Социально-методический центр поддержки СО НКО Московской области

15 «гариков» о любви

Поэт — это личность, тонко чувствующая и умеющая словами передать то, о чем другие лишь молчат и бьют тарелки. 

Из богатого репертуара современного поэта-сатирика Игоря Губермана AdMe.ru выбрал несколько «гариков», обнажающих самую суть любви.
 

Когда устал и жить не хочешь,
полезно вспомнить в гневе белом,
что есть такие дни и ночи,
что жизнь оправдывают в целом.

Любовь не значит слиться телом,
душою слиться — это да!
Но, между делом, слиться телом
не помешает никогда.

Обманчив женский внешний вид,
поскольку в нежной плоти хрупкой
натура женская таит
единство арфы с мясорубкой.

В наш век искусственного меха
и нефтью пахнущей икры
нет ничего дороже смеха,
любви, печали и игры.

Рано мне пока жениться,
очень мало мне годов,
я хочу летать, как птица,
чтобы какать с проводов.

Предпочитая быть романтиком
во время тягостных решений,
всегда завязывал я бантиком
концы любовных отношений.

Я женских слов люблю родник
и женских мыслей хороводы,
поскольку мы умны от книг,
а бабы — прямо от природы.

Мужчина должен жить не суетясь,
а мудрому предавшись разгильдяйству,
чтоб женщина, с работы возвратясь,
спокойно отдыхала по хозяйству.

Устой традиций надо соблюдать,
пускай не раз ответят вам отказом.
Конечно, дама может и не дать,
но предложить ты ей всегда обязан.

Красоток я любил не очень
и не по скудности деньжат:
красоток даже среди ночи
волнует, как они лежат.

А мужикам понять пора бы,
напрасно рты не разевая,
что мирозданья стержень — бабы,
чья хрупкость — маска боевая.

Любым любовным совмещениям
даны и дух, и содержание,
и к сексуальным извращениям
я отношу лишь воздержание.

Томясь в житейском общем тесте,
вдруг замечаешь тайным взглядом,
что мы живем отнюдь не вместе,
а только около и рядом.

Душа у женщины легка
И вечно склонна к укоризне:
То нету в жизни мужика,
То есть мужик, но нету жизни.

Мужик тугим узлом совьется,
но, если пламя в нем клокочет —
всегда от женщины добьется
того, что женщина захочет.

«О любви, старости, смерти и выпивке». К нам едет Игорь Губерман

В Петербург приезжает Игорь Губерман. Он проведет в Синагоге творческий вечер 6 ноября. В преддверии этого события наш корреспондент Елена Севенард взяла у него короткое интервью.

— Что Вы планируете рассказать на встрече с Вашими почитателями? Порадуете ли новыми «гариками»? Будет ли эта программа отличаться от той, что была два года назад?

— Разумеется, будет моя обычная программа: стихи, байки, ответы на записки из зала. Это очень важная часть любого моего выступления. Но, конечно, будет много новых стишков. За прошедшие два года я написал целый сборник. Надеюсь, что зрители получат удовольствие.

— В сборник вошла какая-то специальная серия, подборка на определенную тему?

— Нет, это вообще о жизни во всем ее разнообразии: о любви, о дружбе, о семье, о старости, о смерти, о выпивке.

— Когда Вы готовите свои творческие вечера, объединяете ли как-то стихи по темам, направленности, компонуете в некие подборки?

— Да, конечно! Я читаю именно блоками, так стихи воспринимаются лучше.

— А как рождается Ваш стишок? Сразу и окончательно складывается все четверостишие или есть основная идея, а потом требуется время на подбор рифмы и шлифовку?

— Ой, не знаю, не знаю… Если б я это мог объяснить, может был бы лауреатом Нобелевской премии. Сначала возникает какая-то идея, а потом иногда целую неделю ищу нужное слово.

— Как Вы жили последние два года, прошедшие с Вашего прошлого выступления в петербургской Синагоге? Случились какие-то события, изменения?

— У меня постоянно что-то происходит: новые стихи, новые встречи. Дважды в году — весной и осенью — я по месяцу бываю на гастролях. За прошедшее время я два раза выступал в Америке на Западном и Восточном побережьях, в Германии. Последние гастроли были на Сахалине, Владивостоке, Хабаровске. Это была замечательная поездка, очень интересная для меня. В остальное время я живу в Израиле в Иерусалиме. Сижу дома, читаю, пишу, пью кофе, вино…

— Отличается ли у Вас творческий процесс в Израиле от того, что был в России: по скорости, широте тем, легкости стихосложения?

— Думаю, что нет. Голова та же самая независимо от ее географического местонахождения. Правда, уже старческая.

— А какое у Вас по счету выступление в Петербурге? По-моему, Вы нередко к нам заглядываете.

— Думаю, что несчетное количество. Я очень люблю этот город с юности, часто туда езжу и без выступлений бывал раз сто. Ну а творческих вечеров было несколько десятков наверняка.

— Нам особенно приятно, что уже второй раз Вы будете выступать у нас в Большой Хоральной Синагоге.

— У вас в Синагоге замечательная атмосфера. В прошлый раз была очень живая и заинтересованная публика. К тому же, я тогда жил во дворе Синагоги в маленьком домике. Кроме эстетических и архитектурных впечатлений, у меня остались самые приятные воспоминания.

—  Что бы вы хотели сказать Вашим будущим зрителям, которые придут на творческую встречу?

— Я очень благодарен своим читателям, которые на время моего приезда превращаются в зрителей, и надеюсь их доверие не обмануть. В этот раз я начинаю свои осенние гастроли именно с Петербурга, отсюда я отправлюсь в Сибирь, затем на Урал и закончу городами Поволжья.

Приобрести билеты на творческий вечер Игоря Губермана можно тут. Правда, их осталось совсем немного…

Игорь Губерман почитает свои стихи южноуральцам

В Челябинск 9 апреля с новыми и уже полюбившимися стихами приезжает поэт Игорь Губерман. Игорь Губерман родился в Харькове, но затем вернулся в Москву. После окончания школы поступил в Московский институт инженеров железнодорожного транспорта, и долгое время работал по специальности, параллельно занимаясь литераторством. События 1987 года вынудили его переехать в Иерусалим, где он живет и по сегодняшний день. Однако свои стихи и прозу Игорь Губерман привозит на Родину.

Стихи Губермана отличают богатство и естественность интонаций, глубина и острота художественного образа, афористичность. Губерман пишет и прозаические произведения — в 1994 году в Москве издана повесть «Прогулки вокруг барака», роман «Штрихи к портрету. Произведения Губермана печатались на русском языках за рубежом, переведены на иностранный язык.

Глубокий смысл, обезоруживающий юмор, авторская харизма – всё это вмешают в себя емкие стихи Игоря Губермана. Единожды услышанные, гарики запоминаются надолго, если не навсегда.

В гариках – истории из личного архива, случайные моменты, подмеченные на улицах, сцены из жизни близких и друзей. Говорит Губерман и об иммигрантской доле, о России, о любви и добре. Всегда интересно услышать гарики вживую, от автора, так сказать – из первых уст, ведь Игорь Губерман — превосходный рассказчик, сопровождающий свои концерты лирическими отступлениями, разговорами с публикой, воспоминаниями о былых приключениях. Недаром его концерты пользуются огромным успехом. Бурными овациями встречают Губермана в России, Европе, Америке и даже Австралии.

В настоящее время Игорь Губерман часто навещает Родину с концертами и литературными вечерами.

Игорь Губерман выступит в Челябинске в ДК ЖД 9 апреля в 19 часов, а в Магнитогорске 11 апреля в Театре имени Пушкина в тоже время.

Игорь Губерман в Тамбове: знаменитые «гарики» и истории из жизни

Известный советско-израильский поэт и писатель в свои 83 года гастролирует по стране. Игорь Губерман читал стихи, травил байки и шутил так, как умеет только он. Затем дал автограф-сессию и ответил на вопросы тамбовчан.

Искрометные сатирические четверостишия Губермана давно завоевали любовь публики и разошлись «в народ». В детстве семья называла Игоря Гариком, отсюда и название стихов. Один из друзей поэта даже однажды прозвал его Абрам Хайям.

Губерман в своих «гариках» смело высмеивает людские пороки и слабости. Его четверостишия неумолимо остры, честны и злободневны. Лаконично, но очень точно поэт рассуждает о стране, политике, семье, Боге, любви и, что греха таить, выпивке.

Чтоб жить разумно (то есть бледно)

и максимально безопасно,

рассудок борется победно

со всем что вредно и прекрасно.

Игорь Миронович относится с иронией в первую очередь к самому себе, что отражается в его задорных саркастичных стихах:

Любил я книги, выпивку и женщин.

И большего у бога не просил.

Теперь азарт мой возрастом уменьшен.

Теперь уже на книги нету сил.

Поэт скромно предупреждает публику, что не обладает актерскими данными. Однако почти каждое стихотворение и случаи из жизни вызывают у слушателей взрывы хохота. Рассказывая о своей популярности, Губерман вспоминает одну историю:

«Свое 70-летие я отмечал в Одессе. Иду по Дерибасовской, меня обогнал такой невысокий мужчина, обернулся несколько раз, потом притормозил и сказал заветные слова: «Я извиняюсь. Вы Губерман или просто гуляете?»

Стихи о евреях и России также неизменно вызывают зрительский смех. Но сам Губерман признается, что когда читает о России, ему становится грустно.

Я не люблю любую власть,

мы с каждой не в ладу,

Но я, покуда есть что класть,

на каждую кладу.

В 80-х Игорь Миронович писал стихи, которые при помощи друзей уходили в Самиздат. Закончилось всё весьма прозаично.

«В самый разгар прав человека нас с женой вызвали в ОВИР, и чиновница сказала замечательные слова для эпохи законности: «Министерство внутренних дел приняло решение о вашем выезде», — рассказывает Губерман.

В антракте можно было приобрести книги Игоря Мироновича и получить автограф. Зрители выстроились в огромную очередь, каждый успел приобрести заветную подпись.

По традиции на выступлениях Губермана стоит корзинка для записок. Во втором отделении поэт зачитал вопросы тамбовчан:

«Евреи — гениальная нация. Меня давно мучает вопрос, почему же их не любят?

«Потому и не любят».

«Почему вы живете в Иерусалиме, а не в Хайфе, как все русские?»

Были и такие стихотворения о евреях, после которых не до смеха, ибо затрагивается глубокое и сокровенное:

Не молясь и не зная канонов,

я мирской многогрешный еврей,

но ушедшие шесть миллионов

продолжаются жизнью моей.

Возможно для кого-то творчество Игоря Губермана выглядит циничным и грубоватым. Но одно можно сказать точно — в нём нет лицемерия, лжи и фальши. Таково и есть истинное предназначение поэта — нести людям свет правды. Какой бы она ни была.

Фото: Дарья Шутова/ИА «Онлайн Тамбов.ру»

Читать «О выпивке, о Боге, о любви» — Губерман Игорь Миронович — Страница 1

Игорь Губерман О выпивке, о Боге, о любви © Губерман И. М. © ООО «Издательство АСТ» Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав. * * * Очень маленькое предисловие призвано объяснить, почему я сплёл воедино три эти частые темы моих стихов. Потому что три феномена постоянно сопровождают нашу жизнь: выпивка дарит нам душевное облегчение, идея Бога – иллюзорные надежды, а любовь – недолгое чувство счастья. Ну, разумеется, в устах такого циника, скептика и охальника, каким я, кажется, являюсь, три этих дивных феномена обрастают всякими деталями. Почитайте понемногу этот сборник – вдруг вам что-нибудь понравится, почтенный читатель? Я этому буду очень рад. Сколь дивно, что от алкоголя нисходят к нам покой и воля! Когда поднимается рюмка, любая печаль и напасть спадают быстрее, чем юбка с девицы, спешащей упасть. * * * Какая, к чёрту, простокваша, когда живём один лишь раз и небосвод – пустая чаша всего испитого до нас. * * * Напрасно врач бранит бутыль — в ней нет ни пагубы, ни скверны, а есть и крылья, и костыль, и собутыльник самый верный. * * * Понять без главного нельзя твоей сплочённости, Россия: своя у каждого стезя, одна у всех анестезия. * * * Налей нам, друг! Уже готовы стаканы, снедь, бутыль с прохладцей, и наши будущие вдовы охотно с нами веселятся. * * * Не мучась совестью нисколько, живу года в хмельном приятстве; Господь всеведущ не настолько, чтобы страдать о нашем блядстве. * * * Не тяжелы ни будней пытки, ни суета окрестной сволочи, пока на свете есть напитки и сладострастье книжной горечи. * * * Как мы гуляем наповал, и пир вершится повсеместный! Так Рим когда-то ликовал, и рос Аттила, гунн безвестный. * * * Чтоб дети зря себя не тратили ни на мечты, ни на попытки, из всех сосцов отчизны-матери сочатся крепкие напитки. * * * Не будь на то Господня воля, мы б не узнали алкоголя; а значит, пьянство – не порок, а высшей благости урок. * * * Известно даже недоумку, как можно духом воспарить: за миг до супа выпить рюмку, а вслед за супом – повторить. * * * Когда, замкнув теченье лет, наступит Страшный суд, на нём предстанет мой скелет, держа пивной сосуд. * * * Вон опять идёт ко мне приятель и несёт холодное вино; время, кое мы роскошно тратим, — деньги, коих нету всё равно. * * * Да, да, я был рождён в сорочке, отлично помню я её; но вырос и, дойдя до точки, пропил заветное бельё. * * * Нам жить и чувствовать дано, искать дорогу в Божье царство и пить прозрачное вино — от жизни лучшее лекарство. * * * Не верь тому, кто говорит, что пьянство – это враг; он или глупый инвалид, или больной дурак. * * * Весь путь наш – это времяпровождение, отмеченное пьянкой с двух сторон: от пьянки, обещающей рождение, до пьянки после кратких похорон. * * * Я многому научен стариками, которые всё трезво понимают и вялыми венозными руками спокойно свои рюмки поднимают. * * * Седеет волос моих грива, краснеют опухлости носа, и рот ухмыляется криво ногам, ковыляющим косо. * * * Пока скользит моя ладья среди пожара и потопа, всем инструментам бытия я предпочёл перо и штопор. * * * Познавши вкус покоя и скитаний, постиг я, в чём опора и основа: любая чаша наших испытаний легчает при долитии спиртного. * * * Наслаждаясь воздержанием, жду, чтоб вечность протекла, осязая с обожанием плоть питейного стекла. * * * Мы пьём и разрушаем этим печень, кричат нам доктора в глухие уши, но печень мы при случае подлечим, а трезвость иссушает наши души.

Коротко и ясно: поэтические афоризмы Игоря Губермана.

Пожалуй, каждому, кто пробовал себя в писательстве, особенно в поэтической его форме, известно, что сказать коротко и ёмко часто сложнее, чем изложить свои мысли в длинном и развернутом тексте. Сегодняшний пост как раз о человеке, которого точно можно назвать мастером «короткого» жанра: конечно, это поэт Игорь Губерман, известный афористичными четверостишиями-«гариками». Это тот случай, когда четырех строк поэту хватает на всю глубину идеи, на тонкий и выверенный баланс философии и искрометного юмора, хотя иногда и без крепкого словца не обходится для поддержания образности. И никогда не остается ощущения незаконченности, недосказанности, каждый «гарик» — цельный афоризм. Неудивительно, что стихи Губермана разлетаются по интернету и быстро наполняют статусы в социальных сетях. Делюсь с вами коллекцией своих любимых «гариков» — наслаждайтесь, улыбайтесь и задумывайтесь.

***
В цветном разноголосом хороводе,
в мелькании различий и примет
есть люди, от которых свет исходит,
и люди, поглощающие свет.
***
Два смысла в жизни — внутренний и внешний,

у внешнего — дела, семья, успех;
а внутренний — неясный и нездешний —
в ответственности каждого за всех
***
Будущее вкус не портит мне,
Мне дрожать за будущее лень;
думать каждый день о черном дне —
значит делать черным каждый день.
***
Слежу со жгучим интересом
за многолетним давним боем.
Во мне воюют ангел с бесом,
а я сочувствую обоим.
***
Всего слабей усваивают люди,
взаимным обучаясь отношениям,
что слишком залезать в чужие судьбы
возможно лишь по личным приглашениям.
***
Бывает — проснешься, как птица,
крылатой пружиной на взводе,
и хочется жить и трудиться;
но к завтраку это проходит.
***
Давно уже две жизни я живу,
одной – внутри себя, другой – наружно;
какую я реальной назову?
Не знаю, мне порой в обеих чуждо.
***
В наш век искусственного меха
и нефтью пахнущей икры
нет ничего дороже смеха,
любви, печали и игры.
***
Власть и деньги, успех, революция,
Слава, месть и любви осязаемость —
Все мечты обо что-нибудь бьются,
И больнее всего — о сбываемость.
***
Когда устал и жить не хочешь,
полезно вспомнить в гневе белом,
что есть такие дни и ночи,
что жизнь оправдывают в целом.
***
В жизни надо делать перерывы,
чтобы выключаться и отсутствовать,
чтобы много раз, покуда живы,
счастье это заново почувствовать.
***
Во мне то булькает кипение,
то прямо в порох брызжет искра;
пошли мне, Господи, терпение,
но только очень, очень быстро.
***
Ум полон гибкости и хамства,
когда он с совестью в борьбе,
мы никому не лжем так часто
и так удачно, как себе.
***
Опыт не улучшил никого;
те, кого улучшил, врут безбожно;
опыт — это знание того,
что уже исправить невозможно.
***
Свои черты, штрихи и блики
в душе у каждого и всякого,
но непостижимо разнолики,
мы одиноки одинаково.
***
Эта мысль — украденный цветок,
просто рифма ей не повредит:
человек совсем не одинок —
кто-нибудь всегда за ним следит.
***
Живи и пой. Спешить не надо.
Природный тонок механизм:
любое зло — своим же ядом
свой отравляет организм.

