать значение true, мы гарантируем, что весь контент слоя полностью не прозрачен. Это позволяет системе оптимизировать поведение отрисовки, что положительно влияет на наш любимый перфоманс (Core Animation пропускает значение альфа канала при вычислениях).
cornerRadius устанавливает значение кривизны углов. Важно, что это значение влияет только на цвет слоя, но не влияет на contents и на дочерние слои. Чтобы ограничить внутренний контент слоя закругленными углами, используем свойство maskToBounds. Также можно скруглить отдельно один или несколько углов, с помощью свойства maskedCorners:
layerMinXMinYCorner
layerMaxXMinYCorner
layerMinXMaxYCorner
layerMaxXMaxYCorner
borderWidth
& borderColor – два свойства, которые управляют шириной и цветом рамки слоя.
Цвет слоя имеет тип CGColor.4.5 Shadow
shadowOpacity – свойство, управляющее видимостью тени. Принимает значения от 0 до 1 (по дефолту 0). Если мы установим значение, отличное от 0, то увидим небольшую тень, направленную вверх (система координат в iOS же перевернутая).
shadowColor, как вы можете догадаться, управляет цветом тени. Как и borderColor имеет тип CGColor.
shadowOffset задает направление и сдвиг тени по осям координат. По гайдам Apple тени должны быть направлены вертикально вниз, а мы помним, что в iOS перевернутая система координат, поэтому по дефолту она направлена вверх. Тип CGSize.
shadowRadius – это свойство контролирует размытость тени. Чем больше это значение, тем сильнее размытие. Если мы хотим явно показать, что один слой находится выше другого в иерархии, то для него стоит указать большее значение, а для того, что ниже – меньшее.
Тень определяется не границами слоя, а его содержимым (contents & sublayers).
shadowPath – процесс отрисовки тени тоже является очень дорогим с точки зрения производительности, поэтому если нам нужна сложная форма слоя или особое поведение тени, чтобы облегчить вычисления в рантайме и улучшить перфоманс, мы можем указать путь для тени явно.
4.6 Mask
maskToBounds – аналог свойства clipToBounds у UIView. Обрезает контент слоя по его границам. Учитывает свойство cornerRadius. Но так как тень находится за пределами границ слоя, она будет не видна.
mask – это свойство само по себе является отдельным слоем и он имеет все те же самые свойства управления слоем. Но он не отображается, как обычный подслой, а определяет видимую часть родительского слоя своими границами.
4.7 Scale
Работа с изображениями одна из самых дорогостоящих с точки зрения нагрузки на GPU. Иногда нам необходимо отобразить изображение в большем или меньшем размере фактического.
Хранить отдельные копии для каждого возможного размера непрактично, поэтому слой предоставляет нам на выбор 3 фильтра масштабирования:
nearest (фильтрация ближним соседом) выбирает ближайший одиночный пиксель и не выполняет смешивание цветов.
linear (билинейная фильтрация) работает путем выборки нескольких пикселей.
trilinear (трилинейная фильтрация) сохраняет изображения в нескольких размерах (MIP-mapping), а затем комбинирует пиксели из большего и меньшего размеров. Результат очень похож на билинейную фильтрацию, но более производительный.
minificatorFilter используется при уменьшении размера контента.
magnificatorFilter используется при увеличении размера контента.
Вывод
На самом деле статья получилась больше про Core Animation, чем про UIKit, но рассказать хотелось именно про UI и дополнительные возможности работы с ним.
Здесь мы рассмотрели базовые возможности слоев и как они связаны с вью.
Итак, подводя итоги первой части, хочется, чтобы появилось понимание зоны ответственности разных фреймворков. Несмотря на то, что большую часть времени работы с интерфейсом мы используем объекты UIView, на самом деле все атрибуты внешнего вида мы настраиваем через слои, даже если не подозреваем об этом. Работая напрямую со слоями, мы имеем гораздо больше возможностей для настройки внешнего вида интерфейса.
Дальше разберемся, как еще можно изменять слои, какие они бывают и как вью мешает анимироваться слоям.
Так что же ты такое? Краткое содержание – Litbug
Рассказ Лоуренса Хилла Итак, кто ты такой? посвящен вопросам идентичности, дискриминации и принадлежности через короткое общение между Кэрол, девушкой-мулаткой, и ее белыми попутчиками.
