Сентиментальность как пишется: Сентиментальный или синтементальный — как правильно пишется слово

Posted on by alexxlab

Спектакль Гренада — смотреть бесплатно онлайн в хорошем качестве. Московский государственный театр «Ленком». Актеры и роли

Михаил Светлов. «Заметки» (1929).

Пятый час ночи.
Те, кто делает советскую литературу, давно уже спят. В пятом часу ночи я один заменяю их всех — я сижу и работаю.
Стол мой завален шкурками колбасы, съеденной одним из моих голодных поклонников. На письменном столе спит моя мать. Мир тебе, старушка! Спи — я устроился на обеденном…
Жена моя спит, повернувшись лицом к стене. По стене, как по экрану, проходят ее скромные сны. Ребенок сопит в люльке. Это очень приятно, когда у тебя есть ребенок и когда он этак приятно сопит.
Ангелы сна пролетают над моей двухсаженной площадью.
Я уже, кажется, сказал, что сижу и работаю. Пишу заметки для отдела «Записки писателя». Должен написать о том, как я работаю. Это тоже работа. Для меня особенно трудная, ибо я в последний год мало чего написал. Мне было бы гораздо легче написать о том, как я не работаю.
Халтура! Это существо неодушевленное, но живучее. Ни одно живое существо так не расстраивало меня. Поэта-профессионала кормит его литературный гонорар. Если «не пишется» или (что гораздо чаще) нет возможности писать — надо халтурить.
— Миша! Напиши стихотворение. Мне нужны боты, — сказала мне жена в одну из «трудных» минут.
Она шутила. Но в глубине ее больших серых глаз я заметил хвостик нелегальной надежды: «А вдруг действительно напишет?!»
Недавно я ей купил боты…
Жена моя ни бельмеса не смыслит в поэзии. К стихотворению относится, как конторщица к уроду-хозяину: «Противный, но все-таки кормит!» Но рецензий не пишет. В ней погибает критик.
Никогда не писал прозы. Эти заметки — моя первая прозаическая вещь. Начал по Шкловскому. Рублеными фразами. Не мой жанр. Продолжаю иначе.
Сентиментальность — это не искусство. Несмотря на свой приятный розовый цвет, это жидкость ядовитая. Поэт, писатель должны быть опытными гомеопатами и отпускать на каждый печатный лист не более трех-четырех капель сентиментальности.
Сентиментальность не должна быть обнаженной — она должна просвечивать сквозь произведение, как загар сквозь тонкую рубаху.
Голая сентиментальность — это халтура, в лучшем случае — ханжество. Голые дураки те, кто принимает голую сентиментальность за задрапированную лирику. Человек страдает больше тогда, когда удерживает слезы, а не тогда, когда они катятся у него по лицу. Это, конечно, не значит, что глаза у нас созданы для того, чтобы слезоточить…
Самое популярное мое стихотворение — это «Гренада».
Я не слежу обычно за тем, как у меня получается стихотворение, но весь процесс работы над «Гренадой» мне совершенно ясен.
Помню: я шел по Тверской и все время бессознательно напевал:
Гренада, Гренада,
Гренада моя!

Неожиданно я обратил внимание на всю бессмысленность этих строк. Откуда они появились? Спустя некоторое время я вспомнил, что на Тверской есть гостиница «Гренада». Очевидно, вывеска ее бросилась мне в глаза.
«Вот бы написать стихотворение из жизни испанских грандов! Как бы надо мной смеялись!»
Я уже мысленно читал абзацы журнальных и газетных столбцов:
«Светлову, как видно, надоела наша советская действительность, и он обращает свои взоры в сторону испанской буржуазии. Тов. Светлова нам, конечно, терять не хочется, но если испанский империализм так уж вам по душе, то — скатертью дорожка, гражданин Светлов!»
Несмотря на такую ужасающую перспективу, я продолжал напевать. Так я добрел домой.
И вдруг я понял, что здесь надо действовать путем контраста. Что если эти строки вложить в уста, скажем, крестьянина с Украины? Не успел я как следует осмыслить это, как у меня появились новые две строки:
Гренадская волость
В Испании есть!

