Скарлетт йоханссон в трусиках: “Бабушкино бикини”: Скарлетт Йохансон в трусах не по размеру высмеяли в Сети (ФОТО)

Содержание

Трусики скарлетт йоханссон watch online

Скарлетт йоханссон в спущенных трусиках watch online

Скарлетт Йоханссон весело объясняет стринги своей дочери

Вам понравится этот веселый разговор, который она вел со своей 7-летней дочерью Роуз о линиях на трусиках.

По Кассандра Стоун 2 марта 2022 г.

Мэтт Винкельмейер/Гетти

Все мы знаем, что малыши, как правило, не умеют фильтровать, когда задают вопросы или оценивают, ну, обо всем, но это восхитительное детское чудо распространяется и за пределы дошкольного возраста. Просто спросите Скарлетт Йоханссон, которой недавно пришлось объяснять концепцию «морщин от трусиков» своей 7-летней дочери Роуз.

В недавнем интервью для InStyle Скарлетт Йоханссон рассказала о любопытном характере своей дочери, особенно в отношении маминого ухода за собой и нижнего белья. И, честно говоря, если вы думаете об этом с ее точки зрения, она делает правильный вывод!

«Почему ты выщипываешь брови? Почему ты завиваешь ресницы? Что такое тампон? Для чего он нужен», — говорит Йоханссон, подражая дочери, которую делит со своим бывшим мужем Роменом Дориаком.

«Она спросила меня, почему нижнее белье залезло мне в задницу, и мне пришлось объяснять, что такое линия трусиков», Пой звезда объяснила. «Я такой: «Потому что тебе не нужна линия на штанах», а она такая: «Почему?» И я такой: «Потому что тогда вы могли видеть мое нижнее белье», а она такая: «Но вы носите нижнее белье». Насколько я знаю, это странно».

instagram.com/p/CaSU3kQO8UF/?utm_source=ig_embed&utm_campaign=loading» data-instgrm-version=»14″>
Посмотреть этот пост в Instagram
Пост, опубликованный The Outset (@theoutset)

А это странно! Кто вообще установил эти правила? Сомневаюсь, что мой муж потратил хотя бы одну миллисекунду времени на беспокойство о своем нижнем белье или спутанных бровях, но эти вещи доминировали в моей жизни больше, чем я хочу признать.

Наши любопытные дети заставляют нас скромничать, не так ли? Моя собственная дочь однажды спросила меня, почему я «крашу» брови (Glossier Boy Brow за победу). Ей также противны бюстгальтеры и необходимость в них, и она отказывается признавать, что когда-нибудь она, вероятно, тоже будет носить его. Что, честно.

В прошлом году Йоханссон и ее муж, SNL Колин Джост, приветствовали сына по имени Космо. В декабре она сказала Джимми Фэллону, что Роуз пока не особо интересуется своим младшим братом. Что тоже справедливо.

«У нее много всего происходит в жизни. У нее очень активный социальный календарь, поэтому она не так заинтересована в ребенке, как, я не знаю, скажем, в чем-то еще на самом деле?» сказала она в то время.

Но ничто, и я имею в виду ничего, не сравнится с вопросом о нижнем белье. Мамы малышей, приготовьтесь к бесконечному будущему вопросов и непрошенных комментариев, которые заставят вас смеяться долгие годы.

Архив — Обратный выстрел

За гранью
Дэвид Эрлих о Трудностях перевода

Задняя часть Скарлетт Йоханссон открывается «Трудности перевода », как монолит, сбитый вбок. Вот оно, первое изображение фильма, выталкивающее нас из темноты в нежное розовое сияние прозрачного нижнего белья Аракса, рассеченного посередине тонкой черной полосой, идущей по ногам девушки, как тайна. Действительно, почти все в ней — загадка, неподвижный кадр говорит нам только о том, что она молода и удобна, с мягкой лососевой кожей, которую нельзя было бы отличить от ее одежды, если бы не швы.

Кинотеатр является домом для многих легендарных ослов: Бардо, Бальтазар, Бретт Ратнер. . . и это только образец Bs. Кинематографисты использовали их для самых разных целей, чаще всего для того, чтобы дразнить, соблазнять или возбуждать, но София Коппола использует Скарлетт Йоханссон как крик о помощи. Ее сценарий начинается так: «Сзади ДЕВУШКА в розовом нижнем белье, она прислоняется к большому окну и смотрит на Токио». Написано ясно и лаконично, но образ в том виде, в каком он появляется в готовом фильме, дает еще меньше информации — самое главное, занавеска на этом большом окне закрыта. Безошибочный вид Токио, мигающего вдалеке, мог бы нормализовать кадр, раздуть образ его тайны и свести его компоненты к их самым грубым интерпретациям — это Токио, это хрустящая кровать в отеле, это привилегированная белая задница. Фактически, окружение этого тотемного приклада деталями могло бы решить эту проблему, что является тактикой, противоречащей самому базовому подходу фильма к внутренней жизни его персонажей и редкой красоте связи, которую они разделяют. Но Коппола выбирает запутывание — девушка может быть где угодно, но узнать ее — значит узнать, почему ее нет.