***
Теперь я понимаю очень ясно,
и чувствую, и вижу очень зримо:
неважно, что мгновение прекрасно,
а важно, что оно неповторимо.

***

Статья об Игоре Губермане в Википедии

Возможно, вам будет интересна коллекция осенних стихов, душевная поэзия о детях и родителях, стихи о женщине, поэзия о музыке и коллекция проникновенных стихов о любви.

Семья от Бога нам дана, замена счастию она — Игорь Губерман

Женщиной славно от века
все, чем прекрасна семья;
женщина — друг человека,
даже когда он свинья.

Мужчина — хам, зануда, деспот,
мучитель, скряга и тупица;
чтоб это стало нам известно,
нам просто следует жениться.

Творец дал женскому лицу
способность перевоплотиться:
сперва мы вводим в дом овцу,
а после терпим от волчицы.

Съев пуды совместной каши
и года отдав борьбе,
всем хорошим в бабах наших
мы обязаны себе.

Не судьбы грядущей тучи,
не трясина будней низких,
нас всего сильнее мучит
недалекость наших близких.

Брожу ли я по уличному шуму,
ем кашу или моюсь по субботам,
я вдумчиво обдумываю думу:
за что меня считают идиотом?

Семья — надежнейшее благо,
ладья в житейское ненастье,
и с ней сравнима только влага,
с которой легче это счастье.

Не брани меня, подруга,
отвлекись от суеты,
все и так едят друг друга,
а меня еще и ты.

Чтобы не дать угаснуть роду,
нам Богом послана жена,
а в баб чужих по ложке меду
вливает хитрый сатана,

Детьми к семье пригвождены,
мы бережем покой супруги;
ничто не стоит слез жены,
кроме объятия подруги.

Мое счастливое лицо
не разболтает ничего;
на пальце я ношу кольцо,
а шеей — чувствую его.

Тому, что в семействе трещина,
всюду одна причина:
в жене пробудилась женщина,
в муже уснул мужчина.

Если днем осенним и ветреным
муж уходит, шаркая бодро,
треугольник зовут равнобедренным,
невзирая на разные бедра.

Был холост — снились одалиски,
вакханки, шлюхи, гейши, киски;
теперь со мной живет жена,
а ночью снится тишина.

Цепям семьи во искупление
Бог даровал совокупление;
а холостые, скинув блузки,
имеют льготу без нагрузки.

Господь жесток. Зеленых неучей,
нас обращает в желтых он,
а стайку нежных тонких девочек —
в толпу сварливых грузных жен.

Когда в семейьых шумных сварах
жена бывает не права,
об этом позже в мемуарах
скорбит прозревшая вдова.

Если б не был Создатель наш связан
милосердием, словно веревкой,
Вечный Жид мог быть жутко наказан
сочетанием с Вечной Жидовкой.

Хвалите, бабы, мужиков:
мужик за похвалу
достанет месяц с облаков
и пыль сметет в углу.

Где стройность наших женщин?Годы тают,
и стать у них совсем уже не та;
зато при каждом шаге исполняют
они роскошный танец живота.

Семья — театр, где не случайно
у всех народов и времен
вход облегченный чрезвычайно,
а выход сильно затруднен.

Бойся друга, а не врага —
не враги нам ставят рога.

Наших женщин зря пугает слух
про мужских измен неотвратимость;
очень отвращает нас от шлюх
с ними говорить необходимость.

Век за веком слепые промашки
совершает мужчина, не думая,
что внутри обаятельной пташки
может жить крокодильша угрюмая.

Рразбуженный светом, ожившим в окне,
я вновь натянул одеяло;
я прерванный сон об измене жене
хотел досмотреть до финала.

Вполне владеть своей женой и
управлять своим семейством
куда труднее, чем страной,
хотя и мельче по злодействам.

Игорь Губерман

• Стихи
• Юмористические стихи

Лиана Губерман — Музыкальная консерватория Бронкса

Сопрано Лиана Губерман, уроженка Нью-Йорка, постоянно работает в оперной труппе Bare Opera из Нью-Йорка и пела в их постановках 2015–2019 годов. Роли включали: Розину и Графиню в опере Моцарта / Россини «Фигаро х Фигаро», Эрсте Дам в «Зауберфлете» и Фанни в опере Россини «Камбиале ди Матримонио». В период с 2014 по 2016 год Лиана провела два сезона в опере Палм-Бич. В качестве молодой артистки Бененсона она исполнила «Эхо» в «Ариадне на Наксосе», Ханну в мировой премьере «Враги Бена Мура», «История любви» и «Росарио» в «Гойеска» Гранадоса.Среди других ролей: Лия ​​в балете Дебюсси L’enfant вундеркинд с Bare Opera, Мими в La Bohème с LoftOpera, Контесса в Le Nozze di Figaro с LoftOpera, Параша в Мавре Стравинского с Mannes Opera и в качестве обложки для Джульярдской программы MET / Lindemann, Донна Анна в опере «Дон Жуан» с оперой «Манн», Памина в «Волшебной флейте» с оперой-покупкой и Тирези из оперы «Мамель-де-Тирези» с оперой-покупкой. В 2014 году Лиана была научным сотрудником Музыкальной академии Запада в Санта-Барбаре, Калифорния, где она спела соло сопрано в 4-й симфонии Малера с оркестром факультета MAW под управлением Джеймса Гаффигана и исполнила кавер на Микаэлу в «Кармен».

Победительница нескольких крупных вокальных конкурсов, Лиана выиграла стипендию от Вокального фонда Бель Канто 2018, Вторую премию на Оперном конкурсе Саутолда 2018 года в Карнеги-холле Weill Hall и грант Международного конкурса Лидера Grand Stage 2018 года. Лиана была лауреатом Четвертой премии на конкурсе молодых оперных певиц Флориды в 2017 году. Помимо успеха на соревнованиях, Лиана выиграла несколько грантов, как в Лидере, так и в Опере, от Фонда Герды Лисснер, Лисии Пуччини-Альбанезе и Фондов Джулио Гари.Лиана была победительницей прослушивания в Национальном совете Метрополитен-опера в округе Сент-Луис в 2014 году.

Лиана училась в Институте Франца Шуберта в Баден-бай-Вена, Австрия, где изучала поэзию и исполнение Лидер. Этот опыт заставил ее увлечься пением на немецком языке и исполнением Lieder на концертах.

Point Made — Росс Губерман

С Point Made , эксперт по юридической литературе Росс Губерман, бросает спасательный круг адвокатам, которые сейчас находятся под более сильным давлением, чем когда-либо, с целью создания убедительной прозы.Какое самое сильное начало для движения или брифа? Как составить выигрышные заголовки? Как рассказать убедительную историю, когда пластинка сухая и плотная? Ответы — «больше науки, чем искусства», — говорит Губерман, проанализировав блестящие аргументы выдающихся адвокатов, чтобы разработать пошаговые инструкции для достижения желаемых результатов.

Автор использует эмпирический подход, в значительной степени опираясь на труды 50 самых влиятельных юристов страны, включая Барака Обаму, Джона Робертса, Елену Каган, Теда Олсона и Дэвида Бойса.Их стратегии, демистифицированные и разбитые на конкретные, обучаемые техники, становятся подробным руководством по написанию, полным практических моделей. В деле FCC против Fox , например, Кэтлин Салливан описывает потенциально опасные, непредвиденные последствия поиска для другой стороны (метод «Почему я должен беспокоиться?»). Выступая против разрешения FCC продолжать штрафовать вещателей, которые пропускают «слово на букву F», она подчеркивает сдерживающий эффект, который эти штрафы оказывают на американские радио- и телестанции, «полностью препятствуя прямому эфиру, с сопутствующей потерей ценных и ярких программ, которые давно стал частью американской культуры.»

Каждая глава Point Made фокусируется на типично сложной задаче, предлагая стратегическую дорожную карту и практические советы, а также аннотированные примеры того, как известные адвокаты решили эту задачу в различных судебных и апелляционных записках. Краткие примеры и пояснения с увлекательными заголовками — «Медные гвозди», «Поговорите с собой», «Русская кукла» — используйте увесистые материалы светлого тона, чтобы инструкции было легко запомнить и применять.

В дополнение к совершенно новым примерам из первых 50 защитников, Второе издание представляет восемь новых суперзвезд-юристов от генерального солиситора Дона Веррилли, Динн Мейнард, Ларри Роббинса и Лизы Блатт до Джошуа Розенкранца, сенатора от Техаса Теда Круза, Джуди Кларк и Шри Сринвасана, ныне доктора философии.C. Окружной судья. Росс Губерман также приводит новые провокационные примеры из войн, связанных с Законом о доступном медицинском обслуживании, борьбы за однополые браки и многих других недавних громких дел. Включено значительно больше комментариев к примерам, а также десятки советов по стилю и грамматике, разбросанных по всему тексту. Кроме того, для тех, кто стремится улучшить свои навыки адвокации, и для тех, кому просто нужно пошаговое руководство по улучшению хорошего брифинга, книга завершается совершенно новым набором из 50 письменных заданий, соответствующих 50 методам.

Игоря Губермана Гарика на каждый день. Игорь Губерман на каждый день Игорь Губерман Гарики на каждый день читать

Посвящается Юлии Китаевич — любимой подруге, автору многих моих стихов

Плоть покрыта.

Испаряет пыл.

Годы вышли

для медленного обеда.

И приятно подумать

что было еще

и кому то вообще было нужно.

Как отобрать у народа свободу: просто надо доверять народу

Маркс извините: его наследство

выпало на русский шрифт:

здесь цель оправдала средства,

а средства хрень цель.

В пользу класса GEGEMEM

, так что это неопубликованные правила он,

в каждый момент есть шмонт

отделенный гегемон.

Прослойка мужиков в нас мало

сыбанко и тревожно умывается;

легко вернуть нам вернуть нам

поднять обратно очень сложно.

Навсегда поставили памятник

безумие, аварии и потери,

поставили эксперимент на крови,

дали отрицательный результат.

Я молод, в остатках форсунок,

Боюсь трясти жизнь как грушу:

в душе темные они, как в жопе,

и в жопе — сладко зудят душа.

пустышка, улыбка и дробь,

страх воспроизводит себя

растет и питается.

Когда рассказы шашек

свистят души и силы,

один — ползет в Noura Slug,

другой — набухает.

Добро, не отвергая средств зла,

на них и пожинает плоды;

в раю, где используется смола,

копыта и рога архангелов.

Когда страх достигает смолы

и тьма пронзает сосуды Лай,

благословенны В любом случае

не пускают огонь.

У нас вопрос во фразе

враждебная жизнь и природа

когда выходит несвободная мразь и зло

свободная пастырю.

Свобода, беспристрастный взгляд,

тогда только делается

когда внутри меня пространство

обширная камера на улице.

Кровь проникала до корней,

проникала в воздух неба

машина нас отпугивала сильнее

какая самая тревожная свобода.

Достали сегодня от дедов

равнодушная тень усталости —

историческая усталость

плохое поколение.

Дух времени, хотя и не бдительный,

все еще окровавленный прибой;

покончить с собой самоубийство

утопии тянут нас.

Перышко и глаза держатся в союзе

Я не зря хлеб ем:

Россия — Горди Санзель

самые острые проблемы.

Боюсь любых переломов трубы,

девственница обычно и трезво:

хорошо, Sterquea в Azart Fight,

пихает круто и рвет.

Мне повезло: я знал страну,

единственный в мире

в собственном плену

в своей жилой квартире.

Где лежат и вы, и друг друга,

и

память не обслуживает разум

история ходит по кругу

из крови — в грязи — во тьме.

Цветущие махровые и упорно

плоды прогресса Семена:

снобизм Плебеа, Чвания Хама,

высокая Гавна.

В течение года поднятие, ложь и страх

узкая пронизанная сфера:

запрещенные шутки ниже паха

и мысли над Ней.

С историей не близко, но знаком,

Я вижу нашу известность очень ясно:

мы превратились в маяк Negascique,

светит со скоростью, где опасно.

Заголовок партии и классов

лидеры не воспринимались в каком-то смысле.

вот идея, брошенная в массы —

это девушка, брошенная в полк.

Обычные молчаливые народы,

тихая стоянка петухов;

мы созданы для счастья и свободы,

как рыбы — для полета и весел.

Все социальные системы —

от иерархии до братства —

стук лбами о проблемах

свобода, равенство и слава.

Назначил чашу вовремя, чтобы поесть

Россия — все на уроке и тревоге —

Распятый, как Христос, чтобы искупить

вселенский смертный грех реорганизации.

В любых ситуациях на поле

сбивает с толку, тревожит и жарко,

спокойная уверенность слепая

смутная влажность пола.

Это не век, ясно нам и слышно

через развал либеральной войны

не опасно и не вредно

свобода полностью без конвоя.

Мы — книга жизни Тьмы конференции

разъединений в каждой строке,

и те, кто знает, не знает споров —

те из нас трахают одного.

В нас пульс бьется у храма

смятение душевное злой прохладой;

в рудент русских есть тоска,

легко клонировать в луты.

Закрыв глаза, прижав уши,

считая жизнь для вызова

мы ломаем, когда не разбиваешь

резаку, как благословение.

Имея мечту, еду и работу,

судьба и власть не осудят

а мы безжалостные ебли,

от чего им потом лечат бесплатно.

Дороги в русскую непогоду

протекали верой и весельем;

, чем коллективный путь к счастью

, тем более общее похмелье.

Годы неправедных преследований

находят невидимое предположение

и в духе грядущих поколений

ползут глухие метастазы.

Лично я и Раболенна, и жестокая,

и пока моя натура,

демократия — искусственный цветок,

непригодна без безопасности и ухода.

Живо и легко, и интересно

хотя летучим образом не слышно

когда в эпоху все ясно

и все так же безнадежно.

Есть одна загадочная тема

для наших относительных душ:

безумие осушает систему

таким образом, разрушать ее опасно.

Комфорт и покой благодать

простейший ограниченный предел:

опасность черным называть черным,

и белый опасный белый.

Судьба русского зла

с наукой дружит сегодня

и тоньше Янычара

и они носят посох.

Русский нрав прославляется в мире

его везде осматривают,

он так интересуется

, что сам по пуповине болит.

Зима не уходит сразу летом,

на реках Ледяная вода весной лохи,

и мосты

понеслись, а вспомнить

полезно для русских оптимистов.

Мечты, которые лелеяли предки,

до крайнего срока накормили и нас

и жаль, что одни курят

они остались и сейчас.

Его жизнь имеет другой оттенок,

и их жизнь

, когда застенчивый

вовлечен во все его явления.

Невозможно нам ни смеха, ни греха

рухнуть с пути храбрых

Посвящается Юлии Китаевич — любимой подруге, автору многих моих стихов

Плоть покрыта.

Испаряет пыл.

Года вышли

для медленного ужина.

И приятно думать

то, что было еще

а кому то даже понадобилось.

1

Как отобрать у народа свободу: просто надо доверять народу

* * *

Маркс извините: его наследство

выпало на русский шрифт:

вот цель оправдала средства ,

и

значит обосраться.

* * *

В интересах класса GEGEMEM

так что это неопубликованные правила он,

в каждый момент есть шмонт

отделенный гегемон.

* * *

Слой человека в нас мало

сыбанко и тревожно умывается;

легко вернуть нам вернуть нам

поднять обратно очень сложно.

* * *

Нам навечно поставили памятник

безумие, аварии и потери,

поставили эксперимент на крови,

дали отрицательный результат.

* * *

Я молод, в остатках форсунок,

Боюсь трясти жизнь как грушу:

в душе темные они, как в жопе,

и в жопе

— жаждет успокоить душу.

* * *

пустышка, улыбка и дробь,

страх воспроизводит себя

растет и питается.

* * *

При рассказах шашек

свистит души и силы,

один — ползет в Noura Slug,

другой — набухает.

* * *

Добро, не отвергая средств зла,

на них и пожинает плоды;

в раю, где используется смола,

копыта и рога архангелов.

* * *

Когда страх накатывает

и тьма пронзает сосуды Лая,

благословенны В любом случае

не пускают огонь.

* * *

У нас вопрос во фразе

враждебная жизнь и природа

когда выходит несвободная мразь и злая

свободная пастырю выходит.

* * *

Свобода, беспристрастный взгляд,

тогда только делается

когда внутри меня пространство

обширная камера на улице.

* * *

Кровь проникала до корней,

пронизывала воздух неба

машина нас отпугивала сильнее

какая самая тревожная свобода.

* * *

Достали сегодня от дедов

равнодушная тень усталости —

историческая усталость

плохое поколение.

* * *

Дух времени хоть и не бдительный,

все еще окровавленный прибой;

покончить с собой самоубийство

утопии тянут нас.