История начинается в самолете, когда Кэрол садится на свое место, держит свою куклу на соседнем сиденье и рассматривает свое лицо в зеркале, которое она носит в сумочке.
У нее светлая кожа и веснушки на лице. Ее момент с самой собой прерывает мужчина с загорелым лицом, который берет куклу и спрашивает, ее ли это, он восхищается этой «странностью», поскольку он впервые увидел черную куклу. Когда девочка просит свою куклу, его жена отчитывает его и просит вернуть ей ее куклу. Кэрол быстро подсовывает куклу к окну, и женщина знакомит девушку с собой и своим мужем.
Мужчина сидит рядом с Кэрол, а его жена сидит у прохода, он хватается за подлокотник и свешивает ноги с нее. Самолет вскоре взлетает, когда девочка заставляет куклу махать рукой в аэропорту, она чувствует, как пустота наполняет ее живот, а ее уши затыкаются, все возвращается в нормальное русло, когда они достигают хлопковых подушек, которые являются облаками. Пара заводит светскую беседу с девушкой и узнает, что она собирается встретиться с бабушкой и дедушкой, мужчина удивлен, что родители отпустили ребенка путешествовать одного. Он опускает свое сиденье, посмеиваясь, когда девочка отвечает, что она большая девочка.
Кэрол засыпает под звуки разговора пары. Она просыпается от звона тарелок, потому что пора есть. Она держит глаза закрытыми, когда слышит, как пара говорит о ней, а женщина говорит, что у нее нет проблем со смешанными детьми, но мир, который, по ее мнению, не готов к этому, поскольку эти дети ни то, ни другое. .
Кэрол говорит им, что хочет в туалет, но мужчина напоминает ей, что пора есть, жена говорит отпустить ее, если она хочет, так как она маленькая девочка. Это смущает Кэрол, поскольку она считает себя большой девочкой, поскольку может определять разные марки алкоголя по запаху. Она идет к стюардессе с куклой и говорит ей, что хочет сесть в другом месте, стюардесса говорит ей, что она не может этого сделать сейчас, так как они подают еду, и просит ее снова спросить ее после еды, если она все еще хочет поменяться местами. Пара начинает расспрашивать ее о ее расе, безразлично начиная с «Что ты такое», вопрос, который девушка явно не понимает, они меняют тактику и спрашивают ее, каким цветом она бы покрасила своих родителей, девушке все время некомфортно.
этот допрос, будучи слишком невинным, чтобы понять, о чем они спрашивали. В конце концов она огрызается и кричит на них, что ее отец негр, пара пытается ее усмирить, не желая привлекать к себе внимание, но безуспешно. Наконец стюардесса уводит ее.
История начинается с того, что девочка садится на свое место, семена напряжения начинаются, как только пара входит, когда мужчина берет ее куклу, держит ее вверх ногами и задает вопросы о ней. Он очень удивлен, увидев черную куклу, которую он никогда раньше не видел. Вскоре после этого мужчина садится рядом с девушкой, занимая много места, явно доставляя ей неудобство. Она хотела пойти в туалет, чтобы избежать встречи с попутчиками.
То, что мы видим от пары, когда мужчина взял куклу маленькой девочки, даже не показывая своего присутствия, и когда он сел или был вынужден сесть рядом с ней, — это полное отсутствие чувствительности, не жалея ни минуты, чтобы подумать, будет ли девочка неудобный. Они продолжают говорить о ней в пределах ее слышимости, не жалея мыслей о том, что это заставит ее чувствовать.
Кроме того, тот факт, что они делали это до того момента, как она проснулась после сна, говорит об их одержимости этой проблемой, вызванной цветом куклы. Эта их навязчивая идея ставит под сомнение заявление Бетти о том, что ей все равно, что у детей родители разных рас.
Также ясно, что ребенок помнит о своих попутчиках и о том, как вещи могут повлиять на них, что можно увидеть, когда она не говорит стюардессе, что они доставляют ей дискомфорт, когда стюардесса спрашивает ее, почему она хочет пересесть. . После того, как девушка возвращается, пара начинает спрашивать девушку о ее расе, сначала открыто используя язык вроде «кто ты? Какой расы?», эти вопросы кажутся неправильными девушке, которая чувствует себя оскорбленной и растерянной. Когда они спрашивают, «какая» ее судьба, все, что может думать девочка, это то, что ее отец готовит для нее и как он рассказывает ей истории. Для нее действия создают человека, и на вопрос «каким» человеком нельзя ответить с точки зрения цвета.
