Читать онлайн «Приют Грез», Эрих Мария Ремарк – ЛитРес
Памяти Фрица Херстемайера и Лючии Дитрих посвящаю
В цветущих садах веял майский ветерок От веток сирени, нависавших над оградой старой кладки, доносился густой сладкий аромат. Художник Фриц Шрамм медленно бродил по старинным переулкам городка. Время от времени он останавливался – там, где небольшой эркер или старинный фронтон, причудливо вырисовывающийся на фоне вечернего неба, приковывал к себе его взгляд. Рука художника невольно тянулась к альбому для эскизов и быстрыми штрихами набрасывала рисунок Остановившись в очередной раз, чтобы изобразить на бумаге небольшую полуразвалившуюся калитку, он вдруг улыбнулся, покачав головой, взглянул на карманные часы и зашагал быстрее. Однако вскоре он вновь замедлил шаги и лениво поплелся дальше. Пускай подождут, подумал он, вечер слишком прекрасен.
Перед ним навстречу вечеру шествовали влюбленные парочки.
Отпечаток пьянящего дня, лежавший на всех лицах, скрашивал морщины и неровности кожи – следы нужды, трудов и прожитых лет.
Несказанное любовное томление принес с собой ветер, напоенный ароматами далеких голубых гор и сиреневых садов окрест.
Фриц Шрамм задумчиво следил глазами за полетом ласточек, радостно кружившихся в синеве неба.
– Лу, – произнес он вдруг и тяжело вздохнул. Мысленно Фриц был весь в прошлом и шагал теперь машинально, не замечая весны. Пройдя вдоль улицы, обрамленной каштанами, он очутился возле дома, отделенного от проезжей части небольшим садом.
Сумерки уже сгустились. На дорожки опустилась сиреневая дымка. Фриц остановился и прислушался.
Теперь он уже смог различить нежный женский голос, исполнявший знакомую мелодию под аккомпанемент серебристых звуков рояля. Вечерний ветерок разносил песню по саду. Теперь Фриц смог уже разобрать и слова.
Сердце его перестало биться.
Песня из прошлого зазвучала в ушах, картины былого встали перед глазами, и горячо любимый, давно умолкший голос вновь запел.
Вне себя от волнения Фриц подошел поближе.
Это была та самая песня, которую так часто пела ему Она – Она, Исчезнувшая, Далекая, Ушедшая из жизни Лу…
Вечерний воздух полнился звуками, порожденными любовной тоской:
Слышу до сих пор, слышу до сих пор
Песню юности моей —
Сколько рек и гор, сколько рек и гор
Развели нас с ней![1]
Растревоженный и взволнованный до глубины души, Фриц пересек сад и поднялся по ступенькам. Подойдя к двери музыкальной комнаты, он увидел зрелище столь прелестное, что встал в проеме как вкопанный.
Комната казалась темно-синей из-за сгустившихся сумерек На рояле горели две толстые свечи. В их свете ослепительно сверкали белые клавиши, распространяя нежные золотистые отблески по всей комнате и обрамляя сказочным сиянием белокурые волосы и нежный профиль молоденькой девушки, сидевшей за роялем. Руки ее небрежно покоились на клавишах. Изящно очерченный рот выдавал легкую грусть, а в синих глазах таилась глубокая печаль.
Фриц тихонько проследовал по террасе дальше. Из какой-то двери навстречу ему вышла хозяйка дома.
– Наконец-то, господин Шрамм, – сказала она сердечно, приглушенным голосом, – а мы уж и не надеялись, что вы к нам заглянете.
– Корите меня, сударыня, – ответил Фриц, склоняясь к ее руке, – это все вечер, этот восхитительный вечер всему виной. Но…
Он указал глазами на дверь в музыкальную комнату.
– Да, у нас новая гостья. Моя племянница возвратилась из пансиона. Однако пойдемте же, госпожа советница Фридхайм уже вне себя от нетерпения. Да вот и она сама.
– Ах, ну конечно же. – Фриц обменялся понимающей улыбкой с хозяйкой дома.
Дверь распахнулась, и весьма полнотелая дама, шумя юбками, устремилась к Фрицу.
– Все же он явился, наш маэстро? – воскликнула она и сжала обе его руки. – Ваши друзья безответственные люди, воистину безответственные. – Она ласково разглядывала его в лорнет. – Просто бросили нас на произвол судьбы. Ведь мы все жаждем услышать из ваших уст обещанный рассказ о благословенной стране Италии.
– Вы правы, сударыня, – улыбнулся Фриц, – но по дороге сюда я немного задержался, чтобы сделать несколько интересных набросков. Я их тоже принес показать вам.
– Вы их принесли? О, как это мило! Дайте же их мне, ах, как интересно!
С этими словами госпожа Фридхайм устремилась вперед, неся рисунки, в то время как Фриц и хозяйка дома следовали за ней, немного отстав.
– По-прежнему полна энтузиазма, – заметил Фриц. – Будь то импрессионизм или экспрессионизм, будь то музыка, литература или живопись – безразлично: она восхищается всем, что именуется искусством.
– И в еще большей степени – самими людьми искусства, – подхватила хозяйка дома. – Теперь она вознамерилась подсадить в седло одного молодого поэта. Вы ведь его тоже знаете, это юный Вольфрам…
– Тот, что носит красные галстуки и пишет свободным стихом?
– Не будьте так язвительны. Молодежи свойственно желание выделиться. Некоторые не могут выразить свое революционное чувство иначе, чем нацепив красный галстук.
– Вчера мне пришли в голову аналогичные мысли, когда я увиделся с нашим славным Мюллером, сапожных дел мастером. Он, отец пятерых детей и муж весьма энергичной жены, в десять вечера обязан быть дома, голосует за консерваторов и вообще добропорядочный гражданин. Но однажды, когда я обнаружил у него на книжной полке несколько томов Маркса и Лассаля, он признался, что читал их давненько – в молодости. Кто знает, кем только он не собирался тогда стать! Но сама жизнь и верноподданический характер, унаследованный им от предков, повернули дело иначе. И главное – он этому только рад.
Так что все его запылившиеся молодые мечтания, все его великие планы и идеи в конце концов воплотились лишь в красном галстуке, который он надевает по воскресеньям… Такой красный галстук наводит, что ни говорите, на весьма грустные мысли. А разве с нами, сударыня, не происходит что-то очень похожее? Что в конечном счете у нас остается? Конечно, красный галстук – это не так уж много, но ведь частенько бывает и куда меньше. Локон, выцветшая фотография, затухающие воспоминания… покуда ты сам не станешь для других чем-то аналогичным… Ах, лучше не думать об этом…
– Об этом не следует думать, дорогой друг, – тихо повторила хозяйка дома, – особенно в мае, в такой майский вечер.
– Но именно этот вечер и настроил меня на мрачные мысли. Не странно ли, что как раз красота и счастье внушают человеку самые грустные мысли? Однако на меня минорное настроение навеяло и кое-что другое…
Из гостиной до них донесся трубный голос советницы:
– Да куда же он подевался?
– Вот у кого настроение всегда мажорное, – улыбнулась хозяйка дома и вместе с Фрицем вошла в гостиную.
– Ну наконец-то! – воскликнула советница. – А мы уж тут чуть было не заподозрили неладное, видя ваше желание уединиться!
– Да что вы, – возразила хозяйка дома и указала на свои еще густые волосы. – При моей-то седине?
– Для этого мы все же староваты, – добавил Фриц.
– Бог ты мой, вот это мило: вы – и вдруг староваты, – пророкотала советница. – В ваши-то тридцать восемь лет!
– Болезнь старит.
– А, пустяки, пустые отговорки. Если сердце молодо – весь человек молод! Ну входите же, я распорядилась оставить вам чашку чая!
С этими словами советница, невзирая на отчаянные протесты Фрица, наложила ему на тарелку такую кучу пирожных, что хватило бы на целую роту.
Фриц немного поел и огляделся. Чего-то не хватало. Тут дверь в музыкальную комнату отворилась, и вместе с вошедшей юной девушкой в гостиную ворвался аромат сирени.
Хозяйка дома по-матерински нежно обняла ее за плечи.
– Не хватит ли тебе мечтать в одиночестве, Элизабет? Господин Шрамм все-таки пришел к нам…
Фриц поднялся со стула и восхищенно загляделся на очаровательное создание.
– Моя племянница Элизабет Хайндорф. Господин Шрамм, наш дорогой друг, – представила их госпожа Хайндорф.
Два синих глаза взглянули в лицо Фрица, и узкая рука легла в его руку.
– Я немного опоздал, – извинился Фриц.
– Вас легко понять. Когда кругом так красиво, совсем не хочется общаться.
– И все же – в такие минуты тоже тянет к людям.
– По сути – к человеку, которого и на свете-то нет.
– Может быть, к человечеству в этом одном человеке.
– К чему-то безымянному…
– Наша самая светлая тоска никогда не имеет имени…
– Это причиняет такую боль…
– Только в самом начале… Позже, когда все уже знаешь, научаешься быть скромнее. Жизнь – это чудо, но чудес она не творит.
– О нет, творит! – Глаза Элизабет сияли.
Фрица тронула ее горячность. Он вспомнил свою юность, когда он с той же искренностью произносил те же самые слова. И ощутил горячее желание сделать так, чтобы этому прелестному существу не сломали его веру в чудо.
– Верите ли вы, что в жизни бывают чудеса, милая барышня?
– О да!
– Сохраните эту веру! Несмотря ни на что! Вопреки всему! Она справедлива! Не хотите ли сесть рядом?
Фриц подвинул для нее кресло.
Элизабет уселась.
– А вы, господин Шрамм, верите в чудо?
Фриц несколько секунд молча смотрел на нее. Потом сказал четко и ясно:
– Да!