* * *

Перо и глаза держатся в союзе

Я не зря хлеб ем:

Россия — Горди Санзель

самые острые проблемы.

* * *

Боюсь любых переломов пайпа,

девственница обычно и трезво:

хорошо, Sterquea в Azart Fight,

пихает круто и рвется.

* * *

Мне повезло: я знал страну,

единственный в мире

в собственном плену

в своей жилой квартире.

* * *

Где лежат и вы, и друг друга,

и память

не служит разуму

история ходит по кругу

из крови — в грязи — во тьме.

* * *

Цветущие махровые и упорно

плоды прогресса Семена:

снобизм Плебеа, Чвания Хама,

высокая Гавна.

* * *

В течение года подъём, ложь и страх

узкая пронизанная сфера:

запрещенные шутки ниже паха

и мысли над Ней. * * *

* * *

Заголовок партии и классы

лидеры не воспринимались в каком-то смысле.

вот идея, брошенная в массы —

это девушка, брошенная в полк.

* * *

Обычные молчаливые народы,

бесшумная швартовка петухов;

мы созданы для счастья и свободы,

как рыбы — для полета и весел.

* * *

Все социальные системы —

от иерархии до братства —

стук лбами о проблемах

свобода, равенство и слава.

* * *

Назначил чашу вовремя, чтобы поесть

Россия — все на уроке и беспокойство —

Распятый как Христос, чтобы искупить

вселенский смертный грех реорганизации. * * *

* * *

То не век, ясно нам и слышно

через провал либеральной войны

не опасно и не вредно

свобода полностью без конвоя.

* * *

Мы — книга жизни Тьмы Конференции

разъединений в каждой строчке,

и те, кто знает, не знает споров —

те из нас ебут одного.

* * *

В нас пульс бьется у храма

душевная смута злая прохлада;

в рудент русских есть тоска,

легко клонировать в луты.

* * *

Закрываем глаза, зажимаем уши,

Считаем жизнь за вызов

ломаем, когда не разбиваешь

резаку как благо.

* * *

Имея мечту, еду и работу,

судьба и власти не осудят

а мы безжалостные ебли,

от которых потом лечат бесплатно.

* * *

Дороги в русскую непогоду

текли верой и весельем;

, чем коллективный путь к счастью

, тем более общее похмелье.

* * *

Годы неправедных преследований

находят невидимое предположение

и в духе грядущих поколений

ползут глухие метастазы.

* * *

Лично я и Раболенна, и жестокая,

,

и пока моя натура,

,

демократия — искусственный цветок,

,

непригодны без охраны и ухода.

* * *

Живо и легко, и интересно

хотя летучим образом не слышно

, когда в эпоху

все ясно и все так же безнадежно.

* * *

Есть одна загадочная тема

для наших относительных душ:

безумие осушает систему

, поэтому разрушать ее опасно.

* * *

Комфорт и покой благодать

простейший ограниченный предел:

опасность черным называть черным,

а белый — опасный белый.

* * *

Судьба русского зла Чара

с наукой сегодня дружит,

маленький и более тонкий Янычара

и

они носят посох.

* * *

Русский нрав прославлен в мире

его везде осматривают,

ему так интересно

что сам по пуповине болит.

* * *

Зима не уходит сразу летом,

по рекам Icewater весной лохи,

и

мосты понеслись, а вспомнить

полезно для русских оптимистов.

* * *

Мечты, которые лелеяли предки,

до дедлайна накормили и нас

и жаль, что одни курят

они остались и сейчас.

* * *

Его жизнь имеет другой оттенок,

и их жизнь

, когда застенчивый

вовлечен во все его явления.

* * *

Не в силах нам ни смех, ни грех

рухнуть с пути храбрых

мы строим счастье сразу всем,

и нам наплевать на всех.

* * *

Окраина, провинция души,

, где мерзость наша, низость и карлик,

годами ждут момента. А потомков

тогда вы угадаете как возник фашизм.

* * *

Боюсь, что где мрак клуба

, где пружины секретные и входы,

массовый инстинкт самоубийства

корни дерева свободы.

* * *

Любой может

начинать с молодых людей Glłopan

, который второй мир

уже немного смущает с трояном.

2

Среди немыслимых побед цивилизации мы одни, как кривые в канализации

* * *

Из нас любой, пока не умер,

он лежит по частям

от интеллекта, секса, юмора

и отношение к власти.

* * *

Когда-нибудь, потом,

, но даже в буквари ставится строчка,

то, что сделали Скоп и Гурт

, все ломаются в одиночку.

* * *

С рождения клянусь

молчу до конца,

моя мама гармония,

а Диссениан — родной отец.

* * *

Между слухами, сказками, мифами,

просто ложью, легендами и мнениями

мы приводим в ярость более горячих скифов

малостью заблуждений.

* * *

Обучайте стареющих детей

всему трагедию и драму,

и я смотрю на выступления этих

и

одиноких, как Ее Адам.

* * *

Я не могу продолжать эту жизнь

и порвать с ней — мучительно сложно;

трудно оставить нам

оттуда, где невозможно жить.

* * *

В сердцах кто-то хамит

жутко наверное

однажды вылезет из себя

и обратно не влезет.

* * *

Каждый сам глухие двери,

я преступник и судья

я и Моцарт, и Сальери,

сам

и Желудь, и Свинья.

* * *

У нас пристрастие к словам —

совсем не и не мания;

слов нужно нам

для взаимопонимания.

* * *

Тогда наслаждайся, потом печалью

держась за кого угодно

будь самим собой, а не то, что ты

посадил для другого.

* * *

По образу и духу к вашему

Создатель посмотрел на нас, создавая истоки,

и мы сохраняем сходство с ним

и, может быть, потому что он один.

* * *

Не прыгай с веком на паритет,

будь человеком;

не будет в Гавне

вместе с веком.

* * *

Смотрю, не жалуясь, как осенью

мстит

веки на белых прядях,

и вижу с таким же удовольствием

фортуны Ягодицы спелые. * * *

* * *

Не зря не зная бесполезной

мы топим дух?

В тех, кто смотрит в бездну,

она тоже смотрит.

* * *

Очень много счастья в ясной вере

с ее тяжелым грузом легким,

да жалко что в чистой атмосфере

бесспорно мой тяжелый свет.

* * *

Хотя сладкое возбуждение

сразу двумя дорогами,

нельзя одиночным дилером

играть и с дьяволом, и с Богом.

* * *

Непросто — подумайте о высоком

паровом душе в мирах межзвездных,

когда кругом под боком

накрыли, грызли и портили воздух.

* * *

Мы делим время и деньги,

делим водку, хлеб, ночь,

, но более отчетливого человека,

, то есть одного человека.

* * *

А мерзко, и капризничают, и так

и

боятся, что молчишь,

и скот

вбивается в код

и

радостно скотч единство.

* * *

Ни один из ближайших в плену

по моему опыту не вход,

храните душевную кукурузу

из любящей порции калоши.

* * *

Раздельный свисток у двери,

Я сижу за столом одиноко,

парни крови шампанского

становятся пивными бочками.

* * *

Взращивая дух сада,

гроафит гуманитарная элита,

дортграет людей

и мигрень и колит переносятся.

* * *

С успехами наук не имеет значения,

и

побелки — и попробуй дрель —

моя неоперабельная язва

на дне несуществующей души.

* * *

Эта мысль цветок украденный,

просто рифма ей не больно:

мужчина не одинок совсем!

За ним всегда кто-то идет.

* * *

С душой, расколотой копытом

оба инопланетяне положу —

еврея, где пропал антисемит,

и

русский, где грешит сионанизмом.

* * *

Замкнуть круг. Все меньше встречи.

Летят потери и выделения;

нет других вещей, но те далекие,

и кто ослаб, уходит в суку.

* * *

Бог технологии отличается от Бога науки;

Искусство Бога отличается от Бога Войны;

и бог любви ослабляя руки

над ними простирается от вышитого.

* * *

За то, что многие должны платить,

пока существует,

судьба должна благодарить

за события, где вы платите за свои собственные.

* * *

В наших джунглях свирепые и каменные,

Я не боюсь старинных злодеев,

и я боюсь невинных и праведных,

бескорыстных, святых и невинных.

* * *

Сыновья уходят, берут хвосты,

а дочери томятся, сидят дома;

мы семена семян, выращиваем цветы,

и после только ягодицы видят.

* * *

Когда идет круг глупостей,

ставя клише на жизнь,

элитарность скрывается в этитизме,

очень полезная душа.

* * *

Простите небо такое синее,

простите землю и жизнь осколков;

Боюсь, что полные свиньи

страшнее голодных волков.

* * *

Друзья всегда немного увольняются.

И у них есть склонность.

Друзья всегда немного надоедают.

Нравится верность и уверенность.

* * *

Господь нас посеял как сад,

но в зарослях растений они растут,

делятся на многие породы,

частично несовместимы.

* * *

Я живу один и сутул,

друзей испачкали или обслужили

и где мне светит гармония

другие просто задницу открыли.

* * *

С моим отъездом швы пропитаются

crunetary

та страна что останется

и

та что у меня.

* * *

У меня вдруг пропало чувство локтя

с толпой сисит народ

а мне как ложкой

должно быть плохо в бочке меда.

* * *

В дружеской тишине, сидя Тренна,

Я думал, что пепел трясется в блюдце,

как часто проигравшие в жизни

в веках в смерти остаются.

* * *

Где страсти, где ярость и ужас

где рельсы рельсы

блаженные, у кого хватит храбрости

на дудке спокойно играть. * * *

* * *

Отцы с детьми — залог

те постоянные изменения

, в которых что-то ищет Бога,

игровых поколений.

* * *

Твои черты, штрихи и блики

в душе каждого и всех

но нарочито твердые

мы одни равны.

* * *

Изменение целей и имен

изменение форм, стилей, видов, —

пока сознание будет расти

рабы принимают пирамиды.

* * *

Забавно, когда цветущий человек густой

с природной солью соли

вдруг грустно обнаруживает

то, что, кажется, давно трахнули. * * *

* * *

Сияние души разнообразное,

незримо, заметно и пронзительно;

духовное отравление — это инфекция

душевное здоровье — это инфекция.

* * *

Уйти. И жить в безопасном тепле.

И помните. И мучайтесь по ночам.

Душевный подход к этой земле стиля,

бросил в эту почву жизни.

* * *

Во всем, что видит или слышит

предлог для печали, нахождение

бури — что-то вроде крыш

тока

даже без дождя.

* * *

Друзья мои! Вечно ты нежно преданный

Я щедрость твоего душевного выздоровления;

Надеюсь, мне не выделят

и этот долг не будет списан.

* * *

Спуск с высоты

с высоты птичьего полета

то счастье мечты мечты,

потом капля жидкого помета.

* * *

Жил человек в эпоху неко,

помогал своим упрямством,

она убила человека

и он стал ею гордиться.

* * *

Нет в жизни беды катастрофической,

какая разлука с любимыми болтунами:

человек без привычного носителя

очень быстро становится пятницей.

* * *

Просто сложность нашей психики,

не сложнее, чем раньше:

надежда важнее возможности

что-то сбыться.

* * *

Мы умные, а ты увы,

что печально, если

задница над головой

если задница в кресле.

* * *

Звоните поздно ночью мне, друзья,

не бойтесь остановиться и разбудить;

время кошмара близко, когда это невозможно

и звонить будет некуда.

3

В борьбе за население я был инородным телом

* * *

В стране рабов, сеющих рабство,

среди пылающих пылающих,

мудрец живет анахором

на ветру, Ее держание в то же время.

* * *

Как сесть непросто,

сомневаюсь хоть прав

судьба тебе туманный текст —

читать, никуда не переводя.

* * *

Сажаю себе стихи

и веки дрожат как день

хватаю руками

то эхо, то запах, то тени.

* * *

Для всего происходящего

и я думаю: горит огонь;

но тоже не выхожу,

так как Царство Божие внутри.

* * *

Имея полвека день за днем ​​

и мудро с рождения

теперь легко подняться

только для совместного падения.

* * *

Красиво, шустро, слегка сутул,

откладывает мировоззрение

вчера посмотрел

и с отвращением вышел.* * *

* * *

Жир, агломераты и хром,

ужас, шлюхи и красотки

как параллельные прямые

в душе пересекаются.

* * *

Мне не стыдно что ярый скептик

и

душа не свет, а тьма;

сомневаюсь — лучший антисептик

с ума.

* * *

Будущее — вкус не портит

Трепещу за будущую лень;

думают каждый день о черном дне —

так каждый день думают о черном.

* * *

Брезгливость моя дорога,

Давно был проводником:

даже плевать во врага

не набираю говна в рот.

* * *

Мне повезло и повезло

судили и думали просветленно,

и ни одного очаровательного бюстгальтера

, когда я быстро порылся.

* * *

Мое небо кристально чистое

и полно радужных картин

не потому, что мир прекрасен

, а потому, что я беспорядок.

* * *

Двор — это эпоха,

, а в углу кровать,

, а когда мне плохо с женщиной,

Меня не волнует эпоха.

* * *

Я держу лояльную линию

с темперингом время круто;

лучше быть сломленным циником,

какими родовыми святыми.

* * *

Дождался радости

от суеты и свиста

и превратиться в старость

в домашнее.

* * *

Живу — не придумаешь,

себя нормально подпирает

сам одинокий попутчик

Сам не состою ни в чем с тобой.

* * *

Пишу не фрозо, а неровное;

работать лень, а безделье зол.

Я люблю еврея живу,

хотя душа антисемит.

* * *

Мне нравится лежать

и в наклоне потолка

что не хочу мешать

плачут судьба моя.

* * *

Все вечные евреи сидят во мне —

пророка, Вольнодумцы, Торгаши,

,

и, энергично жестикулируя, ГалДят

в темноте беспокойной души.

* * *

Мне на свете ничего не нужно

Не хочу ни почестей, ни славы;

наслаждаюсь своим покоем

нежный, как в раю после пледа.

* * *

Еще не поставлен клизмой,

Я жив и вполне жив;

коза моего оптимизма

, кормящаяся через Tryn Grass.

* * *

С двух концов я горю свою свечу,

не жалею плоти и огня,

чтобы, когда вечно блуждать,

близко скучать без меня.

* * *

Ничего в героях не увлекаются —

ни духом, ни лицом

и только в одиночестве немного гордится —

какой крест несет с капитаном.* * *

* * *

Пусть гоночита зря базар

кто гол видит. А я лично

она спрятала в жизни настолько частное

как лица лишены частично.

* * *

Я вдруг понял, что живу правильно,

что чисто и, слава богу, снято с производства,

в ощущении, что во сне и наяву

за все происходящее, благодарен.

* * *

Это счастье дворец построить на песке,

не бойся тюрьмы и сума,

предаться любви, сдаться,

увидел в эпицентре чумы.

* * *

Мой разум честно служит сердцу

всегда шепчет, что повезло

, что все могло быть намного хуже

даже черт возьми.

* * *

живу, без остатка не верю,

полакс, не жалею грохот свечи,

про находку молчу, про пропажу молчу,

и остальное все про надежду умалчивает.* * *

* * *

Что с какого-то момента расти

останавливаемся — очень жаль:

и возможно, всего два сантиметра

до ухода Пруденс. * * *

* * *

Я не верю в сход

ох люмен в темноте трапезы.

Я в отчаянии. И поэтому

стал отчаянным оптимистом.

* * *

На всех сдаваемых тортах

держал, желая счастья,

стальных объятий Родины

и моей шеи, и запястий.

* * *

На древе своей генеалогии

мой персонаж ищет предков,

, к сожалению, я думаю, что многие

качаются в петле на этих ветвях.* * *

* * *

В целом со всеми по номиналу

как капля в росе,

только в одном отличался от всего, —

Я не мог жить в Гавне.

* * *

Возможен любой жребий королевской,

достаточно храбрости, чтобы попасть в роль,

где уничтоженное лучше ничтожного

униженное — как низинный король.

* * *

За то, что смех

преобладает над разумом жизненных битв,

Удача щедро награждает

противоположной стороной своих медалей.

* * *

Закрытый, легкий и беззаботный

i vita в собственном дыму;

обычная цепочка искал случайно

только сосед Я по-своему.

* * *

В этом странном парламенте —

как мне жить? Чем дышать?

Шум и ветчина царят в космосе,

шумный ветчина и хамский шум.

* * *

Когда-нибудь я стану знаменитым

для меня, я окружу бренд Papiros,

и узнаю лингвиста-антисемита

, что я был балтийским эскимосом.

* * *

Я не пришел в эту жизнь тогда

, чтобы войти в Сенат на лошади

Я доволен всем

, чему мне никто не завидует.

* * *

Ни в коем случае не манекен,

, однако, не в балете;

я тот никто, кто был никем

, и он был очень доволен этим.

* * *

У меня есть мечта, береги себя

Я буду крепостью ее вливания:

когда буду заново строить книги,

пусть мой огонь перематывается.

* * *

То, что я стал пролетарием, — горжусь;

без устали, без отдыха, без ложных

стараюсь, напрягаюсь и волнуюсь,

как молодой лейтенант — на генерала. * * *

* * *

Что он, идеальный мой читатель?

Я его ясно вижу:

он скептик, неудачник и мечтатель,

и жаль, что ничего не читает.

* * *

Лорд — Тракто играет со мной,

и я — над ним слегка пошутил,

, чтобы попробовать мою веревку,

вот я ноги и высох.

