Что в голове у гения? Об этом расскажет спектакль «Наше все!» театра «Буфф»
валерия троицкая
Культура 11 мая 2019
Только на сайтеЗрителям представили фантазию на тему, как Пушкин создавал повесть «Барышня-крестьянка».
Фото предоставлено пресс-службой театра «Буфф»
Без сомнения, Александр Сергеевич – наше все. Мы выросли на его наследии. Мы говорим на его языке. Пушкин для нас – словно Шекспир для англичан, Гете для немцев или Леннрот для соседей-финнов, но только без налета исторической пафосности или грозной монументальности. Со школьной скамьи все мы знаем: будущий автор «Медного всадника» в Царскосельском лицее нередко хулиганил, пил с друзьями «гоголь-моголь» и учился не очень-то прилежно.
Да и повзрослев, Пушкин не сильно исправился: писал едкие и не всегда приличные эпиграммы, чрезмерно любил красивых женщин и доставлял немало хлопот как членам собственной семьи, так и императорской фамилии.
Вот и театр «Буфф» решил пошутить над гением. Спектакль «Наше все!» поставил Михаил Смирнов – популярный эстрадный артист, конферансье и главный режиссер театра. У него получилась фантазия на тему, как создавалась повесть «Барышня-крестьянка» – одно из самых любимых читателем пушкинских произведений. Порой фантазия режиссера уходит очень далеко, поэтому перед просмотром спектакля все же стоит освежить в памяти историю любви Лизы Муромской и Алексея Берестова.
Фото предоставлено пресс-службой театра «Буфф»
Не лишним будет и приобрести программку – чтобы знать «вводные данные». А они таковы: осень 1830 года, родовое имение семейства Пушкиных – Болдино.
Так начался, пожалуй, самый яркий и плодотворный период его творчества. Именно во время своей болдинской осени Пушкин напишет последние главы поэмы «Евгений Онегин», сочинит чудесные стихи и «Маленькие трагедии». Именно в Болдино будут созданы «Повести покойного Ивана Петровича Белкина», от которых (по выражению самого Александра Сергеевича) Баратынский «ржет и бьется»…
Создатели спектакля «Наше все!» определили его жанр как «признание в любви» к великому писателю. А как можно в него не влюбиться, особенно если ты сам так же молод, остроумен, дерзок и смел? Вполне естественно, что почти все роли в этой постановке исполняют молодые актеры театра «Буфф» – выпускники мастерской Исаака Романовича Штокбанта 2017 года.
Роль Пушкина доверена Арену Кучукяну. Внешне актер разительно похож на писателя, хотя по возрасту гораздо моложе, чем был Александр Сергеевич в 1830 году. Созданный им образ – эдакий непослушный и избалованный подросток, но добрый, веселый, непосредственный и талантливый. Не успевая за своими мыслями, постоянно с пером и бумагой в руках, он пишет повесть где придется – то на на полу, то на ходу…
Фото предоставлено пресс-службой театра «Буфф»В ту пору думы Пушкина занимали крепостные крестьяне, подаренные отцом в честь предстоящей свадьбы. Они-то и станут главными действующими лицами этого спектакля-шутки. На глазах у зрителей будет создан настоящий крепостной театр. Впрочем, не всегда понятно: то ли это крестьяне играют доверенные им роли, то ли пушкинские герои просто сошли со страниц будущей повести и начали жить собственной жизнью. Может быть и так. Кто знает, что у гения в голове?
Перед зрителями предстанет не только кокетливая и озорная Лиза Муромская (актриса Екатерина Конопацкая), но и ее «внутренние голоса».
Чтобы другим крепостным актрисам было не обидно, молодой Пушкин сочинит еще две женские роли: «добропорядочная Лиза» и ее альтер эго – «Лиза-Афродита». Молодого Берестова (актер Игорь Коржов) тоже будет сопровождать странная парочка – учитель-зануда и лихой повеса-гусар, а также собака в чудном исполнении Сергея Коннова. И только бедная Арина Родионовна (роль заслуженной артистки России Натальи Бобровничной) старается образумить всех этих проказников.
Самый яркий образ получился у Дарьи Великановой. Служанка Настя в ее исполнении – колоритная, земная, чуть грубоватая. Если все актеры лишь «играют в Пушкина», оставаясь в нашем времени, то ее Настя – очень правдоподобна. Вокальные данные артистки (участницы фольклорного ансамбля «Домострой») тоже прекрасны. В целом, музыки и песен в спектакле будет много: от сочинений Петра Ильича Чайковского до народных шотландских мотивов и русского хорового пения.
Фото предоставлено пресс-службой театра «Буфф»
Спектакль оставляет ощущение хорошей студенческой постановки – задорной и немного хулиганской.