Госпожа Хайндорф подала знак слуге. Тот принес на подносе сигары, сигареты и ликер.
– Можете курить, господин Шрамм, – кивнула она Фрицу.
– Это моя слабость, – сказал Фриц и взял сигарету.
– Пауль, принесите и мне сигарету! – крикнула советница.
– Сигару… – тихонько шепнул слуге Фриц. Тот ухмыльнулся и подал советнице коробку черных гавайских сигар.
– Может, вы принесете мне еще и трубку? – возмущенно фыркнула та.
Увидев, что Фриц засмеялся, она уловила заговор между ними и погрозила пальцем.
– Вы тоже курите? – спросил Фриц у Элизабет.
– Нет, я не люблю, когда женщины курят.
– Вы правы. Не каждой женщине это идет. Вам лично совсем не пойдет!
– Что он говорит? – воскликнула советница, заподозрив еще одну шпильку в свой адрес.
– Мы говорили о курящих женщинах…
– Ну, вы, художник, вряд ли отличаетесь узостью взглядов.
– Верно, но я смотрю на это с художественной точки зрения.
– Как это?
– Разные бывают курильщики.
– Но в любом случае они окружают себя дымовой завесой, то есть наводят туману, – улыбнулась хозяйка дома.
Тут уж засмеялась и советница:
– Потому-то мужчины и курят так много, не правда ли, господин Шрамм?
– Конечно. У мужчин курение – потребность, а у женщин – кокетство!
– Ах, вот как! Вы считаете, что сигарета не доставляет нам никакого удовольствия? Что мы не способны ощутить ее вкус?
– Этого я не думаю. Но женщина может к чему угодно привыкнуть и от чего угодно отвыкнуть, если полагает, что это ей идет или нет.
– Значит, курение мне идет, – иронично улыбнувшись, заметила советница.
– Я сказал: если она полагает! Это еще не значит, что так оно и есть.
– О, маэстро, как вы жестоки.
– Вы, сударыня, находитесь над схваткой. Ведь причина курения у женщин уже указывает, какой женщине можно курить. Именно той, которая кокетничает.
– Вот и отлично, – усмехнулась советница и жадно затянулась.
– Женщина ангельского типа с сигаретой во рту смотрится не эстетично. А демонический тип может благодаря сигарете выглядеть весьма обольстительно. И вообще – черноглазой брюнетке курение идет больше, чем светловолосой. Женщины инстинктивно чувствуют это. Вот почему на юге гораздо больше заядлых курильщиц.
– Я этого не люблю, – заметила Элизабет. Сквозь открытое окно издалека донеслось пение.
Разговор перешел на обыденные темы. Фриц в задумчивости откинулся на спинку кресла, окутавшись колечками голубоватого дыма. Он думал о своей неоконченной картине, стоявшей на мольберте. Она должна была называться «Спасение» и изображать сломленного горем мужчину и девушку, нежно гладящую его по волосам. Для мужчины он уже нашел натурщика. И теперь ожидал, когда счастливый случай поможет ему подобрать модель для девушки. Она должна быть воздушной и очень доброй. Но пока ничего определенного не встретилось. Руки ее должны излучать свет, доброту и радость.
Погруженный в свои мысли, Фриц взглянул в сторону Элизабет. Вот кто мог бы стать этой светоносицей, полной тихой сдержанной силы. Ее тонкий, нежный профиль на фоне темного гобелена напоминал добрую сказку Эйхендорфа[2].
Тут Элизабет немного склонила головку.
Фриц вдруг весь напрягся. Вот она… Вот она – именно та, которую он искал, – девушка для его картины. Он даже подался вперед. И само лицо, и его выражение – все такое, как надо. Он решил, что сразу же улучит минутку и поговорит об этом с госпожой Хайндорф.
Задумавшись о своем, он совсем пропустил мимо ушей разговор за столом. А ораторствовал большей частью молодой поэт, до того державшийся скромно и молчаливо.
Теперь же он говорил без умолку, причем очень возбужденно жестикулировал, назвал Гёте филистером, а его житейскую мудрость «уютом прикаминной скамеечки».
Фриц усмехнулся. Вечно эта трескотня, этот перезвон бубенцов… Между тем жизнь спокойно течет себе дальше.
Молодой поэт принялся за Эйхендорфа:
– Эйхендорф – эта сентиментальная романтическая размазня – давно устарел…
Но тут Элизабет перебила его речи:
– А я люблю Эйхендорфа!
Юноша умолк, смешавшись.
– Да, – продолжала Элизабет, – он намного душевнее, чем многие современные поэты. Ему совсем не свойственно пустозвонство. И он так любит лес, так любит бродить пешком!
– Готов вас поддержать, – вступил в разговор Фриц. – Я тоже очень люблю его. Его новеллы и стихи полны неувядаемой красоты. Он очень немецкий поэт! И при этом лишен национальной узости. Нынче это большая редкость. Сколько раз еще до поездки в Италию я повторял в уме или бормотал ночью вслух его строки:
Как золото звезды блистали,
А я был так одинок.
Вслушивался я в дали,
Где пел почтовый рожок.
В сердце моем тревога,
Виски мои горячи…
Кого прельстила дорога
В роскошной летней ночи?[3]
– Вы были в Италии… – медленно промолвила Элизабет.
– Эта тоска по Италии почему-то сидит в нас, немцах, – заметил Фриц. – Во всех поголовно. Вероятно, она, эта тоска по итальянскому солнцу, коренится в двойственности немецкой души – точно также, как и тоска по мраморному храму Акрополя.
И Гогенштауфены[4] из-за своей любви к Италии потерявшие империю и жизнь, от Барбароссы вплоть до юного Конрадина, казненного итальянскими палачами, – и наши художники, поэты, Эйхендорф, Швинд, Гейнзе, Мюллер[5] Гёте – его «Миньона»…
– Ты знаешь край… – затянула было советница.
– Спой-ка нам это, Элизабет, – попросила госпожа Хайндорф.
Ничуть не жеманясь, Элизабет направилась к роялю.
Откинувшись на спинку стула, Фриц слушал и не мог оторвать взгляда от изящной головки с тяжелым узлом золотых волос на затылке, окруженной нежным мерцающим ореолом света.
– Ты знаешь край…
В саду зашумели кроны деревьев. Сквозь тихие звуки вступления вновь зазвучал чистый девичий голос:
– Ты видел дом…
Наступила тишина. Медленно растаял в воздухе последний аккорд. Элизабет встала и вышла на террасу.
Молодой поэт пробасил:
– Но это же прекрасно!
Какое-то время все молча оставались на своих местах, затем советница предложила гостям разойтись.
Но хозяйка дома все еще не хотела отпускать Фрица, – ведь он пришел так поздно.
И Фриц остался, поджидая, когда хозяйка дома проводит гостей.
Тут в гостиную вернулась Элизабет. Фриц только собрался поблагодарить ее за пение, как вдруг заметил, что она плачет. В испуге он схватил ее за руку.
– Да нет, пустяки, – пробормотала Элизабет, – сущие пустяки. Просто на меня что-то нашло. Душа была так полна, что я вышла на террасу. Услышала внизу девичий смех и низкий мужской голос. И тут вдруг накатило. Не говорите тетушке, к тому же все уже и прошло.
– Можете довериться мне, – проронил Фриц.
– Я и сама это чувствую, мне с вами так спокойно, хоть я вас почти не знаю. Мне кажется, вы всегда будете готовы помочь мне, если понадобится помощь.
– Вы совершенно правы. – Фриц был растроган. – Своими словами вы очень облегчаете мою задачу. Дело в том, что я собирался обратиться к вам с большой просьбой. Сейчас я работаю над одной картиной. На ней два человека – мужчина и девушка.
Мужчина, сломленный ударами судьбы, в полном отчаянии уронил голову на руки. Девушка, глаза и руки которой источают свет, нежно гладит его по волосам. Мужчину я уже написал. А модель для девушки нашел только сегодня. Это вы. Согласитесь ли вы и разрешите ли вас написать?
– А вы очень любите эту свою картину? – спросила Элизабет вместо того, чтобы ответить.
– Очень. Ведь в ней есть и другая идея. Она должна изображать ту минуту, когда человек находит дорогу от Я к Ты, когда его эгоизм рушится, когда он отказывается жить только для себя и отдает свой труд какой-то общности людей. Молодежи. Или всему человечеству. А то, что, отказавшись от счастья, он все же находит известное утешение и величайшую компенсацию, должна символизировать светозарная девушка. Трагедия творчества…
– Говорят, все художники до такой степени любят свои творения только потому, что они составляют часть их самих.
– Что ж, так, пожалуй, оно и есть.
В комнату вернулась госпожа Хайндорф.
– Стало совсем темно. Может, зажечь свет?
– Не надо, – попросила Элизабет. – Сумрак так прекрасен.
– Сударыня, мне нужно кое-что вам сообщить. Вы, вероятно, помните, каких мучений стоило мне найти первую модель для моей картины. И вот теперь с потрясающей легкостью я нашел вторую в вашей племяннице. Разрешите ли вы ей позировать мне?
– С радостью, дорогой друг, – ответила госпожа Хайндорф. – Я так рада, что ваши желания столь быстро исполняются.
– И вы бы не возражали, если бы мы уже вскоре приступили к сеансам?
– Естественно, по мне так хоть завтра…
– А где? Я бы предпочел приходить к вам, хотя у меня в мастерской все под рукой, да и освещение лучше.
Госпожа Хайндорф поглядела на него долгим взглядом, потом перевела его на Элизабет.
– Ну, так как, Элизабет?
Та ответила сияющими от радости глазами.