* * *

Вся молодежь любила поезд,

поэтому мне неизвестен тот час,

когда моя счастливая звезда

сел и не нашел меня на месте.* * *

* * *

Набор какого грязного времени

тьма событий, смутных и подлых,

легко нахожу seed

в собственных суждениях и чувствах.

* * *

Блуд перестройки мира

и бессмыслица слияния в экстазе —

имеют много общих свойств

с умывальником в унитазе.

* * *

Эра, я за мораль горжусь,

чтоб все делали везде,

завоевывает мое имя навсегда

на облаке, на ветру, на дожде.

* * *

Куда унесет душа смерть

Я не кора перед Богом;

в раю гораздо более мягкий климат,

но лучше общество в аду.

4

Семья от Бога дана нам, взамен счастья она ей

* * *

Женщина милая из века

всем красивая семья;

женщина — друг мужчины

даже когда он свинья.

* * *

Лобзик модельный и толковый,

жизнь запирает нас надолго,

стиральные мягкие кандалы

любовь, привычная и долгая.

* * *

Человек — Хам, зануда, деспот,

мучитель, отважный и глупый;

так что нам стало известно

нам просто нужно жениться.

* * *

Создатель дал женщине

способность перевоплощаться:

сначала входим в голову овцы,

а потом толерантный к Волку.

* * *

Говоря совместная каша

и год борьбы,

все хорошее в наших детках

мы сами должны себе.

* * *

Не судьба грядущих облаков

Не будничное болото

Мы все сильнее

терзать безразличие наших близких.

* * *

гулял по уличному шуму

ем кашу или мыться по субботам,

задумчиво думаю о Думе:

почему я считаю себя идиотом?

* * *

Я долго жил как холостяк,

и жизнь моя была довольно пуста,

хотя у него была одна мелочь:

свобода запаха, цвета и вкуса.

* * *

Семья — самое надежное благо

ладья в будничную непогоду,

и сравнима с ней только влага,

с которой легче на счастье.

* * *

Не мешайте мне, подруга,

отвлеките от суеты

все и так друг друга съешьте,

и вы тоже вы.

* * *

Чтоб не теребить вроде

наша жена прислала к нам

а в чужих ложках

пораши сатана сатану.

* * *

Дети к семье прислушиваются,

берем мир супругов;

ничего не стоит слез жены,

кроме объятий подруги.

* * *

Мое счастливое лицо

ничего не сломает;

ношу кольцо на пальце

а на шее — чувствую.

* * *

Дело в том, что в семье крэка,

везде

One Cause:

женщина разбудила в жене

мужчина заснул в ее муже.

* * *

Накрутил семью. Родились дети.

Я брожу в поисках монет.

Без женщин на свете жить невозможно,

а с ними — жизни нет вообще.

* * *

Если день осенний и ветреный

муж уходит, светится веселый,

треугольник называется одинаково досадой,

несмотря на разные бедра.

* * *

Был одинокий — мечтал Одалиски,

ваханка, шлюхи, гейши, киски;

сейчас жена живет со мной,

а ночью тишина.

* * *

Семейные цепи в искуплении

Бог дал совокупление;

и

простаивают, бросая кофточки,

имеют преимущество без нагрузки.

* * *

Я потерпел неудачу в любви,

из-за семейных подтяжек,

но я родился в жажде, как в руинах,

всю жизнь выбегал из сбруи.

* * *

Везучий и дерзкий нарушитель

законность, традиции, молчание,

судьба его решительное выступление,

и мучительно боюсь слез жены.

* * *

Бьет полночь. Мы давно вместе.

Спящая женщина, свет луны.

Маленькая женщина спит. В нем семя спит мое.

Уже, пожалуй, превращаясь в сына.

* * *

Еще в нас много зверя

остается в каждом, но Великая

жестокость к любимой —

только человек непослушный.

* * *

Я машина с лотом с лотом

без напряжения и нытья

воспринимая жизнь, омытую

светом бытия.

* * *

Господь жесток. Зеленая ерунда

рисуем нас желтым,

стая нежных худеньких девушек —

в толпе сварливых грузовых жен.

* * *

Когда в семейных шумных свадрах

жена ошибается,

об этом позже в воспоминаниях

оплакивают землю вдова.

* * *

Если глубокое соединение порвано,

боль разрыва не ест соль.

Расставание, смех —

Над собой, над разлукой, над болью.

* * *

Если бы не создатель нашей подключенной

милосердия, как веревка,

Вечная жидкость могла бы быть страшно наказана

комбинацией с вечным джигом.

* * *

Слышит ли ухо, видит глаз

Следы этих переломов и хруст?

Любящие нас сломают

круче и почистят, чем свиток.

* * *

Жалко женщину когда, счастье хватать,

ищу набеги тисненые

подкрепляю мужчину под себя

и становится скучно и тошно.

* * *

Когда я двигался, серьезно, не шутка

семейные битвы гром,

потом грустно думаю, что причина

тайцы диктуют гениталии.

* * *

Хвала, женщинам, мужчинам:

парню за похвалу

достанется месяц с облаков

и

прах в углу съедится.

* * *

Где наша женская легкость?

Годы растаяли, а их уже нет;

но на каждом шаге исполняется

они представляют собой роскошный танец живота.

* * *

Семья

— Театр, где не случайно

все народы и раз

легкий вход очень

и

выход очень затруднен.

* * *

Веселые по семейной привычке,

мы хоть и сгораем еще

но уже пылятся на спичках,

горит только из чужого ящика.

* * *

Боязнь друга, а не врага —

не рога враги ставят.

* * *

Наши женщины напрасно пугают слух

о неизбежности мужского голосования

очень противно нам от шлюх

говорить с ними.

* * *

Амурский хулиган с мишенью

самец неразумных червей,

и сука, зануда и шельма

все раньше ходят под корону.

* * *

Сегодня для счастливого брака

женщине нужно много мужества.

* * *

И Байрон прав, заметив хмурый взгляд,

, что мир обязан в подарок,

, что когда-то Лаура

не вышла замуж за Петрорск.* * *

* * *

Для самодельной гладкой

много значит уместное слово,

а от шепота на ночь любовь

улучшает висковый нрав.

* * *

Век старше слепого блефа

делает человека не задумываясь

что внутри очаровательной птицы

может жить угрюмый крокодил.

* * *

Проснувшись от света, ожил в окне,

Я снова одернул одеяло;

прервал сон об измене жены

хотел посмотреть финал.

* * *

Любые — порошок и целин

таратисы моему телу чужды,

хотя и очень в повседневной семье

Считаю деспотизм полезным. * * *

* * *

Цветы. Гармония гула людей.

Пустая ложь, которая навсегда с нами.

Тупой свон глухой гвоздь.

И тишина. И тьма. И пламя.

Макгинн, Язык мистической любовной поэзии | PDF | Песня Песней

206

Мистика

и

Язык

ярмарка

или

брак

это

не часть

из

Сама Тора, хотя и выглядит

к

намекнуть на

в

уравнение

из

отступничество с проституцией (e.г., Исх. 34:15; Num. 15:39). Такая точка зрения становится явной в протоколах, поскольку свидетель

из

Осия (1: 2-3: 5), Исаия (1: 21,50: 1,54: 4-10, 62: 4-5), Иеремия (2: 2, 3: 1-13),

и

Иезекииль (16: 1-63, 23: 1-49) показываетY У пророков это соотношение

это

не между Яхве и

индивидуальный, но между Ним и Израилем

или

Сион, неверная Невеста, вечно развлекающаяся со странными богами, но всегда желанная вернуться в любящие объятия

из

божественная милость.Это

это

в

Песня

из

Песни, однако, которые еврейская Библия предлагает самые богатые, самые прямые и, для некоторых, скандальные эротические образы. В свете

из

очень персонализированный язык, используемый в Песне, убеждение

из

более поздние интерпретаторы, что текст

это

применяться не только к отношению

из

Бог

и

его люди, но и к этому

из

Бог и личность,

это

не безосновательно.Гершом Шолем, великий студент

из

Еврейский мистицизм предположил, что через использование

из

Песня

из

Песни

в

Еврейский и христианский мистицизм, древний символ

из

hieros gamos

священный брак между богом и человеком обрел замечательную новую жизнь.

л

И в иудейской, и в христианской традициях место Песни в каноне Священных Писаний позволило ей выступить в качестве парадигматического выражения, божественного подтверждения того, что некоторые могли рассматривать как незаконное использование

из

явно эротический язык

к

понять отношения между Богом и человеком.Песня

из

Песен осталось аж

из

загадка для современных ученых как

к

древние. Наши предки, евреи и христиане, думали

что

тайна

из

Песня была

в

предмет

материя —

то есть

в

как физическая любовь может служить зеркалом для понимания человеческих отношений

к

Бог.Они сопротивлялись любому чисто эротическому прочтению

из

книга. В

1651

Вестминстерской Ассамблеи

Аннотации ко всем книгам

из

Ветхий и Новый Завет

представляя Песню, отметил, что были некоторые люди с более низкими концепциями

из

it,

и

получил его как горячую брошюру, составленную каким-то разрозненным Аполлоном

.

или

Амур, скорее

чем

святое вдохновение

из

истинный Бог.Но это богохульство погибло вместе с авторами

из

Это.

..

4

Современные историко-критические экзегеты, многие

из

кого, кажется, предпочитают

к

ограничивать себя

к

поиск истоков

из

тексты в запущенном состоянии

из

их историческое использование, место тайны

из

книга в более приземленных вопросах, таких как дебаты о том, являются ли эти

Язык

1

Любовь

в христианском

и

eM

Иш

Мистика

207

стихи о любви отражают все

из

Ближневосточные культы плодородия, преданные анафеме в большинстве

г.

из

еврейские рукописи.

IS

Горячий язык Песни и ее подозрительное происхождение имеют

положить

это

на

маржа

из

самое современное ветхозаветное богословие. (Всем, кто в этом сомневается, предлагаю взглянуть на

на

индексы

из

такие известные ветхозаветные богословия

как

те

из

Вальтер Эйхродт и Церхард фон

Рад.16

Такая маргинальность была бы неожиданностью для евреев и христиан

из

ранняя эпоха. Защита рабби Акивы бен Иосифа

из

включение

из

Песня в еврейском каноне

это

хорошо известно: Весь мир

это

не достойный

из

день Песня

из

Песен было отдано

к

Израиль, на все

из

Священное Писание

это

святая, но песня

из

Песни

это

Святой

из

Святые.17 Не менее

это

показания

из

Ориген, величайший экзегет

из

раннее христианство:

Правильно, тогда

это

эта песня будет предпочтительнее

aU

песни. Другие песни, которые Закон

и

Пророки пели

были

пела Невесте, когда она была еще маленьким ребенком и еще не достигла зрелости.Но эта песня

является

спел ей теперь, когда она

это

взрослая, очень сильная, готовая к власти мужа и совершенной меси

tery.18

Семейная символика,

если

неэротические изображения,

это

найдено в Новом Завете, как и в Ветхом. Притчи приписывают

к

Иисус изображает эсхатологическое царство как брачный пир (Мф.22: 2-10), а Апокалипсис говорит

из

брачный ужин

из

Агнец (Апок. 19: 7-9). Самая известная ссылка на брак в Новом Завете

это

в Ефесянам 5: 23-32, где говорится

из

тайна

из

брак

из

Христос и Церковь (ср.

).

2

Кор.

11:

12.

Отношение

из

Новый Завет и

т ~ р

раннехристианские документы эротической символики и даже эротических практик,

это

область, требующая дальнейшего изучения. Некоторые утверждали, что готовность Иисуса отступить от еврейского закона также

2 S

Споры, очевидные в посланиях Нового Завета, свидетельствуют о развратной традиции в раннем христианстве, которая еще не была полностью оценена.

19

Начиная со второго века, ронанцы обвиняли христиан

.

из

оба сексуальных избытка

и

ритуальный каннибализм. Православные христиане говорили то же самое, и того хуже, о гностиках. Правда

является

не просто прийти по

в

это спорная область. И Новый Завет, и другие ранние писания свидетельствуют о

.

к

видное место, которое занимал поцелуй в ранней христианской жизни и освещении

Going from Zero to CPG: Learning, Lessons, Love from Inside the Industry Tickets, Thu, 18 февраля 2021, 19:00 PM

Вы когда-нибудь задумывались над тем, как представить миру упакованный товар для вашего потребителя? Вы подумываете об открытии собственного бизнеса, ориентированного на производство более удобных для вас продуктов питания или напитков, более экологически чистых косметических продуктов или линии одежды, в основе которой лежит прозрачность? Вы не одиноки, и сейчас прекрасное время воплотить ваш продукт в жизнь!

Присоединяйтесь к двум подругам и женщинам-основательницам, Елене Губерман и Салли Роджерс, в этом глубоком погружении в переход от нуля к CPG.Они сделали всего понемногу в своей карьере и в индустрии CPG, и они хотят поделиться.

Елена Губерман увеличила размер бренда электронной коммерции с 2 млн до 24 млн, используя оптимизированные операционные процессы и автоматизацию. Перешел на более вкусную натуральную / органическую промышленность, работая с такими брендами, как Soapbox, Picnik и Recess. 4 года проработал в качестве управляющего директора в Rodeo CPG, консультационной группе по продажам и операциям, налаживая партнерские отношения в сфере производства, поставщиков и логистики.Для борьбы с отходами, создаваемыми производством потребительских товаров, компания запустила Rubbish, игровой подход к уборке мусора, и стала лидером роста Givr Packaging, устойчивого поставщика упаковки. Будет ездить на непомерно большие расстояния за свежими фермерскими продуктами и является мамой для @LarsentheCorgi.

Салли Роджерс оставила корпоративную карьеру, увлекаясь пищевой промышленностью, и стала предпринимателем. В течение года основал Nibble, компанию по производству здоровых закусок, пообедал с Элис Уотерс в Chez Panisse и запустил Trellis, группу встреч по вопросам здоровья и хорошего самочувствия в Сан-Франциско.Затем создал платформу для партнерства с брендами Parsnip и прошел через Y Combinator. Член правления Good Food Foundation, любит пешие прогулки по Новой Англии и ведет еженедельный поэтический сбор.

Приложения теперь открыты для их первой когорты от нуля до CPG за шесть недель, и это отличная возможность присоединиться к ним, чтобы узнать больше о том, как они построили свою сеть, способствовали запуску удивительных продуктов и что их побуждает вернуть индустрии CPG.

еврейских женщин, меняющих Америку: разговоры между поколениями

Среди

авторов — Катя Гибель Азулай, Майя Барзилай, Шифра Бронзник, раввин Сью Леви Элвелл, Салли Готтесман, Реббецин Хадасса Гросс, Джейн К.Губерман, Джудит Хауптман, Рэйчел Хэврелок, Элизабет Хольцман, Пола Хайман, Лиза Джервис, Фейт Джонс, Норма Баумель Джозеф, Сара Карпман, Ирена Клепфис, Лори Лефковиц, Лаура Левитт, Хадиджа Миллер, Гина Нахай, Джудит Пласкогу, Летти Пласког Розенбаум, Джоан Рот, Даня Руттенберг, Наоми Шеман, Нэнси Шварцман, Ева Сикуляр и Алиса Соломон.

Этот выпуск Scholar and Feminist Online начался с озарения: растущего осознания важности еврейских женщин в истории феминизма в Соединенных Штатах.Когда дело доходит до улучшения жизни женщин, во многих случаях именно еврейские женщины меняют Америку.

Это понимание сейчас выходит на первый план в исследованиях американского феминизма, поскольку ученые размышляют о многих десятилетиях перемен, и особенно об основателях того, что обычно называют «второй волной» американского феминизма, которая началась в 1960-х гг. продолжалось в двадцатом веке. Даже в первой волне активизма, проходившей примерно с середины девятнадцатого века до избирательного движения 1920-х годов, еврейские женщины не отсутствовали.Эрнестин Роуз, еврейская иммигрантка из Польши и политический активист, обычно считается одной из первых женщин, выступающих публично перед «смешанной» аудиторией как мужчин, так и женщин в Соединенных Штатах. Однако к концу 1960-х — началу 1970-х годов роль еврейских женщин в феминизме США безошибочно определялась лидерами, подобными тем, кого Летти Коттин Погребин назвала на конференции «Бетти Фридан, Белла Абзуг и Глория Стайнем».

Члены комитета по планированию первой крупной конференции, спонсируемой Ингеборгом из Барнарда, Тамарой и Йониной Реннерт Форум женщин в иудаизме были поражены этим фактом, и они хотели исследовать, что это может означать как для еврейских женщин, так и для американского феминизма.Форум женщин Ингеборг, Тамары и Йонины Реннерт в иудаизме собирает Барнарда ученых, художников и активистов — и эта конференция объединила всех троих — чья работа способствует пониманию сложных ролей пола, гендера и сексуальности в иудаизме сегодня и на протяжении всей истории. . Как активность еврейских женщин способствовала тому, что Архив еврейских женщин называет «феминистской революцией»? Как их работа изменила еврейские общины и религиозные учреждения? Какое влияние оказал еврейский феминизм как на господствующую, так и на еврейскую культуру? Как еврейские женщины повлияли на основное американское общество, в том числе на политику? Центр исследований женщин Барнарда и S&F Online благодарны за щедрую поддержку Форуму женщин Ингеборг, Тамары и Йонины Реннерт в иудаизме.Это второй выпуск S&F Online, который стал возможным благодаря форуму Rennert, и мы приглашаем вас также посетить один из наших первых выпусков «Изменение фокуса: семейная фотография и американская еврейская идентичность». Мы также глубоко признательны за упорную работу членам комитета по планированию, Флоре Дэвидсон, Ирэне Клепфис и специальному консультанту по конференциям Мириам Песковиц.