Написать остальное не представило никакой трудности.
Стихотворение оплачивается построчно. Как ни стыдно сознаться, но растянутость «Гренады» объясняется этим обстоятельством. Над ней нужно было еще поработать, сократить, сжать ее. Но… была пятница — день выдачи гонорара в «Комсомольской правде», а я… человек слабохарактерный. Между прочим, за «Гренаду» мне было уплачено меньше, чем полагалось, — как за слабое стихотворение. «Вы можете писать лучше!» Совершенно несостоятельная формулировка. Стихотворение должно оплачиваться как стихотворение, а не как определенный набор строк. Это принесет пользу и редакции, и поэту, и читателю.
Стихотворение «Я в жизни ни разу не был в таверне» появилось таким же образом, как и «Гренада».
Однажды вечером я шел с приятелем по Фонтанке. Шутя я сказал:
— Вот был бы номер, если бы здесь неожиданно появился тигр. Как быстро побежали бы все эти спокойно идущие люди!
Выдуманное стало бы реальностью: медленно, вразвалку бредущий тигр и кинематографическая стремительность людей:
…Усатые тигры прошли к водопою…

Стихотворение было обречено — оно должно было быть написано.
Глубоко ошибаются те, кто думает, что сначала обдумывается тема, а затем пишется стихотворение. Строчка разбегается в тему. Инерция этого разбега создает стихотворение.
Часто поэт жалуется: «У меня есть замечательная тема для стихотворения, но я не знаю, как начать».
Ошибка в том, что он хочет именно «начать», т. е. писать подряд с первой строки. Нужна вообще строка (она случайно может быть и первой в стихотворении), но, если ты приступаешь к теме и у тебя нет строки (неважно какой по счету), от которой могло бы «разбежаться» все стихотворение, стихотворения не получится. Получится нечто резонерское, антихудожественное, с неприлично расстегнутым социальным заданием.
Надо забыть о том, что стихотворение делается только с головы. Человеческий зародыш начинается не с черепа, а со случайности. Это не значит, конечно, что разум в стихах отходит на задний план. Когда стихотворение «бежит», нужно натянуть поводья.
Когда кто-нибудь выступает с речью, в которой имена Безыменского и Жарова пересыпаются с именами Теофиля Готье и Поля Верлена, нам кажется, что человек этот здорово образован.
Те-о-филь Готь-е! Это звучит эрудицией. На самом же деле эта эрудиция — миф. Человек только «образованность пущает». А многие верят. Верят потому, что им хочется, чтобы кто-нибудь да знал. Нельзя же, чтобы все ни черта не знали!
Так создается литературный фасон, очень часто меняющийся, ибо невежда обнаруживает себя. Каждый старается найти какого-нибудь забытого средневекового поэта и блеснуть им на ближайшем собрании. Это — своего рода «поиски нового человека».
Кризис в литературе огромен. Я только констатирую, но не разбираюсь в причинах. Болезнь очень серьезная, но зависит не от патологических изменений в литературном организме — инфекция принесена снаружи, из сферы внелитературной.
Халтурщик кажется ангелом по сравнению с подхалимом, ханжой и лизоблюдом. Бороться с ними — это задача не только литературная.
Вот совершенно замечательный конец повести Кибальчича «Поросль»:
«Гребенкин после впрыскивания морфия открыл глаза, обвел мутным взглядом собравшихся и продолжал:
— Коммуна не должна погибнуть… мы вместе боролись за нее… Не забывайте великий завет великого Ильича: «Коллективизм — первое звено к социализму»… Не вводите анархию… Если бы Пикулева… Пикулева сюда… Меня убил Антон… Штанчик… неважно… они понесут свою кару… Жаль, нет Пикулева… Привет ему от меня… Я слышу великие перезвоны… это от коммун повсюду… слышен их звон… по всему миру города и села… деревни и столицы… все коммуны… все равны… все свободны… нет богатых и бедных… Про…о…щайте…
Григорий в последний раз откинул голову на подушку; глаза закрылись, веки сошлись, дыхание затихло.
Черноземного вождя не стало.
К воротам коммуны подъезжал автомобиль…»
Кибальчич вложил в уста умирающему целую «выдержанную» передовицу. Но это не для того, чтобы показать всю положительность героя — Гребенкина, а для того, чтобы читатель подумал: «Вот он какой советский — этот самый Кибальчич!»
В большинстве случаев делается так: ханжа и подхалим строго разделяют роли, — ханжа накачивает вокруг себя ореол рабочести, подхалим притворяется, что восхищен ореольчиком…
Кризис в литературе большой. Как его изжить? Мое мнение таково: нужно решительно и бесповоротно, раз навсегда, железной метлой…
Восьмой час утра. Я засыпаю…
Перо падает из моих ослабевших пальцев, и я еле успеваю (с большой неохотой) поставить свою фамилию под этими заметками.