– Ну хорошо, – мягко заметила госпожа Хайндорф, – я уже знаю, что ты любишь больше всего. Она – большая мечтательница. – Госпожа Хайндорф с улыбкой повернулась к Фрицу, а потом, сразу посерьезнев и твердо глядя ему в глаза, добавила: – Я знаю вас, господин Шрамм, и этого достаточно.
Почему бы моей племяннице не приходить к вам! Какое нам дело до отживших понятий! Когда ей прийти завтра?
– Благодарю вас, сударыня, – Фриц почтительно прижал ее руку к губам, – в три часа, если вы ничего не имеете против.
– Ну так как, Элизабет?
Та энергично кивнула:
– Да-да…
Госпожа Хайндорф улыбнулась:
– Так я и думала. Однако вечер нынче так хорош. Давайте посидим еще немного на террасе. И выпьем за вашу находку рюмочку светлого, золотистого вина.
Она позвонила, велела слуге перенести плетеные кресла и подушки на террасу и зажечь несколько цветных фонариков.
Ночь уже вполне вступила в свои права. Среди цветущих вишневых деревьев висела полная луна. Вдали чернели леса, окруженные серебристым сиянием. В небе мерцали первые звезды. Вино искрилось в бокалах.
Госпожа Хайндорф подняла свой бокал:
– Выпьем за вашу удачную находку, за вашу картину и за искусство!
Бокалы легонько звякнули.
– За находку, – тихо промолвил Фриц и осушил свой бокал одним духом.
Все помолчали. Каждый погрузился в свои мысли.
– Лу… – внезапно вырвалось у Фрица.
– Рана все еще не зажила? – тихонько осведомилась госпожа Хайндорф.
– Она не заживет никогда, – пробормотал Фриц и только тут спохватился. – Не хочу жаловаться. Мне есть что вспомнить, содержание моей жизни не было лишь пустыми грезами, как у моего бедного друга Хермайера, давно спящего в земле сырой.
– Расскажите о нем.
– Он был художник-декоратор. Из заработанных денег он отрывал от себя каждый грош, чтобы купить книг. Он читал ночи напролет. Знал наизусть чуть ли не всего Гёте. Мало-помалу в нем самом проснулся поэт. С той поры он писал ночами стихи и драмы. И твердо верил в свой успех. Как часто он с воодушевлением говорил о том, что на гонорар за свою драму, которая непременно произведет фурор, он поедет в Италию! И даже учил для этого итальянский язык… Хермайер не дожил ни до успеха своей драмы, ни до поездки в Италию. Вскоре он скончался от застарелой болезни легких.
Фриц невидящими глазами уставился в одну точку перед собой.
– Кто-то может сказать: один из множества непрактичных дураков-немцев. И вероятно, будет прав. Но для меня в этом заключено больше величия, чем в завоевании мира.
Он умолк и стал глядеть в темноту. В тишине ночи где-то тихонько плескался фонтан. И волшебно светились звезды.
– Все здесь дышит миром, – промолвила Элизабет.
– Словно уже наступило лето, немецкая летняя ночь, – добавила госпожа Хайндорф.
– В немецкой летней ночи заключена странная магия, – раздумчиво начал Фриц. – И вообще в нашей родине. Пожалуй, ни один другой народ не испытывает такого восхищения перед чужестранным, такой тяги к другим мирам и тоски по дальним далям, как мы, немцы. Более того, эти чувства частенько даже заходят слишком далеко и оборачиваются обезьянничаньем, не заслуживающим ничего, кроме презрения. И тем не менее пусть наш добропорядочный немец Шмидт спокойно станет американским гражданином Смитом, пусть он говорит по-английски, назовет своих детей Мак и Мод и станет плевать на Германию.
Уверяю вас, все это будет внешняя или показная ребячливость! Как только этот мистер Смит услышит звон рождественских колоколов, почует аромат родной рождественской коврижки или же увидит усеянную огнями рождественскую елку, он тут же, несмотря на свой English spoken[6] и Мод с Маком, вновь превратится в старого доброго немца Шмидта и, вопреки всем деловым ухваткам и погоне за долларами, вновь поверит в сказки и чудеса, которые вошли в плоть и кровь каждого настоящего немца, – я имею в виду не тех, кто породнился с евреями или славянами. И пусть даже он тысячи раз глухими беззвездными ночами кусал себе руки, он все равно, все равно превратится! Это и есть самое упоительное, вечно юное в нашем народе, это и есть многократно высмеянный простодушный немецкий Михель, его детская непрактичность. Я не политик и плюю на все политические течения. Я – человек, это и есть моя политика! К тому же я еще и художник. Поэтому для меня непрактичный Михель, все еще увенчанный невидимой короной, для которого жизнь по-прежнему полна чудес, восторгов и веры, стоит намного выше холодного и расчетливого дельца, каковыми стали наши кузены, для коих жизнь всего лишь арифметическая задача.
Мир прекрасен. Но у нас он прекраснее всего. Это субъективно, и я понимаю, что англичанин, француз, испанец тоже имеют право так сказать. А уж итальянец тем более. И все же я это говорю и тоже имею на это право.
Когда я в Риме под сверкающим синевой куполом неба восхищался пентеликским и каррарским мрамором, на меня вдруг навалилась такая невыразимая тоска по летней ночи в Германии, такая ностальгия, что я тут же уехал домой и растрогался чуть ли не до слез, вновь увидев первую березку…
Фриц говорил это, уже стоя, а кончив, порывисто поднял свой бокал:
– Этот последний бокал я посвящаю Родине, Германии!
Подул легкий ветерок, звезды замерцали, и пестрые фонарики едва заметно качнулись.
Звякнули бокалы. Элизабет воскликнула:
– За нашу дорогую, любимую Родину!
Вино отливало золотом.
Все осушили бокалы до дна.
«Приют Грез» отзывы и рецензии читателей на книгу📖автора Эрих Марии Ремарк, рейтинг книги — MyBook.
Что выбрать
Библиотека
Подписка
📖Книги
🎧Аудиокниги
👌Бесплатные книги
🔥Новинки
❤️Топ книг
🎙Топ аудиокниг
🎙Загрузи свой подкаст
📖Книги
🎧Аудиокниги
👌Бесплатные книги
🔥Новинки
❤️Топ книг
🎙Топ аудиокниг
🎙Загрузи свой подкаст
org/BreadcrumbList»>отзывов и рецензий на книгу
Anastasia246
Оценил книгу
Роман «приют грез» написан Ремарком в 1920 году, и это дебютное произведение классика. Но несмотря на этот факт, дебютность здесь совершенно не чувствуется: роман не кажется ни сырым, ни недоработанным, ни слабым. Он прекрасен, трогателен, изящен, атмосферен, все те же отточенные фразы, все тот же фирменный почерк Ремарка.
С творчеством этого немецкого автора (1989-1970) у меня сложные отношения по жизни: совершенно не понравились его Эрих Мария Ремарк — На западном фронте без перемен , Эрих Мария Ремарк — Три товарища (вот это, наверное, самое большое разочарование, ведь я слышала столько восхищенных отзывов об этой книге, но меня она не впечатлила), но зато очень нравится Эрих Мария Ремарк — Жизнь взаймы .
Ну что тут скажешь…Ремарк умеет быть разным, не застывая один раз и навсегда в выбранной форме.
Роман «Приют грез» (он издавался, кстати, под другим, не менее романтичным заглавием — «Мансарда снов» — просто музыка, а не название:) погружает нас в те самые грезы, те самые мечты, те самые фантазии, свойственные юности и ранней молодости, времени вступления во взрослую самостоятельную жизнь, период первых ошибок и первой любви…
Действие начинается в мае, и атмосфера теплого майского, почти летнего, вечера окутывает нас на протяжении всей книги. Атмосфера искусства, музыки, живописи, посиделок, неспешных, чуть философских бесед, атмосфера дружеского кружка Фрица, который собирает вокруг себя молодых талантливых людей, только-только начинающих жить: Эрнст, Элизабет, Трикс, Фрид…Зрелость передает свой опыт юности — необычайно красиво и метафорично передает автор эти встречи. Мы словно слышим пение милой девушки, мы словно видим эти прекрасные полотна, изображающие красоту природы и жизни.
..
Теплый майский ветер приносит и любовь…Между некоторыми героями завязываются романтические отношения. И тут мы ненадолго переносимся в мир книг Ивана Сергеевича Тургенева) Интересный поворот, но удивительное пересечение сюжетов двух классиков, 19 и 20 веков; удивительное переплетение тем, настроений, морали, образов героев (до конца романа я так и не смогла избавиться от ощущения, что перечитываю в очередной раз любимейший роман Иван Тургенев — Вешние воды ; возможно, просто совпадение, возможно, намеренное и неслучайное, по крайней мере, очень похоже на источник вдохновения для Ремарка).
Единственное отличие — финал. Русская классика тяготеет большей частью к печальному завершению истории, Ремарк более оптимистичен (что радует).
4/5, хотелось прочитать что-то типичное ремарковское, а получается фактически перечитала тургеневское) Конец истории несколько неправдоподобен из-за своей идеализации…
29 августа 2020
LiveLib
Поделиться
letter_word_book
Оценил книгу
Дебют писателя, с которым сурово обошлись критики за чрезмерную сентиментальность.
Роман, который мог быть последним! Ремарк очень болезненно воспринял критику и чуть было не отрекся от писательства.
«Приют грез», которому в этом году исполняется сто лет!
Сейчас даже трудно представить, что произведений Ремарка могло бы и не быть, ведь он один из самых известных писателей мира!
Говорят, что Ремарк писал и о себе, и от себя в лице каждого героя «Приюта грез».
Мне кажется, именно в этом романе автор раскрывается читателям как личность. Милые и трогательные диалоги о радости в простых будничных мелочах, просто покорили моё читательское сердечко.
Здесь не о войне, как в остальных его произведениях, возможно, это последствия критики.