Те из нас, кто работает в BCRW, были не единственными, кто пришел к выводу, что связь между еврейскими женщинами и феминистскими социальными изменениями в Соединенных Штатах значительна, и мы были особенно счастливы работать с Архивом еврейских женщин в качестве нашего партнер конференции «Еврейские женщины, меняющие Америку» и этого выпуска S&F Online.В течение последних нескольких лет JWA работала над выставкой по истории еврейских женщин и феминизма, которая теперь доступна в Интернете по адресу jwa.org/feminism. Они также собирали устные истории об опыте еврейских женщин с феминизмом, и конференция предоставила им возможность собрать устные истории с членами аудитории конференции, как молодыми, так и старыми.

Как видно из этого сотрудничества, мы затронули тему, время которой пришло. И, как показывают устные рассказы JWA, связь между еврейскими женщинами и феминизмом — это живая история в лучшем виде, где теперь уже «исторические» усилия феминисток, которые стали заметными в начале второй волны (когда они сами часто были довольно молоды), находят свое отражение. встретил деятельность новой и интересной группы молодых феминисток, работающих в различных местах и ​​средствах массовой информации.Если мы хотим исследовать еврейских женщин, меняющих Америку, мы также должны учитывать работу этого следующего поколения. Как и положено учебному заведению с долгой историей феминизма, BCRW часто был местом обмена между поколениями феминистских активисток. Всегда провокационные, а иногда и трудные, такие разговоры позволили понять как общие черты, так и различия, которые движут последовательными поколениями активности.

«Еврейские женщины, меняющие Америку» не является исключением из этого правила.В этом выпуске мы предлагаем резюме каждой из панелей конференции, а также полные стенограммы конференции. Запись этих разговоров показывает трудные обмены мнениями и реальные разногласия, наряду с сохранением преемственности и удивительными связями. Вы также можете посмотреть видеоклипы каждого из участников дискуссии и некоторых общих дискуссий, чтобы почувствовать энергию и энтузиазм, которые пронизывали обмен мнениями. Каждый участник конференции поднимал интересные вопросы, выходящие далеко за рамки того, что можно было бы рассмотреть на одной панели, поэтому этот выпуск S&F Online включает лишь несколько примеров типов материалов, с помощью которых можно было бы исследовать эти вопросы дальше: поэзия автора Майя Барзилай и Ирена Клепфиз, пьеса Рахили Хэврелок и песня митрополита Клезмера.Мы также включаем результаты нашего сотрудничества с JWA: эссе об их проекте устной истории вместе с яркими изображениями из их онлайн-выставки «Еврейские женщины и феминистская революция». В дополнение к этим изображениям мы также включаем слайд-шоу из фотографий Джоан Рот, а также слайд-шоу из серии плакатов «Женщины доблести», разработанных JWA.

Этот материал вдохновляет и информативен. Беседы не только между поколениями, но и между материалами — активистскими и артистическими, устными и печатными — дают нам представление о мире активности, дискуссий и социальных движений, который является динамичным и ярким.Неудивительно, что еврейские женщины меняют Америку.

Мнемо, Мама | Европейский журнал психоанализа

02.04.2021

Резюме:

Снова и снова стихи Монтале обращаются к любимому и отсутствующему одитору; они обращаются, в частности, к You , второму человеку или другому знакомому. Вы могли бы назвать эту работу музеем, , что означало бы одновременно и то, что она часто является музыкальной (развертывание приятной геометрии звука и смысла, граничащей с невыразимым), и адресованной музе , заветной женской фигуре, служащей одновременно источник, катализатор и вдохновение для песни.

Среди подарков Кристевой практикующим аналитикам — серия концепций и чеканок, непосредственно отвечающих на вопрос об этом You, « матричное пограничное пространство » или забытая песня, имеющая центральное значение для языка и психической жизни, которая передается через полифонический или или многозначность способов обозначения, основанных на звуках и ощущениях тела.

Эти регистры ограничивают тонкую двойную грань между метафорой и плотью материи; они работают, с одной стороны, как живая память о реальных переживаниях — младенческих, предшествующих овладению языком, или материнских переживаний, превосходящих слова, — и, с другой стороны, представляют собой вневременное присутствие в речи и мысли, погода или суматоха прошлого, настоящего и будущего, имманентная знаку и синтаксису.

Чтение Кристевой с Монтале обнажает насущную необходимость говорящего лекарства в эпоху, когда вековые символические порядки управляют говорящими существами — арсеналом человеческих договоренностей и режимов, порождаемых песней, знаком и синтаксисом — пришли к основателю.

— Твоя первая любовь? — спросила Герда.

— Нет, это было что-то более продолжительное, чем это. Сначала детская ненависть, затем мужская жалость; а потом забвение.. . это было около минуты назад, когда эта мелодия вернулась ко мне.

Эухенио Монтале [1]

. . То, что содержит все искусство канцоны, следует называть строфой , то есть вместительным жилищем или вместилищем для всего ремесла. Ибо, как канцона является вместилищем (буквально коленом или маткой) всей мысли, так и строфа охватывает всю ее технику. . .

Данте, De vulgari eloquentia II.9 [2]

1.

Ripullula il frangente ancora sulla balza che scoscende –

Вам не нужно знать, что это значит, чтобы слышать, что он говорит. В своих ранних работах лигурийский поэт Эухенио Монтале преуспел в восхитительном музыкальном мимесисе; он использовал тот самый звук своего языка, чтобы на слух вызвать то, что вызывают слова стихов, передавая места или моменты, существ и реликвии, потерянные в прошлом, как нечто сродни евхаристическому реальному присутствию .Их эффекты опровергают понимание; услышать эти стихи мысленным ухом — значит испытать телесный опыт, в котором то, что неисчерпаемо значимо, может оказаться бессмысленным [3], или, другими словами, это слушать песню, в которой то, что неисчерпаемо чувственно, может также оказаться бессмысленным. быть бессмысленным : [4] andando nel sole che abbaglia — ходить, в ослепительном солнечном свете, ascoltare — слушать — tra i pruni e gli sterpi — между треском веток и кустарником, до schiocchi di merli , frusci di serpi — цоканье дроздов, шелест змей, mentre si levano tremuli scricchi / di cicale dai calvi picchi — , а с голых вершин доносится дрожащий визг цикад.

Это было в 1939 году. К шестидесятым годам Монтале говорил о необходимости раскопать другое измерение , на итальянском он назвал , наш тяжелый многосложный язык . [5] В 1972 году он опубликовал Satura , книгу, состоящую из стихотворений, написанных приглушенным, афористичным и даже гномическим голосом. В отличие от саундскейпов первых стихотворений, они ищут свою музыку: риторическую. Состоящие из лингвистических фрагментов, следов памяти и даже кусочков бюрократического жаргона, они пародируют или высмеивают — итальянское слово satire , почти омоним Satura [6] — банальное, сложное, унизительное качество современного жаргона; взяв эти иссушенные речевые нити за материал; работая, переплетая или составляя из них эллиптические или загадочные эссееты, эти тексты стремятся к синтаксису, в котором, перефразируя Джорджа Штайнера, поэтический гений абстрактной мысли был бы освещен и сделан слышимым .[7]

Поздние стихотворения Монтале на самом базовом уровне текста ускользают, словами критика Клэр де К.Л. Хаффман, даже самые внимательные из критиков. Они артикулируют связную, , но не поддающуюся анализу, мысль , в которой неопределимых эмоций вызывают в воображении слов, включающих, связывающих, но при этом едва отказывающихся от символических, звуковых и эмоциональных значений. представляет собой новую попытку создать поэзию там, где и когда поэзия кажется невозможной , язык Satura характеризуется странно богатой сухостью , которая склоняется к прозе, а затем из технической виртуозности отказывается от своих границ. Детали накапливаются. Имена из-за некоторой недостаточности памяти, перезревания знаний или скептицизма пережили образы, а переизбыток предметов, пустых имен и фраз омрачил живые воспоминания . [8]

Капли дождя в сосновом лесу, увековеченные Д’Аннунцио в его оде 1902 года актрисе Элеоноре Дузе La pioggia nel pineto — культовый образец итальянской лирики как звукоподражательной звуковой симфонии — больше не падают в пародийном произведении Монтале «Это» Дождь »на божественных миртах , чешуйчатых соснах, веников, сияющих гроздьями цветов или можжевельников с густыми ароматными ягодами [9] но теперь на часов всеобщей забастовки, на записке сборщика налогов дело , официальный бюллетень или ход судебного процесса, кости каракатиц и бюрократы, общественное мнение : новые эпистемы , как их называет Монтале, двуногих приматов. [10] Читатель должен чувствовать, вместе с поэтом, ограничения современных слов и слушать то, что в точности не сказано ; [11] эти стихи обращают наши уши к тому, что Монтале вместе с Лаканом называл полуречью : заикание, заикание необходимость – пробуждает язык из его оцепенения . [12]

Введено мной в заблуждение,

продолжают говорить критики

, что мой у вас это стандартная практика.

Если бы не эта моя слабость, они бы знали

что во мне многие едины, хотя на вид

умноженное на зеркала. Проблема

— сетчатая птица

кто не знает, пойман ли он в ловушку

или это одна из его слишком многих двойников. [13]

Крайний стилистический поворот

Montale следует рассматривать как знамение времени.Крутящий момент его поэтической формы произошел во время эстетических революций итальянской поэзии в шестидесятые и семидесятые годы, в период, когда новые литературные способы все больше ощущались необходимыми в свете общего восприятия мира, которое в те же годы было становится… все более фрагментарным, прерывистым и нечетким . [14] Трудно передать , — пишет Энрико Теста в предисловии к своей книге об итальянских поэтах, опубликовавших в период с 1960 по 2000 год, чувство мрака, характерное для шестидесятых.«Десятилетие борьбы, террора, отмеченное еще до экономического кризиса (переход от общества потребления к мерам жесткой экономии) человеческими опустошениями, вызванными наркотиками, фашистской резней и атаками красных бригад… [15]

Социальные пароксизмы подорвали литературную генеалогию тысячелетней давности; переделывая то, что Теста называет традиционными параметрами интерпретации культурных фактов , [16] они требовали революции в мышлении, интеллектуального поворота , в котором писатели придут к , подвергнув сомнению полярности, составляющие «самые элементарные топологии»: утверждение и отрицание, вверху и внизу, субъект и объект. Итальянские поэты вмешались в переворот с радикальностью , возможно, беспрецедентной в двадцатом веке. Они массово восстали против лирического наследия своей литературы, приняв то, что тогда называлось a «живым итальянцем»… руководствуясь прямым, непосредственным вкусом опыта. [17]

Не так Монтале. Мы можем прочитать его стратегическое отбрасывание бессмысленно значимых — или бессмысленно бессмысленных — звуковых ландшафтов его ранних стихов как предвестник полномасштабной языковой катастрофы, в которой мы живем сегодня.Ибо его принятие простой речи было чем угодно, но только не симптомом зарождающейся глобальной тенденции, которая в последующие десятилетия будет ускоряться, которая усугубится, в которой, по словам биографа Лакана Элизабет Рудинеско, идеалы коммуникативной прозрачности неизбежно ниспровергает цивилизацию книги и письма , в соответствии с все более высокий приоритет — области «опыта , » аффекта, нейрохимический, машинный, зрелищный или другие аспекты невербального .[18]

Если что-то и предвидел Монтале, то, что должно было произойти: dopo la lirica , после векового господства лирических форм, он смотрел на зарождающуюся эру, в которой все человеческие компакты и режимы основывались на естественном языке — даже укоренились узы. до появления письменности и книг, в слове, в символических порядках, порождаемых и передаваемых песней, знаком и синтаксисом, в словесном представлении придет с его человеческим блеском политических, эстетических и этических разработок.Это мир, в котором сегодня психоаналитики практикуют лечение с помощью разговора .

Радикализованная, поздняя работа Монтале стремилась достичь точки насыщения (« il piu alto valore possibleile die certe sue caratteristiche »), требуя, по словам критика Ребекки Уэст, , чтобы вопрос о взаимосвязи повседневности и литературная, повседневная речь и поэтический язык — не только как симптом, но и как сама этиология этого нового сезона. [19] Это было не столько отрицание его ранних работ, сколько их вид; возвращение через вульгату и поощряемое временем к лингвистическому восприятию чего-то (примерно Thing ), лежащего в основе или прообраза самих лирических форм — как если бы, пользуясь скоростью и экономичностью разговорного языка, он мог лучше сформулировать антитезы или двусмысленности, заключенные в самом человеческом слове , его пороговом статусе по отношению к реальному.Он, как и аналитик, искал музыкальные граничные условия … , давящие высказывания в сторону апории, антиномий и неразрешимости на самом краю языка . [20]

Из старой песни, отреченной или забытой — отброшенной, по его словам, тяжелой , считающейся многосложной — он стремился раскопать другое измерение . Этот язык был новым, но изначальным. Литературный и философский одновременно, он соединил лирическое и аналитическое .[21] (Фактически, слова, которые я только что процитировал, взяты из описаний Штайнером фрагментов Гераклита; многое из того, что было написано о досократиках, также описывает новаторские поздние работы Монтале.) Как и его античные предшественники — и говорить так, как будто прямо, avant la lettre , в соответствии с требованиями современной цивилизации — Montale одновременно прославляет и борется с… ужасной силой языка обманывать, унижать, высмеивать, погружать заслуженную славу во тьму забвения. Его более поздние стихи служат диалектическими иллюстрациями того, как способность речи… украшать и хранить память также влечет за собой ее способность забывать, подвергать остракизму от воспоминаний. [22]

Аналитика, читающего стихи, вполне может поразить стойкая озабоченность Монтале этими словесно-мнемоническими парадоксами. Он воспроизвел завитки, потоки и переплетения запоминания и забывания как сложную риторику в строфах, которые проиллюстрировали или обозначили неустойчивое качество самой памяти, которая здесь представлена ​​как нить или сеть; нанесены на карту как паутина, как вуаль или парус.Эта тканая текстовая ткань, одновременно чувственная и концептуальная, вращается по всему его телу. Сетки Монтале вызывают сплетение воспоминаний и потерь, встречающееся на каждом этапе анализа, так же как и ткань воспоминаний Пруста в Time Regained , с ее искажением мнемических следов, утканьем забвения — или попытками Лакана воспроизвести то, что он называл ткань темпоральности , поколения или логической предшествующей схемы вместо стадий развития психологии эго .[23]

Язык, составляющий любое из этих стихотворений — вроде мифа, или одной из «математик» Лакана, или «полной речи» в игре каждый раз, когда анализируемый, свободно ассоциируясь, выходит с необычайно ошеломляющей вербальной продукцией — передает через музыку одновременно реальную и символическую, миметическую и абстрактную, конкретную и артикулируемую. Как и в любом анализе, ложное обещание логических отношений и согласованности поддерживается повествовательной последовательностью [24] — изображением или целостностью , намекающей на все хронологические условности биографии, тропы и сказки происхождения (онто- или фило-), истории или концов — будут разоблачены; Эти тексты говорят о времени таким образом, что сбивают с толку все линейные клише и модели.Они говорят о времени; а точнее иллюстрируют его «погодные условия» —

Важнейшие элементы сохраняются. Смена тона привела к тому, что приблизила работу Монтале к повседневной речи, открытая для сленга, диалекта, иностранных терминов и всех других элементов, которые постоянно образуют устную идиому. [25] Тем не менее, он описал разницу с точки зрения голоса больше, чем с точки зрения тем или даже общих стилистических предпочтений; он сказал, что теперь он просто «играет на пианино в другой, более сдержанной, более тихой манере. Тот же призрак сплоченной логики , по словам его переводчика, поэта Джеймса Меррилла — синтаксис, которому нужно следовать на свой страх и риск, поскольку нить может оборваться при любом повороте — отмечен даже наименьший из его стихи , [26] рано или поздно.

•

Некоторое время меня преследовала мысль о том, что следование завязанным линиям Монтале (пересечение территории этого призрака , соблюдение его синтаксиса или приход к распознаванию его логики ) могло бы стать богатым топливом для моего собственного психоанализа. исследования — для моего постоянного перевода и передачи, начиная с заключения моего личного анализа неизвестного знания несколько лет назад.Я задавался вопросом о той важной части, которую забвение — загадочная озабоченность в его стихах — играет в моей собственной работе с анализандами: различные стили элизии или гашения, которые я наблюдаю в них (забывание как вытеснение: тот старый резервный , который мне приснился чтобы сказать вам, но теперь я не помню ничего из этого , или забываю как нищету: Я тайно записал нашу сессию, потому что боялся, что не вспомню — мне просто хотелось что-то, что я мог бы оставить при себе … ) и также в моем собственном слушании; тревога, разворачивающаяся по мере того, как сеанс стремительно проникает в неизведанные воды, например, принимая форму в зарождающейся мысли о том, что ключевые означающие, оживляющие искрящийся дискурс, разворачивающийся прямо сейчас , несомненно, будут потеряны для забвения к тому времени, когда я, наконец, буду свободен для делать заметки … Бесчисленным количеством способов психоаналитическая практика вращается вокруг воспоминаний и их лицевой стороны — вспоминания забыть, забвения вспомнить — поскольку они связываются, поворачиваются и разделяются в своего рода формальном менуэте, показывающем возникновение и исчезновение сохраненных впечатлений или их артикуляцию. в сложном синтаксисе условных времен.(Что и когда внезапно вылетает из темноты — и что, черт возьми, нам тогда делать?)