Пара не сдается и спрашивает ее, какой цвет она бы использовала, чтобы нарисовать свою семью, она отвечает коричневым и желтым после долгих размышлений, эти ответы могут показаться достаточными для молодого ума, который видит цвет только как цвет лица, а не маркер что касается расы, Нортоны интересуются более подробной информацией, поскольку коричневый и желтый теперь являются не просто цветом, а маркером национальности и расы, спрашивая ее, была ли ее мать из Китая.
Чем больше они интересуются, тем больше девочка чувствует себя глупо, говоря ей, что люди не могут быть желтыми, Нортоны не думают, что даже делать то, что для них «просто ребенок», и маленькая девочка плачет из-за этих вопросов, это повод остановиться, пока они спроси у нее, негр ли их отец. На данный момент потребность пары знать расовые корни ребенка превзошла любое подобие беспокойства и заботы о детях. Когда Кэрол наконец огрызается, пара охвачена беспокойством о позоре общества и пытается помешать ребенку устроить сцену.
Кэрол наконец находит убежище у стюардессы, которая предлагает ей место рядом с ней и сок. Необразованный ребенок здесь проявляет большую заботу и осознает свои действия, чем образованная и богатая пара, лишенная такой заботы о ребенке.
История разворачивается в эпоху Джима Кроу, что придает обществу больший вес вопросам, на которые белые люди хотели получить ответы, поскольку цвет кожи и происхождение были важными факторами в отношении к людям. Деталь, в которой некоторые пассажиры потрясены происходящим, показывает изменение морали и точки зрения, напоминая читателям о том, что общество представляет собой сложное явление.
Так кто ты вообще такой | Название рассказа
Название рассказа «Так кто ты вообще?» относится к любопытству и сомнению, которые овладевают парой, когда они толкают Кэрол в неудобное положение, чтобы удовлетворить его. Кроме того, вопрос остро стоит в связи с кризисом идентичности, который переживают дети, родители которых принадлежат к очень разным культурам или национальностям.
Белая пара здесь становится миром, который думает: «Они ни то, ни другое», но все еще отвергает некоторые части своей идентичности и культуры, пытаясь загнать их в рамки.
Так кто ты вообще такой | Literary Techniques
История рассказывается от третьего лица и воплощает в себе черты ограниченного всеведущего рассказчика. История также богата символикой с точки зрения того, как и где она происходит и рассказывается. Девушка, сидящая у окна, зажата между белой парой и хлопковыми полями в небе, это явная отсылка к американскому рабству и расистским идеологиям, которые оно воплощало. Поскольку рассказчик может заглянуть в мысли ребенка, мы узнаем мысли и чувства ребенка, которые питают различные темы и идеи в истории, а также раскрывают эмоции ребенка, помогая читателям лучше сочувствовать и сопереживать ей. .
Так кто ты вообще такой | Об авторе
Лоуренс Хилл — канадский эссеист и писатель, наиболее известный своей «Книгой негров» (2007). Он является лауреатом таких наград, как «Приз писателей Роджерса за художественную литературу» и «Приз писателей Содружества за лучшую книгу».
Его другие известные работы включают «Незаконный», «Ежевика», «Сладкий сок: о том, чтобы быть черным и белым в Канаде» и т. д.0001
by WittyChimp Team
Привет всем!! В этой статье будут представлены вопросы и ответы Итак, что вы собой представляете.
В моих предыдущих сообщениях я также поделился вопросами и ответами на Patol Babu Filmstar, The Adventures of An Understudy, A Shot in the Dark, The Prince of Panidihing и Casabianca , поэтому вы можете проверить эти сообщения как хорошо.
Вопрос 1: Прочитайте строку и ответьте на вопросы:«Ты вообще кто такой?»
(а) Что хотели знать Нортоны о Кэрол? Ответ: Нортонам было любопытно узнать об этническом происхождении Кэрол.
Они заметили, что оттенок ее кожи отличается от их. Таким образом, они не переставали спрашивать Кэрол о ее расовой принадлежности. Они задавали возмутительные вопросы в высокомерной манере. Когда ни один из этих вопросов не заставил ее сказать им, какой она расы, мистер Нортон не выдержал. Он прямо спросил Кэрол: «Кто ты вообще такой?» Он хотел выяснить, какой она расовой принадлежности.