Здесь о любви, молодости и ошибках.
О выборе, который сделав, мы, порой, причиняя боль другим.
О потере и обретении.
Искренне.
Чувственно.
И да, сентиментально!
25 октября 2020
LiveLib
Поделиться
Blanche_Noir
Оценил книгу
Эта книга — трогательная ода любви.
С первых строк она пленяет насыщенностью чувственных ассоциаций, витиеватостью образных узоров, глубиной красочных символов. Здесь Эрих Мария Ремарк только начинает свой долгий авторский путь, но это произведение исполнено красоты духа, веры в искусство и силы таланта.
На сюжетном полотне — Оснабрюк в 20-е годы ХХ века. Цветущий, благоухающий, майский. Главный герой, Фриц Шрамм, художник, предстаёт воплощением творческого абсолюта, в котором заложены лучшие побуждения человечества. Его окружение — Элизабет, Эрнст, Паульхен и Фрид — талантливые молодые люди, любящие Фрица и получающие взаимное чувство. Самым надёжным и дорогим пристанищем для них становится мансарда Фрица — «Приют грёз». Это место раздумий и дискуссий, откровений и признаний, поэзии и композиции, Храм поклонению искусству, родине и любви.
Эта история красива как древнее изваяние. Ремарк искусно смешал драму любви с трагедией личности, отрадную мощь таланта с мелочностью человеческой сущности. Неизменным лейтмотивом здесь выступал образ родины как символ далёкого берега в бушующем океане жизни для одинокого скитальца. И эта горячая любовь 22-летнего Ремарка к родине украшала книгу своей искренностью.
Это произведение, осыпанное розовыми лепестками, звучащее нежными аккордами фортепиано, чарующее сладким и пьянящим цветением сирени…
Оно о искусстве и о любви. А, может, о любви к искусстве и о искусстве любви…
8 февраля 2021
LiveLib
Поделиться
Delfa777
Оценил книгу
Может и не типичный Ремарк в этой книге (без войны и ящиков алкоголя), но мне мил и такой. Тургеневщиной так ласково веет и воздушная романтика Фицджеральда невесомо парит над персонажами лиловой дымкой. А может, мне это только мерещится? Но так ли уж это важно, если чтение — в радость? Если нравится именно эта поэтичность и весенняя легкость, которыми наполнена вся книга. Мало кому удается писать о любви с таким упоением, как это делает Ремарк.
Приют грез – волшебное место. В нем каждое действие превращается в поэму, даже приготовления бутерброда из хлеба с маслом.
В занавесках комнат запутался май. Да так основательно, что решил остаться в нем навсегда. Здесь отлично мечтается и верится в исполнение желаний. И жизнь — как радостный сон перед рассветом. Пробуждение неизбежно, но счастье, которое снилось так долго, послужит ориентиром для тех, кто решит найти правильный путь.
Ваше счастье — внутри вас… Будьте верны себе.
Так красиво и искренне пишет Ремарк о любви, что даже сентиментальность глаз не режет. Все просто изумительно сочетается с весной и молодостью большинства завсегдатаев Приюта грез. Поэтому совсем не расстраивает тот факт, что героев романа почти не заметно за всем этим половодьем чувств и откровений. Ведь за окном май — самое время заблудиться в любовном тумане. Чтобы найти путь к себе и своему счастью. Единственному. Уникальному. Неповторимому.
10 мая 2020
LiveLib
Поделиться
KorolskyyMax
Оценил книгу
Ранний Ремарк.
Ремарк, которого сразу и не узнаешь: наивный и сентиментальный. Пожалуй, это не то произведение, с которого надо начинать знакомство с Ремарком, но и проходить мимо не стоит.
С первых страниц чувствуется, что в данном произведении есть своя непередаваемая атмосфера. Тишина, покой и умиротворение. Спокойное, даже скучное повествование в начале внезапно сменяется переходом к бурным чувствам, страстям, всепоглощающей любви и смерти. В книге, уже можно почувствовать будущие настроения Ремарка и близкие ему темы трагической любви и смерти, одиночества.
Мир прекрасен. И прекраснее всего — без людей.
Да, тем, кто знает Ремарка более позднего, роман покажется излишне сентиментальным,может быть даже скучным. Но действительно удивительным мне показался тот факт, какие зрелые размышления, столь взрослые и неоднозначные взгляды на отношения, особенно на измену и любовь, описал автор, которому исполнилось 22 года!
Любовь — это величайший эгоизм в форме полного самопожертвования и глубокой жертвенности.
Любовь — это борьба. И главная опасность — желание отдать себя целиком. Кто сделает это первым, тот проиграл. Нужно сжать зубы и быть жестоким — тогда победишь.
Наверное не самая сильная вещь , но для читателей, для которых Ремарк является любимым писателем (в числе которых и я), считаю знакомство с этим произведением молодого писателя, если не обязательным, то хотя бы желательным).
25 июля 2016
LiveLib
Поделиться
Марина
Оценил книгу
Не понимаю, почему к этой работе Ремарка относятся так предвзято. Тут и запахи сирени, и последние аккорды, и такая кружевная богемная атмосфера. Мне понравилось. Мне вообще нравится всё, что ругают.
14 октября 2017
Поделиться
mirv…@mail.ru
Оценил книгу
После прочтения этой книги во мне будто бы снова проснулись живые чувства и эмоции.
17 августа 2022
Поделиться
elen.
[email protected]
Оценил книгу
Правильная книга. О том, к чему надо стремиться. К красоте природы и любви ко всему
23 марта 2018
Поделиться
Анонимный читатель
Оценил книгу
Чудесная книга! Об истине, настоящих ценноСтях , метаниях души и прощении!
25 марта 2016
Поделиться
Elina Aza
Оценил книгу
мой мозг погрузился в красивую скаку
23 июля 2022
Поделиться
Стандарт
(425 оценок)
Читать книгу: «Приют Грез»
Эрих Мария Ремарк
О проекте
Что такое MyBook
Правовая информация
Правообладателям
Документация
Помощь
О подписке
Купить подписку
Бесплатные книги
Подарить подписку
Как оплатить
Ввести подарочный код
Библиотека для компаний
Настройки
Другие проекты
Издать свою книгу
MyBook: Истории
работ Э. М. Ремарка. Эрих Мария Ремарк: лучшие книги
Все его творчество несет на себе отпечаток трагических событий из жизни самого писателя – прежде всего участия в Первой мировой войне.
Нормальное течение жизни юного Эриха было прервано началом Первой мировой войны. Усилиями СМИ в общественном сознании сложилось восприятие только что разгоревшейся мировой бойни как справедливого похода на зло.
Ремарк был призван на фронт в 1916. В 1917 году будущий писатель был тяжело ранен. Остаток войны он провел в госпитале.
Поражение Германии и последовавшие за этим суровые условия сказались на судьбе Ремарка. Чтобы выжить, он перепробовал десятки разных профессий. Писателю даже пришлось поработать продавцом надгробий.
Первый роман Ремарка был опубликован в 1920 году. Это только источник, из которого берут начало все последующие произведения Ремарка. Список их весьма многочисленн. Эрих Мария стал известен в Германии как художник-меланхолик, изображающий войну в правдивых и мрачных тонах.
Первый роман Ремарка
С какого момента следует начинать отсчет произведений Ремарка? Список открывает роман 1920 года под названием «Убежище мечты».
Как ни странно, в этой книге нет ни слова о войне. Но он наполнен аллюзиями из произведений немецких классиков, размышлениями о ценности любви и ее истинной сущности.
Фоном для развития сюжета служит дом провинциального художника, в котором находит приют молодежь. Они наивны и чисты в своей простоте. Писатель рассказывает о первых любовных переживаниях, изменах и ссорах.
Потерянная работа
Из-за провала своего первого романа Ремарк так и не опубликовал свою книгу 1924 года «Гам». В этом произведении молодой автор поднял гендерные вопросы, сделав главной героиней волевую женщину.
Роман «Гэм» забывают, когда перечисляют лучшие произведения Ремарка. Список остался без этой интересной работы, которая остается актуальной и спорной и сегодня.
«Станция на горизонте»
Мало кто, даже из тех, кто постоянно читает романы Ремарка, добавит эту книгу в список произведений. «Станция на горизонте» — одно из самых «антиремарковских» произведений этой
Главный герой романа — типичный представитель золотой молодежи.
Кай молод, красив и нравится девушкам. Он типичный ретипичный человек: юноша не привязан ни к материальным условиям, ни к людям, ни к вещам. В глубине души он по-прежнему мечтает о спокойной жизни, душевном покое. Но это желание подавляется ежедневной бурей ярких событий.
Действие книги разворачивается вокруг бесконечных автомобильных гонок на фоне беззаботной жизни высших слоев общества.
На Западном фронте без перемен. Реквием по потерянному поколению
Ремарк не известен книгами об аристократах. Список книг и произведений о трагедии потерянного поколения в библиографии писателя начинается именно с романа «На Западном фронте без перемен», вышедшего в 1929 году.
Главные герои – молодые люди, оторванные от обыденной жизни. Война их не щадит: патриотические иллюзии быстро сменяются жестоким разочарованием. Даже те ребята, которых снаряды не коснулись, были духовно искалечены милитаристской машиной. Многие не могли найти себе места в мирной жизни.
«На Западном фронте без перемен» вступила в противоречие с ура-патриотическими произведениями, заполнившими книжные магазины.
Во время правления нацистов эта книга была запрещена.
«Возвращение»
После ошеломительного успеха романа «На Западном фронте без перемен» Ремарк не переставал создавать произведения. Продолжим список невероятно трогательных книг о судьбах романом «Возвращение».