Режиссёры: Майя Маркова, Петер Штайн

В ролях: Владимир Корецкий, Александр Абдулов, Николай Шушарин, Владимир Кузнецов, Владимир Белоусов, Татьяна Догилева, Сократ Абдукадыров, Михаил Поляк, Юрий Зайцев, Юрий Астафьев, Юрий Мороз

СЕНТИМЕНТАЛЬНОСТЬ, СЕНТИМЕНТАЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА.

Жизнь по понятиям

СЕНТИМЕНТАЛЬНОСТЬ, СЕНТИМЕНТАЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА

от франц. sentiment – чувство.

Историки литературы до сих пор спорят о том, что такое сентиментализм и прослеживаются ли традиции Жан Жака Руссо и Николая Карамзина в словесности XIX–XX веков, а книготорговцам давно все ясно: на магазинные стеллажи под общим грифом «Сентиментальная литература» выкладываются одновременно и переиздания Джейн Остин или, предположим, Айрис Мердок, Франсуазы Саган, Виктории Токаревой, и сегодняшние лавбургеры (как домодельные, так и завозные), и романные версии телесериалов (от «Рабыни Изауры» до «Любви и секса в большом городе»), и новинки набирающей силу миддл-прозы для офисных барышень, и семейные саги, и порнографические книжки из серии, допустим, «Улица красных фонарей».

Ну, с «красными фонарями» торговцы вроде бы явно погорячились – там тоже чувствительность, конечно, но иного рода, и если нетрудно вообразить себе читательницу, которая путешествует между книгами Даниэлы Стил и Галины Щербаковой, то увидеть на прикроватной тумбочке сочинения наших порнографов (или порнографинь) в соседстве с повестями о первой школьной любви нам вряд ли удастся.

Впрочем, это вопрос читательских предпочтений и, следовательно, издательского позиционирования, ибо, – как указывает Ирина Кабанова, – «редакторы знают свою аудиторию – так, если сюжет любовного романа развертывается на историческом фоне, книга займет место в серии для женщин среднего возраста, если действие разворачивается в современности – в серии, предназначенной для молодых читателей, а книги с повышенной долей эротики охотно раскупаются старшими возрастными группами».

Смеем надеяться, все слова, необходимые для выделения сентиментальной литературы в особый разряд словесности, здесь уже прозвучали.

Понятно, что эти книги пишутся преимущественно женщинами и для женщин. Причем принадлежность именно к прекрасному полу здесь существенней и читательской квалификации («

Образовательный уровень читателя, – еще раз процитируем И. Кабанову, – сегодня все меньше определяет качество читаемой литературы, он сказывается разве что в количестве читаемых книг – чем выше уровень образования, тем больше потребность в чтении»), и квалификации авторской (то есть вот именно что качества текста), так как, «подсев на иглу» сентиментальности, читательницы к этому качеству становятся, как правило, все более и более снисходительными. И стыдятся обычно (или хотя бы порою) низменности своих вкусов, а все ж таки читают. Зачем? Чтобы, – говорят они обычно в ответ на вопросы, – необременительно скоротать вечерок, занять себя на пляже или в электричке. И эта сориентированность на чтение исключительно как на отдых позволяет нам не только отделить сентиментальную литературу от качественной, но и разместить ее в зоне досуговой словесности. Тиражируемой, как и положено продукции подобного типа, серийно или, по крайней мере, тяготеющей к серийности, варьирующей сравнительно узкий набор не тематик, конечно, и даже не сюжетов (сентиментальная словесность – отнюдь не одни лавбургеры, и многие ее творцы вполне изобретательны в сюжетостроении), а моделей мира.