Ответ: В вопросе проводится различие между расами, и он сформулирован в уничижительной форме. Да, это заставляет другого человека чувствовать себя менее человечным, низким и неполноценным. То, как это сказано, и использование языка тела Нортона вызывает у ребенка дискомфорт, хотя она не понимает понятия расы.
(c) Есть ли в параграфе 32 слово или фраза, говорящая о том же самом?Ответ: «Они ни то, ни другое» указывает на одно и то же.
Вопрос 2: Ответьте на эти вопросы о Нортонах? (a) Ответ: Первое, что мистер Нортон замечает в Кэрол, это ее черная кукла.
Он был сбит с толку, увидев это, и воскликнул, что никогда не видел ничего подобного за всю свою жизнь.
Ответ: Миссис Нортон честна в своих чувствах к смешанным людям, потому что она не против Кэрол так сильно, как мистер Нортон. На самом деле, она продолжает напоминать мистеру Нортону, что она всего лишь ребенок. Она делает легкие жесты, просит мистера Нортона разбудить девушку к обеду. Она также призывает мистера Нортона уступить место Кэрол, когда она встает, чтобы пойти в ванную.
(c) Как вы думаете, в чем разница между подходами Кэрол и Нортона к людям? Относятся ли они ко всем одинаково? Ответ: Кэрол и Нортон смотрят на людей совсем по-другому. Для Кэрол все люди равны, она не делает различий между черным и белым, она не знает, что такое раса, и для нее это не имеет значения. Однако Нортоны различают и различают людей по признаку расы и смотрят на других людей как на низших.
Ответ: Нет, Кэрол не понимает термина «раса», но по тону Нортонов она может сделать вывод, что это что-то плохое. Она также не слышала слова «мулат». Она так ошеломлена, когда ее спрашивают, мулатка она или нет, что возится и спрашивает, что означает это слово.
(б)Ответ: Нет, Кэрол не идентифицирует мистера Нортона как белокожего. Кэрол использует слово «загорелый», чтобы описать его.
(c)Ответ: Кэрол слишком молода и слишком невинна, чтобы понять различия, разделяющие мир. Хотя она думает, что лицо мистера Нортона немного загорело, ее не беспокоит, что у него другой оттенок кожи. Резкий контраст представляют Нортоны, чья единственная забота — выяснить этническую принадлежность Кэрол.
Итак, кто вы такие Вопросы и ответы Вопрос 4: Прочитайте строку и ответьте на вопросы: «Я никогда не использовал только один цвет».
Ответ: Мистер Нортон, интересующийся этническими корнями Кэрол, спрашивает ее, какого цвета она нарисовала бы лицо своего отца, если бы рисовала его. Кэрол озадачена этим вопросом и явно не знает, какой цвет использовать. Итак, она говорит, что никогда не будет использовать один цвет.
(b) Мать Кэрол — белая женщина. Но Кэрол говорит, что раскрасит ее разными цветами. Как вы думаете, почему? Ответ: Кэрол хочет раскрасить свою мать в разные оттенки, несмотря на то, что она белая женщина. Это потому, что нет одного цвета, чтобы изобразить белизну кожи. Она колеблется и говорит, что может быть желтой. Но когда Нортоны спрашивают, китаянка ли ее мать, она не соглашается. Затем она упоминает, что лицо ее матери может быть красным. Более того, в таком юном возрасте Кэрол не подозревает, как различия в оттенке кожи указывают на этническую принадлежность.
Ответ: Ярлыки «черный» и «белый» — не что иное, как социальные конструкции. Такие дети, как Кэрол, наименее разборчивы. Это очевидно доказывает тот факт, что главная героиня Кэрол знала, что люди бывают с разным оттенком кожи, но она никогда не пропускала дискриминационные комментарии в общении с белыми людьми. Дети не признают эти ярлыки, если им сознательно не сообщают об их этническом происхождении и расовом положении в обществе.
Вопрос 5: Как вы думаете, что Кэрол узнала о людях и их отношении к расам?Ответ: В начале истории мы обнаруживаем, что юная Кэрол ничего не знает о своей расовой принадлежности. Но Нортоны вызывают у нее любопытство, чтобы узнать о ее этническом происхождении, и она хочет, чтобы ее родители рассказали ей об этом. Наконец она узнает, что она «мулатка», ребенок от одного черного и одного белого родителя.
Итак, это были вопросы и ответы «Ну и что ты такое».