Война подходит к концу. Солдата охватывают волнения: говорят, в Берлине революция. Но главных героев, похоже, не волнует политика. Они просто хотят вернуться домой как можно скорее. После долгих лет на фронте молодым людям трудно покинуть окопы…
Страна, охваченная беспорядками, не приветствует «героев». Как им теперь строить свою жизнь на руинах разрушенной империи?
Критики встретили эту книгу по-разному: одни восхищались ее гуманистическим пафосом, другие ругали ее за неполное раскрытие политической ситуации в Германии. Националисты, однако, люто невзлюбили это произведение, видя в нем злобный памфлет о героических солдатах.
«Три товарища»
Знакомство наших читателей с этим писателем часто начинается с романа «Три товарища».
Люди восхищаются не просто так: какие удивительно тонкие произведения написал Эрих Мария Ремарк! Продолжаем список книг этой невероятно грустной и трогательной книгой.
События разворачиваются в дофашистской Германии. Во всем своем уродстве мы видим общество в глубоком кризисе. Но даже в такой темноте есть место настоящим чувствам — беззаветной дружбе фронтовых друзей и беззаветной любви.
Главные герои книги пережили войну. Чтобы выжить в мирное время, они открывают автомастерскую. Время проверяет их характер и принципы на прочность.
Эта книга так и не вышла в Германии. Ремарк начал работу над этим произведением в 1933 году и закончил писать в 1936. Впервые «Три товарища» увидели свет в Дании.
«Возлюби ближнего своего»
Так закончилось «республиканское» творчество Эриха Ремарка. Список продолжит книга, повествующая о другом, более жестоком и варварском времени.
Кому не известен этот главный постулат нашей цивилизации: «Возлюби ближнего своего»? Нацисты бросили вызов альтруизму, заменив его беспощадной конкуренцией во всех сферах жизни.
Роман «Возлюби ближнего своего» познакомит нас с миром немецких эмигрантов, вынужденных скрываться от нацистского режима. Как сложилась их жизнь за пределами многострадальной родины? Они голодают и мерзнут на улицах и часто остаются без крова. Их всегда преследуют мысли о близких, «перевоспитанных» в концлагерях.
«Можно ли в таких условиях оставаться высоконравственным человеком?» — вот вопрос, поставленный Ремарком. Каждый читатель находит ответ для себя.
«Триумфальная арка»
Не счесть книг, написанных на эту тему Эрихом Марией Ремарком. Список «литературы о беженцах» продолжает роман «Триумфальная арка».
Главный герой — эмигрант, который вынужден скрываться в Париже (где находится указанная в названии достопримечательность)
Равик пережил заключение в концлагере — пытки, побои и унижения. Когда-то он выбрал для себя смысл жизни — спасать людей от болезней. Не менее полезным он теперь считает убийство гестапо.
«Искра жизни»
Сейчас Ремарка интересуют события, развернувшиеся в самом конце войны.
«Искра жизни» пополняет антифашистские произведения Ремарка, список становится все более полным и объемным.
Теперь в центре внимания один из страшных концлагерей конца войны. Сам писатель никогда не был в концлагерях. Все описания он сделал со слов очевидцев.
Главный герой когда-то был редактором либеральной газеты, неугодной жестокой нацистской диктатуре. Его пытались сломить, поместив в нечеловеческие условия и поставив на грань существования. Пленник не сдался и теперь чувствует скорый крах немецкой военной машины.
Ремарк сказал, что создал это произведение в память о своей сестре, обезглавленной нацистами в 1943 году.
«Время жить и время умирать» Time to Die» беспристрастно анализирует психологию немецкого солдата. Армия потерпела поражение в 1943 году. Немцы отступают на запад. Главный герой прекрасно понимает, что для него сейчас только «время умирать». Есть ли место для жизни в этом прекрасном мире?
Солдат получает 3-дневный отпуск и навещает родителей в надежде увидеть хотя бы цветущую жизнь в городе детства.
Но реальность жестоко открывает ему глаза на очевидное. Каждый день немцы, когда-то расширившие свое жизненное пространство, терпят обстрелы, гибнут за иллюзорные идеи нацизма. «Время жить» еще не пришло.
Эта книга обогащает произведения Ремарка философскими рассуждениями. На этом список антифашистской, антимилитаристской литературы не заканчивается.
«Черный обелиск»
Роман «Черный обелиск» возвращает нас в 1920-е годы — время разрухи и кризиса для Германии. Оглядываясь назад, Ремарк понимает, что именно в это время зародился нацизм, усугубивший страдания его страны.
Главный герой, пытаясь найти свое место в жизни, служит в фирме по изготовлению надгробий. В то же время он пытается найти смысл своей жизни в бессмысленно жестоком мире.
«Жизнь взаймы»
Пытаясь разнообразить темы своих произведений, Ремарк обращается к теме смертельных болезней. Как и в случае с антивоенными книгами, главный герой здесь поставлен в пограничную ситуацию.
Она прекрасно понимает, что смерть уже стучится в дверь. Чтобы не слышать ее приближения, героиня хочет провести последние дни ярко и богато. В этом ей помогает автогонщик Клаерфе.
«Ночь в Лиссабоне»
Ремарк вновь обращается к болезненной теме немецкой эмиграции в романе «Ночь в Лиссабоне».
Главный герой вот уже пять лет скитается по Европе. Наконец удача улыбнулась ему и он нашел свою любимую жену. Но похоже ненадолго. Он не смог найти билеты на рейс из Лиссабона. Волею судьбы он знакомится с незнакомцем, который соглашается подарить ему два бесплатных билета на корабль. Есть одно условие — он должен провести всю ночь с незнакомцем и выслушать его непростую историю.
«Тени в раю»
«Тени в раю» — произведение об эмигрантах из Германии, которым удалось попасть в свой рай — Америку. Ремарк рассказывает об их судьбах. Для некоторых Соединенные Штаты стали новой родиной. Их встретили с радостью и дали шанс построить жизнь с нуля.
Другие беженцы сильно разочаровались в рае, став лишь безмолвными тенями в придуманном ими же Эдеме.
«Земля обетованная»
Так называется позднее переработанный текст романа «Тени в раю». При жизни это произведение не было опубликовано. Ее называли Землей Обетованной. Книга вышла под этим названием только в 1998 году.
Романы «Тени в раю» и «Земля обетованная» обычно не разделяют. Это же сюжет. Последняя версия была больше обработана редакторами, из нее было выброшено много ненужных (по их мнению) фрагментов.
(оценка: 2 , среднее: 5,00 из 5)
Эрих Мария Ремарк родился 22 июня 1898 года в Пруссии. Как позже вспоминает писатель, в детстве ему уделяли мало внимания: мать была настолько потрясена смертью брата Тео, что практически не обращала внимания на других своих детей. Возможно, именно это — то есть, по сути, постоянное одиночество, скромность и незащищенность — сделали Эриха любознательной натурой.
С детства Ремарк читал абсолютно все, что только попадалось ему в руки. Не разбираясь в книгах, он буквально проглатывал произведения как классиков, так и современников. Страстная любовь к чтению пробудила в нем желание стать писателем — только его мечта не была принята ни родными, ни учителями, ни сверстниками. Никто не стал наставником Ремарка, не подсказал, каким книгам отдать предпочтение, чьи произведения читать, а чьи выбрасывать.
19 ноября17 лет Ремарк отправился воевать. Вернувшись, он, казалось, ничуть не был потрясен фронтовыми событиями. Скорее наоборот: именно в это время в нем просыпается писательское красноречие, Ремарк начинает рассказывать невероятные истории о войне, «подтверждая» свою доблесть чужими заказами.
Прозвище «Мария» впервые появляется в 1921 году. Таким образом Ремарк подчеркивает важность потери матери. В это время он покоряет ночной Берлин: его часто видят в публичных домах, а сам Эрих становится другом многих жриц любви.
Его книга стала буквально самой известной в то время.
Она принесла ему настоящую славу: сейчас Ремарк — самый известный немецкий писатель. Тем не менее политические события в этот период настолько неблагоприятны, что Эрих покидает родину… на целых 20 лет.
Что касается романа Ремарка и Марлен Дитрих, то он был скорее испытанием, чем подарком судьбы. Марлен была очаровательна, но непостоянна. Именно этот факт больше всего ранил Эриха. В Париже, где пара часто встречалась, всегда находились желающие поглазеть на влюбленных и посплетничать.
В 1951 году Ремарк встречает Полетт — свою последнюю и настоящую любовь. Спустя семь лет пара сыграла свадьбу — на этот раз в США. С тех пор Ремарк стал по-настоящему счастливым, ведь он нашел ту, которую искал всю жизнь. Теперь Эрих больше не общается с дневником, потому что у него есть интересный собеседник. В творчестве ему улыбается удача: критики высоко оценили его романы. На пике счастья снова дает о себе знать болезнь Ремарка. Последний роман «Земля обетованная» остался незаконченным.
.. 25 сентября 19В 70 году в швейцарском городе Локарно писатель скончался, оставив свою возлюбленную Полетт одну.
«Три товарища» — известный роман о враждебном человеку послевоенном мире в «веймарской» Германии. Вот уже много лет эта книга остается одной из любимых книг миллионов читателей по всему миру.
Первая половина ХХ века. Войны, экономические кризисы, инфляция, развал и разорение одних, возникновение миллионов государств для более удачливых.
Что остается мужчинам в этом неустроенном мире, мире тревог и предательств — фронтовое партнерство. Друзья, с которыми они делили последний кусок хлеба, защищали друг друга и каждого из себя, с которыми мечтали дожить до послевоенного счастья.
«Три товарища» — книга о друзьях, переживших утрату идеалов, потерю близких и родных людей, но стремящихся найти свое место в обществе, переживающем экономический кризис и социальные потрясения.
Жизнь взаймы. Жизнь, когда ни о чем не жалеешь, ведь по сути терять нечего.