Мы встречаем ее задницу еще до того, как узнаем ее имя (это Шарлотта) или даже название фильма; прежде чем мы узнаем, что она 22-летняя выпускница Йельского университета (специальность по философии), которая уехала так далеко от своего дома в Лос-Анджелесе, насколько эта планета позволит ей, сопровождая своего мужа-фотографа в его последнем задании, потому что она не знает, что еще сделать; прежде чем мы узнаем, что ее скоро изменит глубокий, но бесполый роман с угасающей кинозвездой Бобом Харрисом (Билл Мюррей). Бледно-розовый цвет ее нижнего белья не случаен, а, скорее, последний остаток мира, который она понимала, девичества, где все имело смысл, а мечты не обязательно должны были сбываться, чтобы взбодрить. Ее задница — идеальное представление девушки, которая существует для нас только как длинная цепочка вопросов. Это картина Джона Касере (его «Ютта» висит в гостиничном номере Шарлотты), но ее грубые намеки были заменены чем-то, что мы не можем точно определить.

Сбивающий с толку эффект этого изображения немедленно побуждает зрителей задавать вопросы, что, возможно, является самым быстрым способом десексуализации любой ситуации. Детали становятся подсказками, их эротическая ценность вытесняется их потенциалом доказательства. Розовые трусики тянутся через середину кадра — если бы это было место преступления, они были бы орудием убийства. Вы считаете крой нижнего белья облегающим, но не соблазнительным. Далее, непрозрачность трусиков, которые заставляют вас щуриться сквозь ткань, но сводят на нет особенно похотливые попытки хорошенько рассмотреть то, что находится под ними (краткий обход синего свитера на севере подтверждает, что мы наблюдаем момент расслабления). а не влюбчивость).

Наконец, мы явно фокусируемся на их цвете, мясистом, гендерно-интенсивном, но бесполом тоне с оттенком, достаточно сильным, чтобы требовать дальнейшего внимания. Оттенок вызывает конфронтацию даже на первый взгляд, и не намного позже — после того, как жена Боба отправила ему транстихоокеанскую посылку с едва различающимися образцами ковров — Коппола использует случай, чтобы подтвердить наши подозрения, что цвет в ее фильме явно коммуникативен. Весь ли этот цвет присущ ткани, или часть его светится снизу? А почему розовый?

Изображение явно запрещает шаблоны. Каждый предмет в комнате прочный и устойчивый, что ограничивает доступные варианты гардероба Шарлотты. Черные трусики были бы возбуждающими и непроницаемыми, возможно, даже задрапировав весь фильм патиной незаконного секса, который мог бы заставить языки болтаться за счет чувствительности, необходимой для того, чтобы оценить отношения Боба с Шарлоттой. Бежевый был бы немым — чулочно-носочный цвет кожи Йоханссон — белый слишком невинный и чистый, но розовый говорит о фундаментальной девственности, которую все фильмы Копполы пытались назвать.

Для Копполы розовый — это не столько цвет, сколько женский стоп-лосс между молодостью и счастьем. В Девственницах-самоубийцах розовый был воздухом непроницаемости, который покрывал девушек Лиссабон, как несъемную вуаль. В «Мария-Антуанетта » розовый появился в виде многоярусных тортов и легкомысленного отношения, очеловечивая молодую королеву, доверенную разгневанной нации, а в «Где-то », который был по сути мужской сказкой, Коппола олицетворил цвет в образе, позволив ему расти. и принять окончательную форму в виде сестры Фаннинг. Дочь Джонни Марко олицетворяла лучшее в себе, чему он позволил увянуть, принесенный в жертву миру, намеревающемуся использовать его. Для этих женщин розовый — это проблема, которую нужно решить или сделать достоянием гласности, личный идеал, который они изо всех сил пытаются сохранить и разделить. Действительно, чем шире контекст, в котором рассматривается нижнее белье Шарлотты, тем меньше эти трусики Arax кажутся квазипроизвольным решением отдела костюмов или куском со дна багажа Скарлетт Йоханссон. На самом деле, история гласит, что Коппола так настаивал на том, чтобы Шарлотта носила именно это нижнее белье, что, чтобы убедить свою застенчивую актрису надеть его, режиссер сама смоделировала его.