Эти разнообразные способы утраты и воспоминания, смешивающие наши способности переживать, понимать или озвучивать течение времени, зажигают очарование, невозможную необходимость культивирования того, что Лакан называл психоаналитическим savoir — парадоксальным усилием, составляющим совокупный проект психоаналитического ноу-хау само по себе, его практика. Это скользкая работа, получение прочного, передаваемого массива знаний из всех уклоняющихся потоков, феноменальных моментов, когда-либо составлявших наши воспоминания, наши сны и ассоциации, наши симптомы и речевые акты; Если в театре постоянно разыгрываются повторы, спектакли и сюрпризы, мы звоним в клинику .

Последующие поколения аналитиков формализовали это усилие как хрупкое ремесло, praxis , с помощью которого мы стремимся вырвать — из забвения их потоковой передачи — какое-то существенное высказывание, рассказ или встреча с фантазией, сеансом или случаем; это вопрос ретроспективной переработки или обновления всего, что было раньше, с учетом возможности, возникающей в каждом конкретном случае.Работа представляет собой своего рода узор, плетение или вышивание унаследованных эвристико-герменевтических нитей. Эти нити будут связаны с предыдущими странствиями каждого аналитика; производят ее транскрипции, транслитерации и переводы бессознательного знания, они будут отслеживать истории ее случаев, романсы ее формирования и контрольный анализ, стихи и припевы ее личного или «тренировочного» анализа, мотивы и репризы история ее жизни, детство, младенчество, лингвистически-символическая предыстория … назад через последующие поколения ее аналитических предшественников, в конечном счете, в свою очередь, к Фрейду, вместе с его кадрами и предками (Фрейд — основатель, который, конечно, сам рано много занято нейронными сетями и мнемическими следами).

Сегодня я задаюсь вопросом, не без острого ощущения срочности, рискует ли оснасткой нити — следуя синтаксису Монтале , его призраку тесно связанной логики , через его повороты, его стихи и строфы, его сады, строфы или комнаты — могут пролить свет на кажущийся парадокс того, почему в мире кто-то выбрал бы лечение разговором или практиковать искусство сегодня, точно так же, как сама сила, освещающая человеческий символический сетка кажется все более ослабленной — или даже затмеваемой.Потому что (мне кажется) мы, возможно, уже находимся на другой стороне грани, вызванной проклятием Шекспира в конце Тимона Афинского : Губы, позвольте кислым словам пройти и языковой конец: Что такое неладно чума и зараза излечить! [27]

Мы можем проследить нить Монтале до забытой музыки.

•

У него все о его одиторе: снова и снова его стихи обращаются к любимому и отсутствующему Tu — они обращаются непосредственно к you , второму человеку или знакомому.(Этот воображаемый собеседник является одной из лексических и психологических констант поэзии Монтале. [28]) Вы могли бы назвать это произведение музеем , что одновременно означало бы, что оно часто является музыкальным (развертывание приятной геометрии звука и смысл, граничащий с невыразимым) и адресованный Музе, заветной женской фигуре, служащей одновременно источником, катализатором и вдохновением для песни; (напомним, что мифологически муза — это дочь Мнемозины, богини памяти года) — если, во многих случаях в его стихах, она забывчивая.

Эрудит Юлия Кристева на протяжении почти полувека изучала свои глубины. Среди ее обильных подарков практикующим аналитикам — серия концепций и монет, каждая из которых отвечает на вопрос о Монтале Tu , об этом интимном you , матрице — матричном граничном пространстве [29] — или забытой песне, грани. пространство или вневременной локус [30] витал, утверждает Кристева, для речи и психической жизни говорящих существ.Начиная с ее революционной Revolution in Poetic Language 1973 года, она разработала работу того, что она называет полифоническим или полисемическим способами обозначения , которые уходят корнями в звуки и ощущения тела — своего собственного или материнского. Кристева называет семиотические эти рифмовые, мелодические артикуляции , которые постоянно, по ее словам, мешают [31] логической и синтаксической организации лингвистических знаков , [32] артикулирующим другие смысловые аранжировки. [33]

Она описала семиотику как другой язык, бессознательный «язык» — она ​​помещает слово в кавычки — , обнаруженное в детской эхолалии до появления знаков и синтаксиса, и, особенно, в … эстетических дискурсах как поэзия , литература, живопись и музыка музыка . [34] По ее обыкновению, она формулирует это психоаналитически: семиотика — это, по ее словам, организация , имеющая влечение и аффективное значение , идущее вразрез с символической экономией и проистекающее из невербальных, сенсорных аспектов бессознательного первичных процессов… звука и мелодии, ритма, цвета, прикосновения и запаха.[35]

Мы могли бы вместе с Кристевой идентифицировать аналитика, мать и музу как локус этой невербальной основы, в которую вплетен язык, основы, которая, менее довербальных , чем трансвербальных , тем не менее, [36] отмечена качество предшествующее . Она включает в себя своего рода «предшествование», но не обязательно стадию развития или генетическую «стадию», предшествующую чему-то еще: не инфантильную стадию до моего овладения языком или предшествующую моему предположению об образе или идентичности; , а не , депрессивная позиция , позволяющая мне воспринимать мою мать как единый объект , как задумано Мелани Кляйн; не архаический симбиоз, предшествующий моему повороту к закону отца, и не стартовая площадка для любой из моих эпических драм Эдипа.Она, скорее, существует как вкрадчивый, вездесущий arkhe — вечное происхождение, причастное материнскому корню, которое, дымоподобное или призрачное, становится для меня очевидным только в следах или — задним числом, просто — исчезли височные отверстия.

Монтале встречает ее в отдаленных вольерах. В одном из своих самых знаменитых ранних стихотворений он описывает изолированный дом sul rialzo a strapiombo sulla scogliera ( на наклонном возвышении над скалой ).[37] Ты не помнишь дом , говорит говорящий своему безымянному и неопознанному слушателю, который сидит, заброшенный … ждет тебя с ночи « in cui v’entrò lo sciame dei tuoi pensieri » — , когда рой ваши мысли ушли в ( и все еще ждет вас, ) беспокойно. Этот загадочный адресат, место которого по очереди будет занимать каждый последующий читатель стихотворения, будет отсутствовать или рассеянно, недоступен, уменьшаться или исчезать: звук вашего смеха больше не веселый , говорит ей поэт : компас безумно крутится наугад / и кости не складываются.Вы, он повторяет, не помните; в другой раз отвлекает / ваша память; нить разматывается. / Я все еще держусь за один конец; но ты остаешься один / не дышишь в темноте. Поэма завершается: Il varco è qui? Ripullula il frangente ancora sulla balza che scoscende . Это выход? … Ты не помнишь дом этой / моей ночи. И я не знаю, кто уйдет, а кто останется. [38]

– Ripullula il frangente ancora sulla balza che scoscende .Звук этого! Волны разбиваются, и пена все еще остывает на скале? Никакой рендеринг на английском языке это не сокращает.

•

Принято считать, что самое важное в стихотворении — тот элемент, который, по сути, превращает в стихотворение — невозможно перевести: tradurre — перевести, e tradire — значит предать. При переносе с одного языка на другой исходная сердцевина или глянец, сущность или игра артикулированного смысла — составные элементы единственного лингвистического стиля , несущие следы минералов из предшествующего или глубинного за пределами языка — будут потеряны.В некотором роде каждое говорящее лекарство доказывает, в конечном счете, не что иное, как поиск этих утерянных чар: субаквальных, запрещенных или забытых пережитков, напоминающих невыразимое соответствие слов и вещей, обозначающих остатки матрицы того, что можно было бы сказать и что это . Мы их вспоминаем; они звонят (снова) к нам —

На кушетке то, что я забыл, сохраняет свое осязаемое присутствие; то, что упорно отказывается от формулировки, преследует меня на каждом шагу. Он оказывает давление на мое молчание, скользит между строк моей речи.Это испаряется с моими мечтами. Возникающее в этой ничтожности или пустоте, немое присутствие моего аналитика, моего слушателя притягивает мои слова, предвосхищает возможность состояния, при котором ложь будет немедленно сделана видимой и абсурдной , [39] даже комический (слово этимологически указывает на перерыв, лирическое стихотворение или чудесную пьесу, имеющую счастливый конец). Неиссякаемый, но бессмысленный, неиссякаемый чувственный и все же лишенный видимого смысла, музейный другой текст материализуется в пустом месте между нами.

Как всегда разыскиваемый неуловимый источник, объект, возлюбленная или муза, мой аналитик приходит к тому, чтобы занять место хранилища этой мелодической, гармонической или ритмической истины остающийся всегда вне досягаемости … истина , в которой формальная логика, согласно Джорджу Штайнеру, но также и по Лакану, придет к , чтобы излучать повседневную речь. [40] Психоаналитический проект полностью заряжен обещанием этой возможной истины .Я появляюсь день за днем, день за днем ​​разговаривая с загадочным присутствием на ее месте. Пока я разговариваю с ней, в разворачивающейся ткани моего устного текста появляются пробелы, зловещие или заряженные молчания, наводящие на мысль о перспективах результатов, чередующихся трагических — в зависимости от судьбы, фатальных — или комических — связанных с моим желанием, моим поступком и его последствиями. последствия.

Штайнер говорит об этой тишине: , как в модернистской поэзии, пустые промежутки между строками, объявленные или предполагаемые акустически, как в музыке … могут содержать подавленное, очевидно забытое, которое оказывает ощутимое давление.Они могут быть загружены будущим, с потенциальным взрывом значимости на самом краю развертывания. Пустота становится плодородной («le vide frais»)… невысказанное становится красноречивым, даже дельфийским. [41] Безмолвия, заполняющие мои сеансы, смешивают одностороннюю последовательность или хронометрическую логику тикающих минут часов, переплетение моих слов и , охватывающих мультивселенную будущих времен и темпов, re охватывая множество сохранившихся впечатлений, о которых я давно думал, что забыл.

Этот между моментом времени , открывающимся в тишине или через проскальзывание языка, проходит, как челнок, ткацкая нить основы в жгуте, через резьбовую ткань ткацкого станка. Внешне по отношению к движению вперед, обозначенному древнегреческим словом chronos , мы говорим здесь о неком исходном мгновении, о другой концепции времени, которую они назвали kairos . Это слово происходит из коренной сети производных и следствий, каждое из которых имеет отношение к практике аналитического слушания.В своем Словаре непереводимых Барбара Кассин определяет kairos как нематематизируемую сингулярность. Не связано с историей и вряд ли датируется , это время, которое происходит непредсказуемо или периодически повторяется, , как и , благоприятный сезон в естественном цикле или благоприятный момент… благоприятный для определенного вида Акции . [42]

Время здесь принимает форму решающего момента или перекрестка (от латинского crux Interceptum , невозможная точка в тексте, терзающих толкователей или философов [43]) или решающей точки разреза или открытия , как в Илиада, , где вариант слова применяется к изъяну в нагруднике, петле или фитинге, а также к костному шву черепа, всем местам, где удар по телу может быть фатальным… может быть решено судьба — что, возможно, объясняет, как на латыни «храм» черепа (tempus), «время» (tempus) и (архитектурный) «храм» (templum) связаны с temnô, — словом, означающим «разрезать» , которое происходит от теменос, означает «ограждение, священное место или жертвенник» [44]).(Мне вспоминается теоретический ландшафт Лакана с его временными срезами и отверстиями, его «логическим временем» с пульсирующими мгновениями взгляда, периодами понимания и мгновений в заключение -) [45]

Kairos также принадлежит к словарю ткачества , где относится к к тесьме, которая регулирует и разделяет нити основы, позволяет для его переплетения утка ; это отверстие, позволяющее шаттлу пройти, точно так же, как правильный путь для подпружиненной стрелки проходил через ряд отверстий. Предполагая извержение чего-то прерывистого в континуум, разрыв времени в пространстве или, в медицинском словаре момент кризиса, кайрос — это любой момент, который нужно уловить, когда он проходит… сама возможность в Пиндаре, как в аналитическом кабинете, когда слов , как мчащаяся стрела , попали в цель. [46] (В современном греческом языке это означает погоду . )

Эти пробелы в разговоре человека, подвергающегося анализу — словесные спотыкания или апории, приводящие к изменениям во времени и темпе — имеют силу отмены, — — слов Одена — слов, — сложенной лжи повседневной речи. , [47] dis закрытие или dis закрытие отрывок из blabla повседневной болтовни, поток отрепетированных жалоб, мысли, снова возвращающиеся к своим традиционным концептуальным схемам, все устаревшие тонкости или задумчивые повторения, исчерпанные тропы составляя основную часть символической торговли дня.Так много разговоров! На кушетке этот словесный натиск или забывчивый , слов Гамлета, слова, слова — лживый, неточный и политически проституированный язык Штайнера , этот громадный шум … СМИ и чудовищное усиление тривиального — будет противопоставлен… тому, что раскрывает свою истину только потому, что это не может или не должно быть сказано . Между подозрительными речевыми актами появляются пустые пространства , открывающие стихов невысказанного. [48]

•

В такие моменты комната электризуется. Что-то вылетает из темноты и цепляется за сеть речи (на самом деле Лакан называл клиническую практику сетью для ловли птиц ) — или, как писал Монтале в своем раннем биографическом эссе « На пляже ». опубликованный в миланской ежедневной газете Corriere della Sera , возникает как домкрат из якобы инертного материала . полное забвение, он написал, внезапно обнаруживает себя как присутствие .[49] Речь идет не об умышленном извлечении какого-то великолепного существа из полутемной клетки, как в « Theaetetus » Платона, , где память описывается как вольер, [50] или начертании слов из закопанной таблички, на которой все прошлое впечатления отпечатываются; мы можем вспомнить это присутствие, но это больше похоже на то, как если бы вспомнили нам , или даже как если бы это , мы, , которые помнят им . оттенок , говорит нам Монтале, снизошел до пробуждения. [51]

Воспоминания, которые утверждают себя сами по себе, таким образом, , , по словам поэта Кей Райан, неотличимы от материи в том смысле, что они не могут быть ни созданы (вопреки утверждениям брошюр об отпуске), ни уничтожены. Мы, возможно, уже живем более полно, чем мы думаем, имея вроде мистической записной книжки , описанной Фрейдом: реестра, который сохраняет под своей кажущейся пустой поверхностью все, что когда-либо происходило. нам и каждой мысли, которую мы думали, что мы забыли. [52] Но каждый акт памяти — это также акт забывания . [53] Райан освежается мыслью о том, что это не просто негатив , а воспоминание само по себе может работать как , форма забвения : Наши журналы не спасают, а стирают… Думать так приятно. что мы — бесконечный палимпсест, что акт попытки удержать сам по себе является актом стирания. Затем она предлагает пойти еще дальше, спрашивая , верно ли и обратное , а не , что забвение — это форма запоминания. Поскольку, замечает она, только в контексте утраты можно найти что-то новое, мы можем рассматривать само забвение как необходимое предварительное условие для открытия, а паровое поле — благодатную почву для поиска или отзыва. Таким образом, забвение допускало бы возможность нового или обновленного знания, знания, способного, как она выражается, проявлять большую терпимость к нашим собственным очевидным косвенным указаниям . [54]

В «Теогонии Гесиода» муз , дочерей Богини Память, описываются как служащие цели забвения : Мнемозина (Память) родила их… смешавшись в любви с отцом, сыном Кроноса… как забвение зла и избавление от тревог. [55] Смешение памяти, метра и забвения, которое они порождают, делает возможным именно песню речи; Музы составляют соприсутствие , средство для пребывания, для освежения или даже возрождения. Что предается забвению под чарами бардов, так это усталость, убогость и тревога настоящего момента, его неочищенная особенность, и то, что поднимается в сознание, — это знание (лучшего мира, скрытого за пределами этого). [56] Под чарами песни именно забвение требований настоящего момента позволяет вспомнить — этимологически удержание — будущих возможностей.

(Вы могли бы так же легко утверждать обратное: что мы постоянно забываем прошлые боли и держимся за помощь нынешних компенсаций. И на самом деле это было бы одним из способов охарактеризовать подавление, само отнесение к неизвестному из фантазий, невыносимых желаний или ассоциации с прошлыми ранами или потрясениями — «травмой» — которая составляет психоаналитическое бессознательное.)