Это любовь на грани гибели.
Это роскошь на грани разорения.
Веселье на грани горя и риск на грани смерти.
Будущего нет. Смерть не слово, а реальность.
Жизнь продолжается. Жизнь прекрасна!!
«Время жить и время умирать»
«И все цветет перед нами, все горит позади нас…
Не надо думать, с нами тот, кто за нас все решит!»
Но — что, если ты не можешь ДУМАТЬ? Что делать, если вы НЕ СМОЖЕТЕ стать жалким винтиком в чудовищной военной машине? Позади ад выжженных стран. Впереди — грязь и кровь Второй мировой войны. Кажется, нет конца «времени умирать». Сколько будет ползти к «время жить»? ..
«Возлюби ближнего своего» — один из романов Э. М. Ремарка, посвященный теме эмиграции и отражающий драматическую судьбу самого автора, долгие годы вынужденного жить вне родины.
Конец Второй мировой войны. Смерть, ужасы пыток становятся привычными для узников нацистского концлагеря. Но и для них надежда умирает последней — таков главный мотив самого обличительного замечания Е.
М. «Искра жизни».
Роман «Ночь в Лиссабоне» — еще одно обращение Э. М. Ремарка к близкой ему теме трагических судеб эмигрантов из нацистской Германии.
Их называли «потерянным поколением». И действительно ли они потеряли все — или почти все? Что у них осталось? Настоящая дружба — и спасительная ирония. Потому что иначе нельзя ни выжить в «кризисной стране», ни выдержать «житейские, алкогольные и любовные трудности» — ни, наконец, простите, выгодно продать никому не нужный черный надгробный обелиск! ..
подробнее об этом романе
Всемирно известный роман Ремарка, написанный в эмиграции в Америке в 1946. Довоенный Париж. Главный герой — беженец, переживший ужасы концлагеря и страх одиночества. Здесь он нелегально работает в клинике хирургом. И считает, что убить гестаповца, который прятался в застенках и истязал сотни людей, не менее гуманно, чем спасти тяжелобольного.
Возлюби ближнего своего (1940) — роман о немецких эмигрантах, вынужденных скитаться по довоенной Европе.
Они прячутся, голодают, тайно переходят границы, многие их родственники и друзья в концлагерях. Потеряв родину и привычный уклад жизни, подвергнувшись смертельной опасности, герои Ремарка все же находят в себе силы для сострадания и любви.
Библия говорит: «Возлюби ближнего своего». Но как ты можешь любить своего ближнего, если твои ближние хотят только схватить тебя и убить? Вы бежите от ставшей явью смерти, от ада нацистских гетто, от безысходности к надежде… Но надежда может обмануть. И потом `оплакивать не тех, кто ушел, а тех, кто остался…
Их вырвали из привычной жизни…
Их бросили в кровавую грязь войны…
Когда-то они были молодыми люди, которые научились жить и думать. Теперь они пушечное мясо. Солдаты. И они учатся выживать и не думать.
Тысячи и тысячи навсегда останутся лежать на полях Первой мировой войны. Тысячи и тысячи вернувшихся будут жалеть, что не легли спать с мертвыми.
Но пока — на Западном фронте все так же без изменений…
Старая, старая песня: `Когда ты вернешься домой, солдат.
..` А дальше что? И тогда страна лежала в руинах. А дальше — нищета, кризис, отчаяние одних — и исступленное, истерическое веселье других. И — деньги, деньги. Где взять деньги? Любовь? Ты шутишь, что ли! Порядочность? Устаревшее слово! Каждый сам за себя. Каждый выживает в одиночку… Продолжение романа «На Западном фронте без перемен».
В конце Второй мировой войны судьба забросила молодого немца Роберта Росса, бежавшего от нацистов и скитавшегося по Европе, в благополучную Америку. Но и здесь беженцы чувствуют себя изгнанниками, тенью в раю. Их жизнь складывается по-разному, и все же они сохраняют в себе идеалы добра, милосердия, любви и сострадания к ближнему.
Последний роман Эриха Марии Ремарка. Возможно, самый крупный. Возможно, самый сильный. Быть может, — самое трагическое… `Возможно` — потому что роман не был закончен: смерть Ремарка в 1970 прервали работу над ним. В архиве писателя имелись три редакции произведения и набросок концовки, на основании которой было подготовлено посмертное издание.
В Германии ‘Земля обетованная’ вышла на экраны в 1998 году.
Из-за недооценки себя и депрессии, огонь которой Ремарк пытался разлить водопадами алкоголя, для Дитриха, человека достаточно прагматичного и решительного, он был трудным партнером. В моменты внутреннего раскрепощения ему удавалось «сбить запах» любимой, подражая ребенку: только тогда он наслаждался ее полным и безраздельным пониманием. «Я притворяюсь мальчиком, она в восторге. Не то…» (Дневник, 27 октября 19 г.38)
Когда у Ремарка возникло ощущение, что Марлен отдаляется от него, или он сам становится одним из никчемных поклонников в ее окружении, он превращался в маленького восьмилетнего мальчика Альфреда, который с детскими орфографическими ошибками, писал «тете Лене» — с их помощью Ремарк надеялся вернуть Марлен в состояние «нежности в любви» первых месяцев знакомства. К сожалению, мы не знаем, что думала об этих письмах сама Марлен, так как все ее письма к Ремарку были впоследствии уничтожены его женой Полеттой Годар.
Реплика — автора романов знают все. Ремарк — почти неизвестный в России сказочник. Но с ранних лет Эрих Мария Ремарк писал рассказы, очерки, статьи, очерки, рецензии. Его рассказы — психологические, лирические, приключенческие, исторические, даже фантастические — это ступеньки, по которым писатель поднимался к своим великим романам.
Это не только воспоминания давней близкой подруги Эриха Марии Ремарк. Знаменитый писатель впервые показан со всеми трудностями и противоречиями своего характера. Он просто человек, который страдает, любит, ревнует, жаждет взаимности и хочет быть понятым. Рут Мартон пытается выявить связь между событиями и персонажами романов Ремарка и его собственной судьбой.
Книга содержит множество неизвестных публике подробностей жизни Ремарка — продолжительные запои, фатальную зависимость от актрисы Марлен Дитрих, романы с молодыми кинозвездами, брак с Полетт Годар — разведенной женой Чарли Чаплина.
В книге Рут Мартон — близкой подруги Эриха Марии Ремарка на протяжении тридцати лет — знаменитый романист предстает перед нами не только как знаменитая писательница или герой голливудской светской хроники, но как обычный, заурядный человек, который страдает, любит, ревнив, хочет взаимности, хочет быть понятым другими.
Страница за страницей нам открываются совершенно новые подробности его жизни. Кто бы мог подумать, что автор самого известного романа об ужасах войны просто сентиментален — любил цветы и коллекционировал фигурки ангелов?!
Эта книга не только обычные воспоминания: это еще и своеобразная попытка осмыслить творчество Ремарка, увидеть связь между событиями и персонажами романов писателя и его собственной судьбой.
Германия двадцатых годов ХХ века.
В «Приюте мечты» — доме талантливого композитора и художника Фрица Шрамма все залито светом. Здесь нет слёз, боли, страданий, ужасы Первой мировой войны обошли это место стороной. В сердцах героев — первая любовь, надежды и вера в прекрасное будущее.
Но внезапная смерть Фрица меняет жизнь обитателей «Дома мечты». Смогут ли молодые люди принять реальность, пережить смерть друга и принять его отношение к искусству? ..
Гам (1924)
Гам – чувственная, утонченная и утонченная аристократка, потрясающе красивая женщина.
Заядлый путешественник, по ходу романа Гам посетит четыре континента — Европу, Азию, Южную Америку и Африку.
Путешествуя по миру, Гам сводит мужчин с ума. Все ее возлюбленные отличаются мировоззрением, темпераментом, характером, и через общение с ними внутренний мир героини раскрывается наиболее полно.
Перед вами необычный Ремарк, ранний и наивный. Этот Ремарк еще не успел стать реалистом.
Станция на горизонте (1927)
Эти люди живут на высоких скоростях, сильных ветрах, которые режут им лица, и приливе адреналина в крови. Каждая из них становится кумиром светской львицы и звездой светских мероприятий.
Они зарабатывают много денег и рискуют жизнью каждый раз, когда садятся за руль гоночного автомобиля.
Гонщики…
Но как только эти отважные «короли автогонок» снимут свои шлемы, и вы увидите уставшие лица «потерянного поколения», поколения, которое так и не смогло оправиться от ужасов Первая мировая война…
На западном фронте без перемен (1929)
На западном фронте без перемен. Сообщения немецких газет бесстрастны и лаконичны. Между тем каждый день гибнут чьи-то отцы, сыновья, братья…
Ушли на фронт, мечтая о славе героев, и получили инвалидность или смерть…
Этот роман — не исповедь, не приговор , а не обвинение. И попытка рассказать всему миру о том поколении, судьбу которого сгубила война…
Возвращение (1931)
«Когда ты вернешься домой, солдат…» В голове постоянно звучит строчка из старой-старой песни.
А дальше что?
Вся страна разрушена. Нищета, отчаяние, голод и — деньги, деньги, деньги… Но где их заработать, взять или найти?
Любовь? Да вы издеваетесь!
Приличие? Это слово пахнет нафталином и затхлостью.
Отныне — каждый сам за себя…
Три товарища (1936)
Настоящая дружба, настоящая любовь и радость, которую испытываешь от такого простого слова «быть».
..
Это жизнь Роберта, Отто, Готфрида и очаровательной Пэт, чьи судьбы переплелись в страницы романа.