В центре каждой такой модели – разумеется, женщина, но не всякая, а только та, что, отличаясь повышенной эмоциональностью и впечатлительностью, способна умиляться добродетелям и ужасаться злу. Или, во всяком случае, однозначно отделять одно от другого. И не важно, рождается ли такая героиня как заведомый «чистейшей прелести чистейший образец» или на пути к душевному совершенству ей требуется пройти сквозь череду испытаний и внутренних трансформаций, способных растрогать чувствительную читательницу.

Важно позитивное восприятие действительности, и важна именно однозначность, наглядная ясность моральных координат, альтернативная по отношению как к личному жизненному опыту потребительниц сентиментальной продукции, так и к урокам русской классики, избегавшей, как известно, и ясности, и, уж во всяком случае, однозначности.

Сказанного, надо думать, достаточно, чтобы объяснить и антидепрессивную нацеленность, подчеркнутый морализм сентиментальной литературы (она плохому уж точно не научит, разве что стимулирует плохой литературный вкус), и ее компенсаторную природу. В пределе граничащую с эскапизмом, ибо книги такого типа предоставляют возможность на время чтения уйти из реальности туда, где действительно любовь правит миром, добро побеждает зло, а мучения (или недоразумения) обязательно вознаграждаются. Совсем как у Сэмюэла Ричардсона с романом «Памела, или Вознагражденная добродетель» (что, заметим в скобках, дает основание возвести современную сентиментальную литературу с ее непременными хэппи эндами отнюдь не к «Бедной Лизе» Николая Карамзина и «Бедным людям» Федора Достоевского, а к западной традиции, гораздо более милосердной, эмоционально щадящей по отношению и к своим героиням, и к своим читательницам).

И еще. Читательницы сентиментальной литературы обычно высоко ценят такое ее почти обязательное достоинство, как узнаваемость (характеров, сюжетных коллизий, примет времени и места), поэтому аттестация типа «совсем как в жизни» здесь дорогого стоит, и в то же самое время отлично понимают, что перед ними вымысел. Но такой, над которым можно облиться слезами, растрогаться, испытать и сострадание, и катарсис. Да, да, катарсис, который, за столетия все более и более выветриваясь из качественной литературы, дает о себе знать, увы, только при чтении массовой или, в лучшем случае, миддл-литературы. Недаром ведь Дан Дорфман видит секрет успеха Дарьи Донцовой в «сострадательности» ее прозы: «

Потому что последние десятилетия в русской литературе немодно сострадать. И сострадание, которым пронизаны книги Донцовой, совершенно новаторское явление на фоне того, что сейчас пишется, как и авторами массовых жанров, так и постмодернистами». И недаром именно к ресурсу чувствительности, к сентиментальному, скажем так, дискурсу со все большей отрефлектированностью обращаются сегодня писатели, вне всякого сомнения, чуждые дамской прозе, но стремящиеся или к новой искренности, или к новому автобиографизму, или к новому же реализму. Нельзя поэтому исключить, что именно здесь – в интервале между слезливостью и трогательностью – еще появятся произведения, достойные не только «пляжного» чтения и места не только на полках с сентиментальной литературой.

См. ДАМСКАЯ ПРОЗА; ДЕПРЕССИВНОСТЬ В ЛИТЕРАТУРЕ; ИСКРЕННОСТЬ, НОВАЯ ИСКРЕННОСТЬ; ЛАВБУРГЕР; КАЧЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА; МАССОВАЯ ЛИТЕРАТУРА; МИДДЛ-ЛИТЕРАТУРА; НОВЫЙ АВТОБИОГРАФИЗМ; НОВЫЙ РЕАЛИЗМ; ЭСКАПИЗМ В ЛИТЕРАТУРЕ

АВАНТЮРНАЯ ЛИТЕРАТУРА, ПРИКЛЮЧЕНЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

АВАНТЮРНАЯ ЛИТЕРАТУРА, ПРИКЛЮЧЕНЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА от франц. aventure – приключение, похождение .Терминологически нестрогое обозначение типа литературы, сюжеты которой, непременно отличаясь повышенной динамичностью и экспрессивностью, представляют собою череду