Для Шарлотты розовый — это то, за что нужно держаться — если бы она была персонажем Вонга Кар-вая, она могла бы прошептать его дереву для сохранности. Но зритель — единственный доступный репозиторий Шарлотты, поскольку она лежит полуобнаженной в своем шикарном, но свободном номере отеля Park Hyatt Tokyo. Коппола намеревается, чтобы этот странный оттенок розового эластично растянулся на оставшуюся часть первого ролика фильма, так что, когда она резко переключает передачи и представляет потрепанного угасающего кинозвезду Боба Харриса и следует за его прибытием в отель, его изумление с широко открытыми глазами читается как ответ той девушке в покое. Второй кадр фильма вырывает Боба из дремоты на заднем сиденье токийского такси, как будто бестелесный зад Шарлотты был не чем иным, как линчевским сном, который он видел, тонким и не непристойным. Шарлотта не появится еще пять минут — ее самое долгое отсутствие за весь фильм — и когда она появляется, шторы в гостиничном номере уже широко открыты. Нам кажется, что мы знаем эту девушку, но нам разрешено видеть ее лицо только сейчас, когда ее комната выпотрошена цветом — ее муж спит на своей стороне кровати, а Шарлотта одета в шорты. Во время единственного появления нижнего белья в следующей сцене Шарлотта порхает по их комнате, занятая кучей взволнованных увлечений (она вяжет, курит, утверждает, что «остановится позже»), в то время как ее муж упаковывает свое фотооборудование, отказываясь развлекаться капризами жены, не обращая внимания на ее розовые трусики, голубой свитер и красные флажки.

Художник по костюмам Нэнси Штайнер однажды описала нижнее белье Шарлотты как «соответствующее неподвижности сцены, этому чувству одиночества». Это чувство одиночества частично связано с тем, что это не то нижнее белье, которое вы бы надели, когда вокруг другие люди. Это нижнее белье, которое вы носите, когда делаете альбом для вырезок или смотрите «Римские каникулы » в воскресенье днем, а яркая великолепная кинематография Лэнса Аккорда, которая запечатлела всю жизнь Шарлотты в различных оттенках бледного Instagram, находит их нежно-розовый цвет. блеск в золотых серединах между невыносимой близостью и оцепеневшим покровом прохлады.

Она демонстрирует трусики перед своим мужем, потому что отчаянно хочет, чтобы он стал частью ее личного мира, а не оскорблением для него, но он не понимает, в какой степени она становится скорее эстетом, чем взрослой. (Шарлотта украшает их комнату розовыми бумажными цветами, что ее муж слишком занят, чтобы признать это). Пинк ставит на первое место свою личную жизнь, и эта конфиденциальность определяет, кем является Шарлотта, когда мы впервые встречаемся с ней, очень личная, но отчаянно пытающаяся не чувствовать себя одинокой. С самого начала наши отношения с ней предвосхищают отношения, которые она сформирует с Бобом. Возможно, именно поэтому не кажется забавным, что она и Боб никогда не представляются друг другу — она знает его из-за его знаменитости, а он знает ее, потому что видит Шарлотту так же, как и мы (когда они выбегают из отеля на энергичную вечеринку). ночь в городе, розовый парик, который она надевает, переориентирует нашу признательность за их взаимную близость).

Мы встречаемся с Шарлоттой, когда она носит это нижнее белье в обезоруживающе непринужденный момент, но их цвет предполагает, что ее одежда представляет собой нечто вроде смущенного отступления. Она девушка, которая не знает, где находится, и она прибыла в Токио. Экзотический мегаполис лишь прояснил ее дислокацию. Они с Бобом не столько насмехаются над японской культурой или снисходительно относятся к ней, сколько используют ее, чтобы переориентироваться — это место, очевидно, не имеет для них никакого смысла, но в некотором смысле оно слишком похоже на дом.

Ее розовые трусики — не просто защитное одеяло, а то, что она носит, потому что боится, что может не узнать себя, если не узнает. Если бы Шарлотту интересовал только стазис, фильм вокруг нее мог бы казаться непоправимо раздражительным и высокомерным, но розовый цвет ее нижнего белья сразу же идентифицирует Шарлотту как человека, который не столько заинтересован в том, чтобы оставаться ребенком, сколько в том, чтобы стать женщиной, которую она знает сама.

Социально-методический центр поддержки СО НКО Московской области