Но трагедия «потерянного поколения», пережившего все ужасы войны, навсегда оставила след в их сердцах, судьбах и головах… времена светлых людей так выделяются…
Война, нищета, эмиграция, прощание с иллюзиями и безысходностью… Героям романа пришлось пережить столько, что невозможно оставаться равнодушным созерцателем трагедии.
Но у них достаточно сил, чтобы не сломаться и двигаться дальше. Полагать. Надеяться. Влюбиться…
Триумфальная арка (1945)
Париж. Канун Второй мировой войны.
Он хирург, который привычно спасает человеческие жизни, но с таким трудом сохраняет свою. Человек без документов, вынужденный скрываться от нацистов и французов…
Красивая и вспыльчивая. Актрису окружают многочисленные поклонники, избалованные вниманием и щедростью.
И Париж… Город, в котором они встретились; город, в котором приближение большой беды чувствуется всей кожей.
..
Любовь вопреки всему. Любовь, от которой невыносимо болит сердце…
Искра жизни (1952)
Что осталось у людей, сожженных войной? Что остается людям, лишенным надежды, любви — да, собственно, и самой судьбы?
Искра жизни… Крошечный, едва тлеющий огонек. Слабый, но неутомимый. И вот они улыбаются, глядя смерти в лицо.
Огромная тьма — и крошечный свет, в свете которого блуждают уставшие души.
Время жить и время умирать (1954)
Что, если вы не можете отключить свой разум и перестать думать? За спиной ад выжженных и растоптанных стран, а впереди грязь и кровь войны.
А ты жалкий винт чудовищной военной машины…
Кажется, что «время умирать» бесконечно и «время жить» никогда не наступит…
Черный обелиск (1956)
Германия двадцатых годов прошлого века…
Короткая передышка между двумя мировыми войнами. Прогремела Первая мировая война, но уже чувствуется, что будет новая война.
Эпоха «межвременья» и зарождения фашизма… Насколько сложно в это время обычному человеку понять — для чего ты живешь? В чем смысл вашего существования?
Жизнь взаймы (1959)
Жизнь взаймы. Когда уже ни о чем не жалеешь, ведь терять, по сути, нечего.
Смерть неизбежна, но будущего больше нет.
Любовь на грани гибели и отчаяния. Риск на грани смерти и веселье на грани неминуемой катастрофы.
Но жизнь так прекрасна! Пусть последние дни будут яркими и навсегда останутся в памяти тех, кому осталось жить…
Ночь в Лиссабоне (1962)
Жизнь сломана войной, на столе — бутылки дешевого вина, а за окном — ночь.
Он потерял все. Перед первым встречным было только это пронзительное признание. История о любви, отчаянии, жестокости, необъяснимой верности и странной отваге.
Отчаянная попытка из осколков разбитой войной жизни сложить новую судьбу и поверить в счастье…
Тени в раю (1971)
Американский рай и люди-тени.
.. Со всей Европы на континент бегут люди, обожженные войной, потерявшие прошлое.
Писатель, который сильно пьет и смотрит на жизнь с изрядной долей цинизма. Красивая модель, нервная и порывистая. Она фиктивная актриса и талантливый хирург.
Безудержный оптимистичный бизнесмен и герой Сопротивления.
Объединяет их одно — святая надежда вернуться в родные края…
Эрих Мария Ремарк — один из писателей потерянного поколения. Он родился в 1898 году, а это значит, что в зрелом возрасте он пережил обе мировые войны. Часто именно война становилась главной темой романов Ремарка. Но на первый план выступили не военные действия, а люди, их трудности, переживания, мысли. Ремарк часто писал о людях, переживших войну, но так и не сумевших от нее оправиться.
Многие события, происходившие в жизни писателя, так или иначе нашли свое отражение в его книгах. Его работы до сих пор завораживают людей и заставляют задуматься. Именно поэтому мы составили список лучших на наш взгляд книг Ремарка.
Если вы хотите начать знакомство с творчеством Ремарка, то лучше сделать это, выбрав книгу из нашей подборки. Многие отмечают, что обычно самой любимой книгой Ремарка является та, которую читают первой.
В своих лучших книгах Ремарк поднимает действительно важные для людей вопросы. Эти вопросы остаются актуальными и по сей день, поэтому над ними важно задуматься. Ремарк всегда описывал жизнь такой, какая она есть, без прикрас. Это то, что подкупает в его работах. В то же время книги Ремарка не оставляют на душе мрачного ощущения, они написаны легким и простым языком.
Читайте лучшие книги Ремарка на нашем сайте. Книги, которые действительно стоит прочитать.
Поэтика космоса Цитаты Гастона Башляра
Поэтика космоса
по
Гастон Башляр
9 197 оценок,
4.19
средний рейтинг, 507 отзывов
Открыть предварительный просмотр
«Я должен сказать: дом приютит мечтание, дом оберегает мечтателя, дом позволяет спокойно мечтать».
―
Гастон Башляр,
Поэтика космоса
Нравится
«Рильке писал: «Эти деревья великолепны, но еще более величественно возвышенное и подвижное пространство между ними, как будто с их ростом оно слишком увеличилось».
―
Гастон Башляр,
Поэтика космоса
Нравится
«Мы утешаем себя, вновь переживая воспоминания о защите. Что-то закрытое должно сохранить наши воспоминания, оставив им их первоначальную ценность как образы. Воспоминания о внешнем мире никогда не будут иметь той же тональности, что и воспоминания о доме, и, вспоминая эти воспоминания, мы пополняем запас наших снов; мы никогда не были настоящими историками, но всегда были рядом с поэтами, и наши эмоции, возможно, не что иное, как выражение утраченной поэзии».
―
Гастон Башляр,
Поэтика космоса
Нравится
«Когда образ новый, мир новый».
―
Гастон Башляр,
Поэтика космоса
Нравится
«Лучше жить в состоянии непостоянства, чем в состоянии окончательности».
―
Гастон Башляр,
Поэтика космоса
Нравится
«Мы никогда не были настоящими историками, но всегда были рядом с поэтами, и наши эмоции, возможно, не что иное, как выражение утраченной поэзии».
―
Гастон Башляр,
Поэтика космоса
Нравится
«Существо, которое прячется и «уходит в свою скорлупу», готовит «выход». Это относится ко всей гамме метафор, от воскрешения человека в гробу до внезапного взрыва того, кто давно молчал. Если мы остаемся в сердцевине рассматриваемого образа, то создается впечатление, что, пребывая в неподвижности своей оболочки, существо готовит временные взрывы, если не сказать вихри, бытия».
―
Гастон Башляр,
Поэтика космоса
Нравится
«Мы должны слушать поэтов».
―
Гастон Башляр,
Поэтика космоса
Нравится
«Вот собственный сокровенный лес Менара: «Теперь меня пересекают узкие тропы, под печатью солнца и тени… Я живу в большой густоте… Приют манит меня. Я падаю в густую листву… В лесу я весь в себе. Все возможно в моем сердце, как в тайниках в оврагах. Густой лес отделяет меня от моральных кодексов и городов».
―
Гастон Башляр,
Поэтика космоса
Нравится
«Иногда дом будущего построен лучше, легче и больше всех домов прошлого, так что образ дома мечты противостоит образу дома детства. В конце жизни с неукротимой смелостью мы продолжаем говорить, что собираемся сделать то, чего еще не сделали: мы построим дом. Этот дом мечты может быть просто мечтой о собственности, воплощением всего того, что другие люди считают удобным, комфортным, здоровым, здоровым, желанным. Поэтому оно должно удовлетворять и гордость, и разум, два непримиримых условия».
―
Гастон Башляр,
Поэтика космоса
Нравится
«Daydream переносит мечтателя за пределы непосредственного мира в мир, который несет на себе печать бесконечности».
―
Гастон Башляр,
Поэтика космоса
Нравится
«И все пространства наших прошлых мгновений одиночества, пространства, в которых мы страдали от одиночества, наслаждались, желали и скомпрометировали одиночество, остаются в нас неизгладимыми и именно потому, что человек хочет, чтобы они оставались такими. Он инстинктивно знает, что это пространство, отождествляемое с его одиночеством, созидательно; что даже когда оно навсегда вычеркнуто из настоящего, когда отныне оно чуждо всем обещаниям будущего, даже когда у нас больше нет чердака, когда чердачная комната потеряна и исчезла, остается факт, что мы когда-то любил чердак, когда-то жил на чердаке. Мы возвращаемся к ним в наших ночных грезах.
Эти отступления имеют ценность раковины. И когда мы достигнем самого конца лабиринтов сна, когда мы достигнем областей глубокого сна, мы, возможно, сможем испытать некий дочеловеческий покой; дочеловеческое, в данном случае приближающееся к незапамятному. Но в самой мечте воспоминание о мгновениях замкнутого, простого, замкнутого пространства — это переживания согревающего сердце пространства, пространства, которое не стремится расширяться, но больше всего желает, чтобы им владели. Раньше чердак мог казаться слишком маленьким, зимой в нем было холодно, а летом жарко. Теперь, однако, в воспоминании, вновь пойманном грезами, трудно сказать, благодаря какому синкретизму чердак одновременно мал и велик, тепл и прохладен, всегда удобен».
―
Гастон Башляр,
Поэтика космоса
Нравится
«الفن ، هو إثراء لخصوبة الحياة ، метр еде من المناقشة بين أنواعдоля الدهشة التي تنبه وعينا وتنعه من الшем تنبه وعينا وتنعه من الшем تنبه وعينا وتنعه من الшем تنبه وعينا وتنعه من الшем تنبه وعينا وتنعه من الшем تنبه وعينا وتنعه من التينبه وعينا وتنعه من الшем تنبه وعينا وتنعه من التينبه وعينا وتنعه من الшем.
―
غاستون باشلار,
Поэтика космоса
Нравится
«Для познания интимности локализация в пространствах нашей интимности важнее, чем определение дат».