Работает в любом случае. Что-то уходит из ума, что-то поднимается; это как если бы забывание и воспоминание существовали в постоянном приходе и уходе, своего рода смене стражи.И действительно, в «На пляже» Монтале сравнивает трюки , которые память воспроизводит , со священным колодцем в Орвието [57], глубокой цистерной, которая сразу же показывает несколько беглых щелчков мышью, принимает форму двойной спирали, центральной шахта, состоящая из двух спиральных аппарелей , к которой ведут две деревянные двери , позволяющие мулам нести пустые и полные емкости с водой раздельно вниз и вверх без препятствий , [58] один осел, несущий пустые ведра , способный перемещаться вниз по извилистая лестница в одном направлении, , не пересекая пути с , другой осел, несущий полные ведра , поднимается по в другом направлении. [59]

Здесь поэт с кажущейся непринужденной метафорой создает нечто очень похожее на лакановскую математику , графический символ, улавливающий и передающий сложную психическую динамику, описание которой, переданное на естественном языке с его неизбежными элициями, остатками и временными деформациями, обязательно потерпит неудачу. Модели , схемы, графики, топологические поверхности и узлы из учения Лакана [60] идут вразрез с потоком речи; они позволяют передавать существенные отношения, экземпляров , которые, будучи сформулированы, видоизменяются за то самое время, которое требуется, чтобы передать их словами, их форма, размер, композиция или пространственные отношения неизбежно трансформируются.

Лакан утверждал, что эти графики могут отображать математическую истину, которая в противном случае осталась бы бессознательной, неуловимой или забытой. И на самом деле привативная или отрицательная форма греческого слова, обозначающего забывчивость, «lethe» (от протоиндоевропейского слова, означающего , чтобы скрыть ) — это «alethia», греческое слово, обычно переводимое как «истина, истина». «Правда тогда была чем-то обнаруженным или выведенным из укрытия. [61] Лета в греческой мифологии также, конечно, подземная река забвения и сокрытия; a-letheia, таким образом, означает структурную и прочную истину воспоминания, в отличие от уклоняющихся феноменальных потоков, которые Лакан стремился вытеснить.(На латыни Obliuio — собственное имя этой реки и слово, обозначающее забывание — действие или состояние бессознательного состояния. )

Истина, a-letheia, идет вразрез с потоком забвения. Хотя, если вы пойдете дальше — как мы снова и снова обнаруживаем в клинике — все начинает становиться действительно странным; (приставка) «а» — и не стесняйтесь думать о Лакановском petit object a здесь — обозначало многое для греков. «а» — это не только прививочный, но и интенсивный ; использовал иногда как отрицание, , но иногда как добавление [62] или увеличение, выражение сходства или даже объединения . [63] Итак: отрицание, добавление, или объединение, , мы могли бы прийти к пониманию «истины» как одновременное движение от и усиление забывания, унаследованное в своего рода пространственном отношении , вечное и неубедительное. , между экземплярами, между системами речи или мысли — между регистрами, такими как, например, сознательное, предсознательное и бессознательное Фрейда или, соответственно, регистры воображаемого, символического и реального Лакана. Пространственная метафора психоанализа, его топография , образована этим «между», [64] граничным пространством , между и между реальным, воображаемым или фантазируемым и символизируемым, a ‘limen ‘или порог, с одной стороны которого потенциальность, а с другой — актуализация. [65]

Это именно место этого загадочного между , которое Монтале вызывает в In limine (На краю), странной псевдопоэме, служащей эпиграфом к его первому (1925 г.) сборнику, Cuttlefish Bones .В нем он пишет о замкнутом пространстве, описываемом, в свою очередь, как обнесенный стеной сад, фруктовый сад или участок земли, где то, что он называет мертвым клубком или паутиной памяти , тонет . Далее он будет описывать это место как реликварий , (реликварий), который становится грембо, (матка) и, в конечном итоге, crogiolo — тиглем. Вот перевод Джереми Рида:

Радуйтесь, если ветер обыскивает сад

повторные пожары в тебе нужно жить:

здесь, где перегоревшая цепь

раковин памяти,

был не садом, а могильной ямой.

Пульсация, которую вы слышите, — это не полет,

, но сотрясение ядра земли;

посмотреть, как эта одинокая коса

вспыхивает в тигель.

На ближней стороне стены бушует пламя.

Если пойдешь, придешь,

пожалуй, по наличию кто экономит.

Именно здесь сочиняются повествования, а действия

удалено будущим.

Слова, которые Рид переводит как «ядро земли», — это eterno grembo , буквально «вечное лоно». Слово Рид переводится как «присутствие» — это fantasma — призрак или призрак.

Вы можете прочитать In limine как краткое описание анализа. В этом чтении вы попадете в граничное пространство, строфу или комнату, где загораются все нити, которые вы когда-то считали мертвыми. Монтале назвал это маткой .

2.

В 1974 году Кристева назвала его chôra . Это слово, которое, несмотря на богатую историю — у Платона, у Хайдеггера, у Деррида, — было описано в исследовании Тимея философом Джоном Саллисом как практически не имеющее значения, по сути непереводимое и даже , например, нарушить саму работу перевода . [66] Означающее, изобилующее противоречиями, для Платона chôra относится к топосу вне социальных контрактов и иерархий города, экстерриториальному не-месту (корень слова chorein , что означает идти или к перемещаться по [67]), что одновременно означает емкость , — «комнату» или « занятое пространство », как в « поле, полное посевов или комнату, полную вещей. . [68] Отдых между чувственным и умопостигаемым , [69] ни пустота , ни материя , [70] для Платона хора всегда уже здесь. Это одновременно и всепринимающий… вместилище и нечто, что укрывает, укрывает, питает и рождает. Он бесконечно податлив, как золото, и является матрицей для всех вещей. [71]

Кристева заимствовала термин , чтобы описать то, что она назвала вокальным и кинетическим ритмом в речи, проявляя геометрию , порядок тела, не связанный с законами, символами и социальными или семейными отношениями.Этот порядок предшествует всем свидетельствам, множественности, пространственности и временности . В своей «Революции поэтического языка » она охарактеризовала его как разрыв линейный порядок языка , формулирующий своего рода запредельное в своем движении и опирающийся на инфантильный опыт; она описала чору как — невыразительную совокупность, образованную влечениями и их стазами, управляющую связями между телом (в процессе конституирования себя как собственно тела), объектами и главными героями семейной структуры. [72]

Подобно языку Лакана , хора Кристевой действует как a priori языка, означающая способность, предшествующая приобретению речи, в которой конкретные операции , такие как смещение, уплотнение, повторение и инверсия [73] организуют означает в соответствии с логическими категориями, из которых и предшествуют , а превосходят и . Сразу перед и порождающая одновременность , непереводимое слово очерчивает логическую фазу , постоянно опережающую и превосходящую все, что мы можем передать словами, вызывая topos , по словам Аристотеля, так трудно понять , чья мощность изумительна и превосходит все остальные .[74]

Ее работа требует, чтобы ее читали в двойном смысле самого термина a priori , который относит и к существенному знанию, превосходящему особенности любого данного опыта и , в то же время, знание одновременно неизбежно бетон и по существу предшествующий , принимая форму бессрочного до или предшествующего. [75] Ее концепции указывают на способ психоаналитического мышления, основанный на теоретической дедукции, а не на эмпирическом наблюдении или миметическом описании, вид антифеноменального знания, которое Лакан назвал логическим или структурным . В одно и то же время они вызывают знание, вечно связанное с поколением : с истоками, причинами или первоосновами.

Чеканка

Кристевой ограничивает тонкую двойную грань между метафорой и плотью материи. Лингвистические элементы, которые она называет семиотическим или чора или значением (более широкий процесс , динамика и движение значения, охватывающее язык и его инстинктивные субстраты [76], все служат, с одной стороны, для возрождения или поддерживать плотскую память о реальных, пережитых переживаниях — младенческих, предшествующих овладению языком, или материнских, превосходящих слова.Они относятся к моментам в истории жизни. С другой стороны, они представляют собой вневременное присутствие в языке и мысли, погоду или суматоху прошлого, настоящего и будущего, имманентную знаку и синтаксису .

Кристева говорит сразу биографическим превратностям тех людей, которых мы называем матерями и младенцами , дочерями , сыновьями или женщинами и различными структурными позициями, которые любой из нас может занять в сетке языка, которому подвержены все мы, каждый из нас, — брошенный под или рожденный в (то, что Монтале назвал конституционной, невидимой, ловчей птицей , мы можем никогда не выбраться из ).[77] Эти «положения» — или, еще лучше, назовите их «фазами» (этимологически, появления или проявления луны и, следовательно, менее линейны, чем лунный ) — являются экземплярами монументального времени; в качестве памятников, как мемориальных структур или напоминаний , они описывают топологические формы или места, которые могут быть заняты последовательностью оттенков — агентов, присутствий, заместителей — говорящих существ .

Лакан был пионером этой стратегии. Он, как известно, освободил то, что он называл функциями из материнской и отцовской , сразу от фигур реальных биографических персонажей, составляющих случаи и истории жизни, мифологических персонажей, составляющих фрейдистские «комплексы», и их сокращение до измеримых, биологических агентов.(Таким образом, «Мать» — это функция, которую может выполнять отец или бабушка, функция, просто , поскольку «отец» — это …) [78] По его словам: субъект должен занять его поместите в них, но не думайте об этих схемах как о типичных стадиях разработки; Речь идет, скорее, о поколении или логическом предшествовании каждой схемы по отношению к следующей за ней. [79] Кристева вместе с Лаканом следует за Фрейдом в его попытке освободить порождающую способность или даже сам акт генерации от генезиса — от развития , от процесса , от временного развертывания .[80]

Мы можем пойти за Кристевой.

Мы могли бы вместе с ней называть женское начало не «загадкой», , как это делал Фрейд, а скорее этот радикальный и непостижимый элемент нашей психосексуальной идентичности , связывающий сому и психику , полифонический . «переполнение» разнообразных способов бытия и способов действия, или то, что она называет измененным тождеством или интегрированной инаковостью: я за пределами себя, чужая территория внутри — то, что Лакан назвал широта.

Мы могли бы вместе с ней назвать гетеросексуальными драмами о разделенных субъектах всех полов, жанров и сексуальности; невозможность для любого говорящего существа, достижения того, что Лакан называл сексуального раппорта , фантазийного союза с другим полом , который мог бы сделать нас едиными, восстановить или преодолеть первый и конституционный раскол , характеризующий наше подчинение к порядку langauge и его смешивающим предписаниям.

Мы могли бы даже вместе с ней называть фаллическим (да, этот потрепанный оплот психоаналитической теории) архаической игрой присутствия и отсутствия или колебаниями между бытием и обладанием — игрой в прятки или форта, игра в оболочку , когда-либо являвшаяся гарантией нашей символической деятельности, которая была задумана за много лет до Фрейда как Kairos .

И мы могли бы, наконец, вместе с ней назвать материнский вневременным состоянием появления в жизни или в жизнь, либидинозным переживанием чувства без смысла или вспоминенным состоянием взаимозависимости , за пределами мука изгнания , отвержение, разлука [81] и потеря . Это радикальная концепция материнского. Это не имеет ничего общего с психоаналитическими банальностями о удерживающей среде, зеркалировании, достаточно хорошем уходе или эдиповых стадиях — и все, что связано с необычными превратностями брошенных субъектов, их парадоксальными переживаниями смысла, музыки и времени.

Следовать за Кристевой означало бы воспринимать материнское как близость, характеризуемую соприсутствием , сразу , , что граничного пространства или реликварий , который, как в In Limine Монтале, вспыхивает в тигель .

Это пограничье — родина аналитика. Это место, где зарождались человеческие импульсы на протяжении поколений психоаналитических авантюр со времен Фрейда, поскольку запускает импульс на стыке вещей и слов, кружась над целями, которых они никогда не достигают. Они очерчивают замкнутое пространство, матрицу или дыру, пустоту в центре реального [82] , в которую нельзя войти или назвать. Аналитик сидит именно там, прислушиваясь, в том месте, где слова не соответствуют или передают какое-то необъяснимое значение: это место остатка, постоянно отсутствующий объект, водоворот , вакуоль, безымянная вещь как таковая или ( материнская) Вещь .Именно там, где она сидит, и там, где она слушает всем своим существом то, что Кристева называет переходом от сенсорного к лингвистическому [83] — или, как сказал один из моих пациентов всего несколько минут назад. , для концов и начала, которые становятся новым языком, сущностью .

После изгнания, , мы могли бы с Кристевой заново открыть материнское как усовершенствованное или возродить любовь , которая, по словам Джорджо Агамбена, одновременно наслаждается и откладывает, отрицает и утверждает, принимает и отталкивает; и чья единственная реальность — это очень нереальность слов, которые плывут против течения, ограничивают нашу практику.

Через нашу аналитическую встречу с их плотным переплетением текстов, их переплетением фантазма, желания и слова, наши революции в поэтическом языке могут стать источником новых форм авторитета или этики , могут стать сами строфы предлагают бесконечную радость эротических переживаний. С помощью Агамбена мы могли бы сказать об анализе, что его герменевтические кольца прослеживают топологию этой радости, , которая была бы той самой строфой , , по его словам, , через которую человеческий дух отвечает на невыполнимую задачу присвоение того, что в любом случае должно оставаться неприемлемым. Его путь — это танца в лабринте, ведущий в самое сердце того, что он держит всегда на расстоянии , своего рода пространственная модель , символизирующая человеческую культуру и ее королевский путь к цели, для которой только объезд подойдет. [84]

3.

Джордж Штайнер описывает слушание как действие , которое сохраняет язык электрическим ; он говорит, что это своего рода воссоздание , которое стремится выявить зарождающиеся намерения , стремясь выявить скрытые или неполные импульсы и значения , скрытые в устном или письменном тексте , выявить что похоронено между и как бы под линиями.

Он настаивает, что не говорит о психоанализе, но его слова прямо говорят о нашей практике. Он пишет, что прослушивание «выкапывает» значения, которые автор, возможно, не осознавал… скрытый, потенциальный всплеск смысла внутри самого языка, в центральном аксиоматическом парадоксе, согласно которому мы не говорим так много, как нас «говорят». Слово «владеет» нами, говорит он, а , таким образом, автономные возможности языка … всегда превосходят человеческое использование и превосходят полное понимание.

творческая работа прослушивания — что, конечно же, задача аналитика , как и любого настоящего читателя — таким образом, будет слушать, как музыкант , — голоса недосказанных, – глубинных ритмов и оттенков мысли, поэтических концепций, прежде чем они застынут в условной и обыденной речи… все время чувствуя, , , что любое такое понимание неизбежно будет фрагментарным, , нестабильный и… искажающий. Он называет это своего рода первичным прослушиванием , именно то, к чему стремится слушание аналитика: сверхуслышание , посредством которого то, что «дикое, неясное, переплетенное» в источниках слова может все еще оформляться. [85]

•

Сможем ли мы разобраться сегодня? Думаю, это насущный вопрос для тех из нас, кто все еще практикует лечение разговором. Для сегодняшнего языка , выражаясь душераздирающими словами Джорджо Агамбена, дано как болтовня, которая никогда не сталкивается со своим пределом и, кажется, потеряла всякое понимание своей интимной связи с тем, что нельзя сказать, то есть с тем, что время, когда человек еще не был оратором. Эта связь — матрица, тора, строфа, связывающая нас с языком и заключающая нас в него — является музыкальной. Агамбен напоминает нам, что музыка конституционно связана с опытом и ограничениями языка, точно так же, как , наоборот, опытом ограничений языка — и всех форм политической репрезентации вдоль с ним — это , , музыкальное сопровождение, , и .

Это тот самый предел , , который сегодня отсутствует в нашей речи и нашей политике, где язык без полей и границ соответствует музыке … которая повернулась спиной к своим истокам, и — политике без последовательности и места.Когда кажется, что все можно сказать безразлично, пение исчезает, а вместе с ним исчезает диапазон из эмоциональных настроений, и цветов, с помощью которых мы могли бы сформулировать музыкальным — или музеем — способом. Поле возможностей затмевается.

В наше общество — один, , в котором , по иронии судьбы, музыка , кажется, неистово пронизывает все места — , что Агамбен называет музеем — и то, что мы могли бы назвать с Кристевой материнской — утратило свое связь с пределами языка. больше не питает, порождает, движет нашей речью, больше не информирует наши самые сокровенные культурные устремления, теперь он производит только своего рода пустую миссию или вдохновение, которое, , не имеет своих телесных, семиотических, интимных / сокровенных смыслов и корней, ходит по кругу.

Агамбен утверждает, что философия сегодня возможна только как вид преобразования музыки , и я предлагаю вам, что то же самое верно и для нашей области.Это означает, что аналитическая задача сегодня конститутивно и поэтическая и политическая задача , , требующая художников, философов и аналитиков для объединить усилия [86] в продолжающейся работе по вспоминанию забытая песня в нашей речи, бесконечно творческая работа , вспоминающая нас на нашем языке .

Психоанализ зародился в Европе конца века, находившейся на грани катастрофы.С самого начала он был направлен на этическое вмешательство в пластический локус, где — в истории отдельного человека или истории целой цивилизации — рушатся символические и биологические границы. В самом месте этого разрыва наша практика отдает предпочтение той связи, где речь становится, в терминах Валери, , длительным колебанием между звуком и смыслом . [87] Это само определение поэзии. [88] Посредством этого мы придерживаемся всегда возможного возрождения. Именно в этом смысле мы, вместе с Кристевой, можем назвать анализ лекарством от матери .

— для мамы и в память об отце.

БИБЛИОГРАФИЯ

Агамбен, Г .:

— (1993) Стансы: Слово и Фантазм в западной культуре, пер. Р. Л. Мартинеса (Миннеаполис и Лондон: Университет Миннесоты).

— (1999) Конец поэмы: Исследования в области поэтики , пер.Д. Хеллер-Роазен (Стэнфорд, Калифорния: издательство Стэнфордского университета).