ГЕЙ-ЛИТЕРАТУРА, ЛИТЕРАТУРА РУССКОГО ГОМОСЕКСУАЛИЗМА

ГЕЙ-ЛИТЕРАТУРА, ЛИТЕРАТУРА РУССКОГО ГОМОСЕКСУАЛИЗМА от англ. gay – веселый, радостный, беспутный, нарядный, пестрый.Спор о том, существует ли особая гомосексуальная литература, рискует стать столь же вечным, как и выяснение вопроса, надо ли, скажем, женскую литературу

ЗАРУБЕЖНАЯ РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА, МЕЖДУНАРОДНАЯ РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА, ЭМИГРАНТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

ЗАРУБЕЖНАЯ РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА, МЕЖДУНАРОДНАЯ РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА, ЭМИГРАНТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА Словарь Юрия Борева трактует словесную культуру русской эмиграции как абсолютно «уникальное явление в истории мировой литературы», а Александр Николюкин в «Литературной

ЛИТЕРАТУРА:

ЛИТЕРАТУРА: Щербатых Ю.В. Искусство обмана. Популярная энциклопедия. М.: ЭКСМО, 2004.Шейнов В.П. Психология обмана и мошенничества. М.: АСТ ХАРВЕСТ, 2001.Бухарин С.Н., Глушков А.Г., Ермолаев И.Д. Информационное противоборство. Книга 2. Теоретические основы. М.: ПОЛИРИ, 2004.Цыганов В.В.,

Детская литература и литература русская

Детская литература и литература русская Много на свете литератур — и живущих, и ископаемых, но не знаю я другой литературы, которая бы подобно русской ставила вопросы «Что делать?» или «Кто виноват?» не только в повестку дня, но и в заглавия произведений. И именно на

II. Пролетарская литература или литература революции?

II. Пролетарская литература или литература революции? Чувствуя это, тов. Троцкий, в последней по счету своей статье об искусстве, внес в свои построения существенные поправки и ввел деление на искусство революционное и искусство социалистическое. Вот что он пишет:Сама

§ 3. Идиллическое, сентиментальность, романтика

§ 3. Идиллическое, сентиментальность, романтика Наряду с героикой, истоки которой в эпосе древности, и эмоциональностью, восходящей к христианскому средневековью, в искусстве присутствуют такие формы жизнеутверждения, как идиллическое, а в Новое время также

Номинализм и литература: об автореференциальности, или как литература избежала молчания[*]

Номинализм и литература: об автореференциальности, или как литература избежала молчания[*] Если, предельно схематизируя, поделить мнения, которые звучат в спорах о статусе литературного текста, в зависимости от того, как они отвечают на вопрос: что говорит (или называет)

Литература

Литература 1. Зарубежная литература XX века: Учебник. – М., 1996.2. Поэзия французского символизма. – М., 1993.3. Энциклопедия символизма. – М., 1998.4. Бодлер Ш. Цветы зла. – М. , 1997.5. Верлен П. Романсы без слов. – М., 1999.6. Рембо А. Произведения. – М., 1988.7. Малларме С. Собрание

Литература

Литература 1. Уайлд О. Полное собрание сочинений: В 4 т. Т. 3. Упадок лжи. -СПб., 1912.2. Уайлд О. Портрет Дориана Грея // О. Уайлд. Я всего лишь гений. – М., 2000.3. Урнов М. Английская литература на рубеже веков. – М.,

Литература

Литература 1. Зарубежная литература XX в. – М., 1998.2. Модернизм в зарубежной литературе. – М., 1998.3. Сумерки человечества: Лирика немецкого экспрессионизма. – М.,

Литература

Литература 1. Антология французского сюрреализма. – М., 1994.2. Андреев Л.Г. Сюрреализм. – М., 1972.3. Сюрреализм и авангард. – М., 1999.4. Энциклопедический словарь сюрреализма.  – М.: ИМЛИ РАН,

Литература

Литература 1. Пруст М. В сторону Свана.2. История французской литературы. Т. IV, 1917 – 1966. – М., 1969.3. Мориак К.М. Пруст. – М., 1999.4. Андреев Л.М. Пруст. – М.,

СЕНТИМЕНТАЛЬНОСТЬ определение | Кембриджский словарь английского языка

Может быть, для некоторых трансляция сентиментальности побуждает к настоящему освобождению.

Из журнала The New Yorker