―
Гастон Башляр,
Поэтика космоса
Нравится
«هنالك أطفال يتخلون عن اللعب لينصرفوا إلى زاوية في حجرة السطح يماار يمار يمار يمار يمار يمار يمار. لكم أشتاق إلى علية ضجري عندما تجعلني تعقيدات الحياة أفقد بذرة الحر٪ا!»
―
غاستون باشلار,
Поэтика космоса
Нравится
«Поэтический образ […] не есть отголосок прошлого. Наоборот: сквозь блеск любого образа далекое прошлое звучит эхом».
―
Гастон Башляр,
Поэтика космоса
Нравится
«Как все становится конкретным в мире духа, когда предмет, простая дверь, может давать образы колебания, искушения, желания, безопасности, приветствия и уважения.
Если бы кто-то дал отчет обо всех дверях, которые он закрыл и открыл, обо всех дверях, которые он хотел бы снова открыть, ему пришлось бы рассказать историю всей своей жизни».
―
Гастон Башляр,
Поэтика космоса
Нравится
«Философия поэзии должна признать, что поэтический акт не имеет прошлого, по крайней мере недавнего прошлого, в котором можно было бы проследить его подготовку и появление».
―
Гастон Башляр,
Поэтика космоса
Нравится
«Поэтический образ — это внезапное появление на поверхности психики».
―
Гастон Башляр,
Поэтика космоса
Нравится
«Таким образом, дом мечты должен обладать всеми достоинствами. Какой бы просторной она ни была, она должна быть еще и избой, голубятней, гнездом, куколкой. Близость нуждается в сердце гнезда. Эразм, как сообщает нам его биограф, долго «находил уголок в своем прекрасном доме».
0063 дом, в котором он мог безопасно поместить свое маленькое тело.
В конце концов он заперся в одной комнате, пока не смог дышать пересохшим воздухом, который был ему необходим. ”
―
Гастон Башляр,
Поэтика космоса
Нравится
«В театре прошлого, созданном памятью, декорации удерживают персонажей в их доминирующих ролях. . . . И если мы хотим выйти за пределы истории или даже, оставаясь в истории, отделить от нашей собственной истории всегда слишком случайную историю лиц, ее загромождавших, мы понимаем, что календари нашей жизни могут быть установлены только в ее образах. ».
―
Гастон Башляр,
Поэтика космоса
Нравится
«Здесь феноменолог не имеет ничего общего с литературным критиком, который, как неоднократно отмечалось, судит о произведении, которое он не мог создать и, если верить некоторым поверхностным осуждениям, не хотел бы создавать.
Литературный критик — это читатель по необходимости суровый. Выворачивая наизнанку, как перчатку, переутомленный комплекс, опустившийся до уровня словарного запаса государственных деятелей, мы могли бы сказать, что литературный критик и профессор риторики, всезнающие и все судящие, охотно уходят. для симплекса превосходства. Что касается меня, то я, будучи пристрастием к удачному чтению, читаю и перечитываю только то, что мне нравится, с долей читательской гордости, смешанной с большим энтузиазмом».
―
Гастон Башляр,
Поэтика космоса
Нравится
«Все читатели, питающие определенную страсть к чтению, воспитывают и подавляют через чтение желание стать писателем».
―
Гастон Башляр,
Поэтика космоса
Нравится
«Когда я стоял, созерцая сад космических чудес, — пишет Милош, — у меня было ощущение, что я смотрю в самые глубины, в самые сокровенные области моего собственного существа; и я улыбнулся, потому что мне никогда не приходило в голову, что я могу быть таким чистым, таким великим, таким прекрасным! Мое сердце разразилось песней благодати вселенной.
Все эти созвездия ваши, они существуют в вас; вне твоей любви у них нет реальности! Каким страшным кажется мир тем, кто не знает себя! Когда ты чувствовал себя таким одиноким и покинутым в присутствии моря, представь себе, какое одиночество должны были чувствовать воды в ночи, или собственное одиночество ночи в бесконечной вселенной!» И поэт продолжает этот любовный дуэт мечтателя и мира: превращая человека и мир в два супружеских существа, которые парадоксальным образом соединяются в диалоге своего одиночества».
―
Гастон Башляр,
Поэтика космоса
Нравится
«Поэтому места, в которых мы видели дневные сны, воссоздаются в новом сне наяву, и именно потому, что наши воспоминания о прежних жилищах вновь переживаются как сны наяву, эти жилища прошлого остаются в нас на все время. ».
―
Гастон Башляр,
Поэтика космоса
Нравится
«Иногда дом будущего построен лучше, легче и больше всех домов прошлого, так что образ дома мечты противоположен образу дома детства.
В конце жизни с неукротимой смелостью мы продолжаем говорить, что собираемся сделать то, чего еще не сделали: мы собираемся построить дом… дом, в котором мы будем жить позже, всегда позже, настолько позже, что мы не успеем его достичь. Ибо дом, который был окончательным, тот, который находился в симметричном отношении к дому, в котором мы родились, наводил бы на мысли — серьезные, печальные мысли — а не на мечты. Лучше жить в состоянии непостоянства, чем в состоянии окончательности».
―
Гастон Башляр,
Поэтика космоса
Нравится
“ـ»اننا نريح أنفسنا من خلال أن نعايش مرة أخرى ذكريات الحماية…لسنا مؤرخين، بل نحن أقرب إلى الشعراء، وقد تكون انفعالاتنا ليست إلا تعبير عن الشعر الذي فقدناه» ـ”
―
غاستون باشلار,
جماليات المكان
Нравится
«Все великие простые образы раскрывают психическое состояние. Дом даже в большей степени, чем пейзаж, является «психическим состоянием», и даже когда он воспроизводится так, как он выглядит снаружи, он свидетельствует о близости.
Психологи вообще, и Франсуаза Минковская в частности, вместе с теми, кого она успела заинтересовать предметом, изучали рисунки домов, сделанные детьми, и даже использовали их для проверки. Действительно, домашняя проверка имеет то преимущество, что приветствует спонтанность, поскольку многие дети рисуют дом спонтанно, мечтая над бумагой и карандашом. Цитируя Анну Балиф: «Попросить ребенка нарисовать свой дом — значит попросить его раскрыть глубочайшее убежище мечты, которое он нашел для своего счастья. Если он счастлив, ему удастся нарисовать уютный, защищенный дом, который хорошо построен на глубокой — укоренившиеся основания». У него будет правильная форма, и почти всегда будут какие-то признаки его внутренней силы. На некоторых рисунках, совершенно очевидно, чтобы процитировать г-жу. Балиф, «в помещении тепло, и горит огонь, такой большой огонь, что даже видно, как он выходит из трубы». Когда дом счастлив, мягкий дым веселыми кольцами поднимается над крышей.
Однако, если ребенок несчастен, на доме остаются следы его страданий.
В связи с этим напомню, что Франсуаза Минковска организовала необычайно трогательную выставку рисунков польских и еврейских детей, испытавших жестокость немецкой оккупации во время последней войны. Один ребенок, которого прятали в чулан каждый раз, когда появлялась тревога, продолжал рисовать узкие, холодные, закрытые домики еще долго после того, как те злые времена миновали. Это то, что мадам. Минковская называет «неподвижными» дома, ставшие неподвижными в своей жесткости. «Эта жесткость и неподвижность присутствуют и в дыму, и в оконных занавесках. Окружающие деревья довольно прямые и производят впечатление стоящих на страже дома». мадам Минковская знает, что живой дом на самом деле не «неподвижен», что, в частности, он интегрирует движения, посредством которых подходишь к двери. Таким образом, тропа, ведущая к дому, часто представляет собой подъем. Иногда даже заманчиво. В любом случае она всегда обладает определенными кинестетическими чертами. Если бы мы проводили тест Роршаха, мы бы сказали, что в доме стоит буква «К».
Часто для мадам достаточно простой детали. Минковской, выдающемуся психологу, понять, как функционирует дом. В одном доме, нарисованном восьмилетним ребенком, она отмечает, что есть «ручка на двери; люди входят в дом, они там живут». Это не просто построенный дом, это также дом, в котором «жили». Совершенно очевидно, что дверная ручка имеет функциональное значение. Это кинестетический признак, о котором так часто забывают в рисунках «напряженных» детей.
Естественно, дверную ручку вряд ли можно было изобразить в масштабе дома, поскольку ее функция превалировала над размерами. Ибо оно выражает функцию открывания, и только логический ум мог бы возразить, что оно используется как для закрывания, так и для открывания двери. С другой стороны, в области ценностей ключ закрывается чаще, чем открывается, тогда как дверная ручка открывается чаще, чем закрывается. И жест закрытия всегда резче, тверже и короче, чем жест открытия. Именно взвешивая такие тонкости, человек, подобно Франсуазе Минковской, становится психологом домов».
―
Гастон Башляр,
Поэтика космоса
Нравится
«Теперь моя цель ясна: я должен показать, что дом — одна из величайших сил интеграции мыслей, воспоминаний и мечтаний человечества. Связующим принципом в этой интеграции является мечта. Прошлое, настоящее и будущее придают дому разную динамику, которые часто мешают, иногда противодействуют, иногда стимулируют друг друга. В жизни человека дом отбрасывает случайности, его советы по преемственности непрестанны. Без нее человек был бы рассеянным существом. Она поддерживает его в бурях небесных и в бурях жизни. Это тело и душа. Это первый мир человека. Прежде чем он будет «брошен в мир», как утверждают некоторые поспешные метафизики, человек ложится в колыбель дома. И всегда в наших мечтах дом — это большая колыбель. Конкретная метафизика не может пренебречь этим фактом, этим простым фактом, тем более, что этот факт есть ценность, важная ценность, к которой мы возвращаемся в наших мечтаниях.