— (2018) Что такое философия? , пер. Л. Кьеза (Стэнфорд: издательство Стэнфордского университета).

Кассин Б., изд .:

— (2014) Словарь непереводимых: философский лексикон , пер. Э. Аптер, Дж. Лезра и М. Вуд (Принстон и Оксфорд: Издательство Принстонского университета).

Коллоди, К .:

— (2009) Пиноккио , пер.Дж. Броком (Нью-Йорк: Нью-Йорк Ревью Букс).

D’Annunzio, G .:

— (1988) Halcyon , пер. автор: J.G. Николс (Манчестер, Великобритания: Carcanet Press).

Eidzelsztein, A .:

— (2009) График желания: использование работ Жака Лакана , пер. пользователя F.F.C. Шанахан (Лондон: Карнак).

Ettinger, B.L .:

— (1994) Матричное пограничное пространство (Миннеаполис и Лондон: Университет Миннесоты Press).

Glare, P.G.W., изд .:

— (2005) Оксфордский латинский словарь (Oxford: Oxford University Press).

Гайд, Л .:

— (2019) Учебник по забыванию: прошлое (Нью-Йорк: Фаррар, Штраус и Жиру).

Montale, E .:

— (1971) Динарская бабочка , пер. Дж. Сингхом (Лексингтон: Университетское издательство Кентукки).

— (1980) Это зависит: тетрадь поэта , пер.Дж. Сингх (Нью-Йорк: Новые направления).

— (1984) Tutte le poesie (Милан: Мондадори).

— (1996) Il secondo mestiere: arte, musica, società , изд. Г. Зампа (Милан: Монтадори).

— (1998) Satura: 1962-1970 , пер. У. Эроусмита (Нью-Йорк / Лондон: W. W. Norton & Company).

Кристева, Дж .:

— (1973) Революция в поэтическом языке , пер. Автор: Л.С. Рудиз (Нью-Йорк: издательство Колумбийского университета).

— (1995) Новые болезни души , пер. Р. Губерман (Нью-Йорк: издательство Колумбийского университета).

— (2002) Бунт интимного: силы и ограничения психоанализа , пер. Дж. Херман (Нью-Йорк: издательство Колумбийского университета).

— (2010) Ненависть и прощение , пер. Дж. Херман (Нью-Йорк: издательство Колумбийского университета).

Лакан, Дж .:

— (1978) Четыре фундаментальных концепции психоанализа , пер.А. Шеридан (Нью-Йорк: W. W. Norton & Company).

— (1992) Этика психоанализа, 1959-1960: Семинар Жака Лакана, Книга VII , пер. Д. Портер (Нью-Йорк: W.W. Norton & Company).

— (2006) Экрит: первое полное издание на английском языке , пер. Б. Финк (Нью-Йорк: W. W. Norton & Company).

— (2019) Желание и его интерпретация: семинар Жака Лакана, Книга VI , пер. автор Б.Финк (Кембридж, Великобритания и Медфорд, Массачусетс: Polity Press).

Меррилл, Дж .:

— (1994) Другой человек: Мемуары (Сан-Франциско: Харпер Сан-Франциско).

Гесиод:

— (2006) Гесиод: Теогония, Труды и дни, Свидетельство , изд. и перев. Дж. У. Моста (Кембридж, Массачусетс и Лондон, Англия: издательство Гарвардского университета).

Лиделл, Херсон:

— (1991) Греко-английский лексикон среднего уровня (Оксфорд: Clarendon Press).

Нэнси, J-L .:

— (1996) Музы , пер. П. Камуф (Стэнфорд, Калифорния: Stanford University Press).

Ониан, РБ:

— (1951) Философия Платона и Аристотеля: истоки европейской мысли (Лондон: издательство Кембриджского университета).

Лук, C.T., изд .:

— (1966) Оксфордский словарь этимологии английского языка (Oxford: Oxford University Press).

Платон:

— (2003) Платоновская теория познания: Теэтет и софист , пер. Ф. М. Корнфорд (Нью-Йорк: Dover Publications).

Рудинеско, Э .:

— (1990) Jacques Lacan & Co .: История психоанализа во Франции, 1925-1985 гг., , пер. Дж. Мельман (Чикаго: Издательство Чикагского университета).

Райан, К .:

— (2020) Synthesizing Gravity: Selected Prose (Нью-Йорк: Grove Press).

Шекспир, В .:

— (1983) Глобус, иллюстрированный Шекспиром: Полное собрание сочинений с аннотациями (Нью-Йорк: Гринвич-Хаус).

Штайнер, Г .:

— (2011) Поэзия мысли: от эллинизма к целану (Нью-Йорк: новые направления).

Testa, E .:

— (2005) Dopo la lirica: poeti Italiani 1960-2000 (Torino: Guido Einaudi editore, 2005).

Томас, Х., изд .:

— (2002) Montale на английском языке (Нью-Йорк: Handsel Books, отпечаток Other Press).

Томпсон, К .:

— (2019) Одеяло (Нью-Йорк и Лондон: Bloomsbury Academic).

Вест, Р.Дж .:

— (1981) Эухенио Монтале: Поэт на грани (Кембридж и Лондон: издательство Гарвардского университета).

КОНЕЦ

[1] Эухенио Монтале, Динарская бабочка , перевод Г.Сингх (Lexington: The University Press of Kentucky, 1971), стр. 19.

[2] Цитируется в Giorgio Agamben, Stanzas: Word and Phantasm in Western Culture , перевод Рональда Л. Мартинеса (Миннеаполис и Лондон: University of Minnesota Press, 1993), p. viii.

[3] Джордж Штайнер, Поэзия мысли: от эллинизма к целану (Нью-Йорк: Новые направления, 2011), стр. 17.

[4] «Мы свидетельствуем одновременно….чистое производство смысла и чувственное смещение смысла ». Жан-Люк Нанси, «Музы », перевод Пегги Камуф (Стэнфорд, Калифорния: Stanford University Press, 1996), стр. 27.

[5] Eugenio Montale, Il secondo mestiere: arte, musica, società , изд. Джорджио Зампа (Милан: Монтадори, 1996), стр. 1496.

[6] Римское слово «сатура», означающее, среди прочего, блюдо из смешанных ингредиентов, ранняя форма сценического попурри, литературная композиция, состоящая из смеси прозы и стихов на различные темы, стихотворение, направленное на распространенные пороки или глупости… с.G.W. Glare, ed., Oxford Latin Dictionary (Oxford: Oxford University Press, 2005), стр. 1694.

[7] Джордж Штайнер op. соч. 2011, с.13.

[8] Эухенио Монтале, Satura: 1962-1970 , перевод Уильяма Эрроусмита (Нью-Йорк / Лондон: W. W. Norton & Company, 1998), стр. Xiv-xv.

[9] Габриэле Д’Аннунцио, Halcyon , перевод J.G. Николс (Манчестер, Великобритания: Carcanet Press, 1988), стр.68-69.

[10] Montale op. соч. 1998, с. 79-81.

[11] Там же, с. XV.

[12] Там же, с. 123.

[13] Там же, с. 3.

[14] Энрико Теста, Dopo la lirica: poeti Italiani 1960-2000 (Torino: Guido Einaudi editore, 2005), стр. V-vi.

[15] Там же, с. xii.

[16] Там же, стр. V-vi.

[17] Там же., стр. vii-viii.

[18] Элизабет Рудинеско, Жак Лакан и компания: История психоанализа во Франции, 1925-1985 гг. , перевод Джеффри Мельмана (Чикаго: University of Chicago Press, 1990), с. 478.

[19] Ребекка Дж. Вест, Эухенио Монтале: Поэт на грани (Кембридж и Лондон: издательство Гарвардского университета, 1981), стр. 95.

[20] Джордж Штайнер op. соч. 2011, стр.34.

[21] Там же., п. 96.

[22] Там же, с. 31.

[23] Жак Лакан, Желание и его интерпретация: Семинар Жака Лакана, Книга VI , перевод Брюса Финка (Кембридж, Великобритания и Медфорд, Массачусетс: Polity Press, 2019), стр. 12.

[24] Steiner op. соч. 2011, стр. 25.

[25] Там же, с. 94.

[26] Джеймс Меррилл, Другой человек: воспоминания (Сан-Франциско: Харпер Сан-Франциско, 1994), стр.175.

[27] Уильям Шекспир, Глобус, иллюстрированный Шекспиром: Полное собрание сочинений с аннотациями (Нью-Йорк: Гринвич-Хаус, 1983), с. 1252.

[28] West, op. соч. 1981, стр. 13.

[29] См. Bracha L. Ettinger, The Matrixial Borderspace (Миннеаполис и Лондон: Университет Миннесоты, 1994).

[30] Жак Лакан, Четыре фундаментальных концепции психоанализа , перевод Алан Шеридан (Нью-Йорк: W.W. Norton & Company, 1978), стр. 56.

[31] Юлия Кристева, Внутренний бунт: силы и ограничения психоанализа , перевод Джанин Херман (Нью-Йорк: Columbia University Press, 2002), стр. 258-259.

[32] Юлия Кристева, Новые болезни души , перевод Росс Губерман (Нью-Йорк: Columbia University Press, 1995), с. 104.

[33] Кристева указ. соч. 2002, стр.258-259.

[34] Юлия Кристева, Ненависть и прощение , перевод Джанин Херман (Нью-Йорк: Columbia University Press, 2010), с. 81.

[35] Юлия Кристева op. соч. 1995, с.104.

[36] Юлия Кристева op. соч. 2002, стр. 259.

[37] «La casa dei doganieri» в Эухенио Монтале, Tutte le poesie (Милан: Мондадори, 1984), стр. 167.

[38] Перевод Бена Джонсона и Джеймса Меррилла.В Гарри Томас, изд., Montale на английском языке (Нью-Йорк: Handsel Books, отпечаток Other Press, 2002), стр. 98-99.

[39] Джордж Штайнер op. соч. 2011, стр. 171.

[40] Там же, с. 171.

[41] Там же, с. 158.

[42] Барбара Кассин, редактор, Dictionary of Untranslateables: A Philosophical Lexicon , переведенный Эмили Аптер, Жаком Лезрой и Майклом Вудом (Принстон и Оксфорд: Princeton University Press, 2014), стр.685-686.

[43] C.T. Onions, редактор, Оксфордский словарь этимологии английского языка (Oxford: Oxford University Press, 1966), стр. 232.

[44] Ричард Брокстон Онианс, Философия Платона и Аристотеля: истоки европейской мысли (Лондон: издательство Кембриджского университета, 1951), с. 346.

[45] Жак Лакан, Экрит: первое полное издание на английском языке , перевод Брюса Финка (Нью-Йорк: W.W. Norton & Company, 2006), стр. 161-175.

[46] Cassin, op. соч. 2014. С. 685-686.

[47] «Раскрывать — значит раскрывать и раскрывать, или развиваться и прогрессировать, как в году разворачивались события. Раскрытие может означать открытие чего-то нового, как оно происходит в реальном времени (даже если реального времени само по себе является иллюзией, ловкостью рук, которую объекты тянут на человеческий мозг), или обнажаться — открывать и обнажать то, что долгое время было скрыто и защищено складками внутри складок.Свернуть и развернуть одеяло — значит прикоснуться к воспоминанию, получить доступ к прошлому и будущему, возможно, из банального или легко забытого сейчас. Разворачивание — это не уничтожение, а интимный обмен «. Кара Томпсон, Одеяло (Нью-Йорк и Лондон: Bloomsbury Academic, 2019), стр. xiii.

[48] Steiner op. соч. 2011, с. 158-159.

[49] Montale op. соч. 1971, стр. 163.

[50] Платон, Теория познания Платона: Теэтет и софист , перевод Фрэнсиса М.Корнфорд (Нью-Йорк: Dover Publications, 2003), стр. 130–136.

[51] Montale op. соч. 1971, стр. 164: «Я всегда верил в относительную забывчивость, которая носит почти произвольный характер, своего рода тейлористский процесс, с помощью которого разум отвергает то, что больше не используется, и в то же время сохраняет конец нити. Но в этом случае не было никаких сомнений: А., которая была похоронена в моей голове четыре, пять или шесть лет, теперь вернулась, потому что она хотела вернуться.Именно она решила украсить меня своим присутствием, а не я снизошел до того, чтобы разбудить ее, пока бессистемно исследует прошлое. Это была она — милое создание, достойный злоумышленник, который, снова копая свое прошлое, наткнулся на мою тень и попытался восстановить «соответствие» в лучшем смысле этого слова ».

[52] Кей Райан, Synthesizing Gravity: Selected Prose (Нью-Йорк: Grove Press, 2020), стр. 102.

[53] Льюис Хайд, Учебник по забыванию: преодоление прошлого (Нью-Йорк: Фаррар, Штраус и Жиру, 2019), стр.12.

[54] Райан, указ. соч. 2020, стр.102-104.

[55] Гленн В. Мост, редактор и переводчик, Гесиод: Теогония, Труды и дни, Свидетельство (Кембридж, Массачусетс и Лондон, Англия: Издательство Гарвардского университета, 2006), стр.7.

[56] Hyde op. соч. 2019, стр. 12.

[57] «По правде говоря, я был подавлен трюками, которые разыгрывает память — своего рода колодцем памяти Святого Патрика.”Montale op. соч. 1971, стр. 163:

[58] Запись в Википедии «Поццо ди Сан Патрицио», https://en.wikipedia.org/wiki/Pozzo_di_S._Patrizio.

[59] «Орвието: глубоко в колодце Святого Патрика», http://onedayinitaly.com/deep-down-in-st-patricks-well/.

[60] Альфредо Эйдзельштейн, График желания: использование работ Жака Лакана , перевод Флоренсии Ф.С. Шанахан (Лондон: Карнак, 2009), стр.1.

[61] Гайд, соч.соч. 2019, с.13.

[62] Джорджио Агамбен, Конец поэмы: Исследования в области поэтики , перевод Даниэля Хеллера-Роазена (Стэнфорд, Калифорния: Stanford University Press, 1999), p. 41-42)

[63] Lidell and Scott, An Intermediate Greek-English Lexicon (Oxford: Clarendon Press, 1991), p. 1.

[64] Eidzelsztein op. соч. 2009, стр.2.

[65] Ребекка Уэст, «Послесловие» Карло Коллоди, Пиноккио , перевод Джеффри Брока (Нью-Йорк: New York Review Books, 2009), стр.173.

[66] Cassin op. соч. 2014, 131 с.

[67] Там же, с.134.

[68] Эдвард Кейси, цитируется там же, стр.131.

[69] Запись в Википедии «Хора», https://en.wikipedia.org/wiki/Khôra.

[70] Фрэнсис Корнфорд, Plato’s Cosmology , цитируется в Cassin op. соч. 2014, 133 с.

[71] Там же, с.133.

[72] Юлия Кристева, Revolution in Poetic Language , перевод Маргарет Уоллер (Нью-Йорк: Columbia University Press, 1984), стр.25-27.

[73] Юлия Кристева, Смысл и бессмысленность бунта: силы и пределы психоанализа , перевод Джанин Херман (Нью-Йорк: Columbia University Press, 2000), с. 199.

[74] Agamben op. соч. 1993, стр. xviii.

[75] См. Кристева о концепции Биона о «существовании« врожденной предвзятости груди »… которая вызывает кантианское понятие« априори чистой концепции »… трансцендентальной данности влечения, изначально наделенной« вещью в себе ». .’”Кристева, соч. соч. 2010, с.85.

[76] Кристева, указ. соч. 2000, стр. 37; см. также стр. 55-56.

[77] Эухенио Монтале, Это зависит: тетрадь поэта , перевод Дж. Сингха (Нью-Йорк: Новые направления, 1980), с. 69.

[78] Eidzelstein op. соч. 2009, стр. 4.

[79] Жак Лакан, Желание и его интерпретация: Семинар Жака Лакана, Книга VI , перевод Брюса Финка (Кембридж, Великобритания и Медфорд, Массачусетс: Polity Press, 2019), стр.11.

[80] Там же, с. 76: «Фрейд… исходит, как я в настоящее время, посредством возможности — и даже посредством дедукции, — что логично, а не указывает на ее происхождение в определенный момент времени ( génétique ). »

[81] Юлия Кристева, «Прелюдия к женской этике», обращение 2019 г. к IPA, http://www.kristeva.fr/prelude-to-an-ethics-of-the-feminine.html, стр. 2-4.

[82] Жак Лакан, Этика психоанализа, 1959-1960: Семинар Жака Лакана, Книга VII , перевод Денниса Портера (Нью-Йорк: W.W. Norton & Company, 1992), стр. 121.

[83] Кристева указ. соч. 2019, стр. 11.

[84] Джорджио Агамбен, там же. 1993, стр. xviii.

[85] Steiner op. соч. 2011, с. 201-202.

[86] Джорджио Агамбен, Что такое философия? , перевод Лоренцо Кьеза, (Стэнфорд: Stanford University Press, 2018), стр. 106-107.

[87] См. Lacan, op. соч. 1978, стр. 56: «бессознательное… воспринимаемое в его переживании разрыва между восприятием и сознанием, в этом вневременном локусе… в другом месте, в другом пространстве, в другой сцене, между восприятием и сознанием.”

[88] Джорджио Агамбен, Конец поэмы: Исследования в области поэтики , перевод Даниэля Хеллера-Роазена (Стэнфорд: издательство Стэнфордского университета, 1999), с.