Актеры спектакля – талантливы и счастливы, как Пушкин в свою удивительную болдинскую осень. У них ветер в голове и любовь в сердце. И если речью и манерами они явно не современники Александра Сергеевича, то душой они ему созвучны.
В антракте молодые люди, уткнувшись в смартфоны, спешно перечитывали «Барышню-крестьянку». И одно это уже хорошо.
#Пушкин #спектакль #премьера #театр #театр Буфф
Материалы рубрики
09 октября, 10:33
«Сказка для старых», «Лавстори». Новинки кино: 13 октября
08 октября, 13:21
Вас приглашают.
Куда сходить в Петербурге с 8 октября06 октября, 15:49
Ростовский музыкальный театр представил в Мариинском свою версию оперы «Турандот»
06 октября, 15:27
Дорога повседневной жизни. О чем рассказывает фильм «Далекие близкие» Ивана Соснина?
06 октября, 14:48
Наглядная история. Как создают макеты для спектаклей?
Комментарии
Загрузка…
Новости партнеров
Идеальный гений эпохи модернизма – Weekend – Коммерсантъ
30 сентября на Лондон обрушится Поль Гоген. Выставки этого художника такого размера и качества в британской столице не было полвека, и, похоже, всегда готовая к переоценке любых культурных величин лондонская публика получит первоклассную пищу для деконструкции. Двусмысленное название — «Гоген: создатель мифа» — интригу только разжигает.
О чем тут пойдет речь — о художнике как создателе мифа о самом себе или о художественной мифологии, созданной Гогеном в его работах? Судя по именам кураторов, среди которых первые лица мирового гогеноведения, выставка будет и о том и о другом, благо материала для размышлений на эти темы Гоген оставил в избытке.
Биография Поля Гогена на первый взгляд представляется канонической: родился в семье француза и полуперуанки, отец был радикальным журналистом, из-за политических неурядиц семья решила уехать в Перу, но до Латинской Америки глава семьи не доехал — умер на борту парохода. Далее — разноцветное и спокойное детство в поместье перуанского дяди, возвращение во Францию, смерть матери, служба матросом на торговом судне, работа по протекции опекуна в богатейшей биржевой конторе Парижа, женитьба в 25 лет, пятеро детей, отличный дом в богатом предместье, солидный ежегодный доход… И вдруг уход от всего и вся ради карьеры художника, обреченного быть нищим до конца своих дней. Картины, неофициальные выставки, бесконечные исчезновения со столичной сцены — то в Бретань и Прованс, то на Мартинику, Таити или немыслимые какие-то Маркизские острова.
Все примерно так и было. Но история идеального гения эпохи модернизма — благополучного буржуа, отказавшегося от всех благ и даже от самой цивилизации ради прихоти (или призвания) быть Художником,— при ближайшем рассмотрении требует многих и многих оговорок. Гоген далеко не единственное имя в истории модернистского искусства, на котором романтический миф о художнике-бессребренике, ведомом исключительно сердцем, а не разумом, терпит крах. Но он был один из первых, кто осознал ценность этой мифологии.
В письмах, воспоминаниях, оговорках, проговорках людей, знавших Гогена при жизни, он предстает кем угодно, только не человеком не от мира сего. «Я инстинктивно чувствую, что Гоген — человек расчета»,— писал брату пригласивший Гогена в Арль Ван Гог. «Если бы ты знал, как низко вел себя Гоген, чтобы его произвели (именно произвели!) в гении, и как ловко он добивался этого»,— сетовал в письме к сыну тишайший Писсарро, сам бывший не в состоянии отказать Гогену в помощи.
«Предки Техаманы», 1893 год
Фото: © Art Institute of Chicago, USA
Но именно этот образ был востребован публикой и, как оказалось, потомками. Именно отшельника и беглеца готовы были пожалеть и попытаться понять только-только принявшие куда более традиционных импрессионистов завсегдатаи вернисажей и редкие покупатели. Гоген-художник не убил в себе удачливого маклера. Только теперь он жаждал не столько денег (деньги все остались в биржевом прошлом), сколько славы. Он был настолько уверен в себе как художнике и настолько ценил свои работы, что то тут то там самовольно производил себя в главы школ и направлений, выторговывал лучшие места и наибольшую квоту на коллективных выставках, ставил себя в позицию учителя по отношению к равным, очаровывал влиятельных критиков и слишком быстро забывал прежних друзей.
Какое все это имеет отношение к его искусству? С одной стороны, никакого. Гоген, безусловно, великий художник. Но виртуозность исполнения проекта по созданию мифа о себе дает нам некоторые ключи к пониманию того, как сочинены его произведения. Искусство Гогена, как, впрочем, и большинства так называемых символистов, не есть искусство сердца. Под ним лежат сложносочиненные тексты и идеи, оно нарративно по определению. Гогену была чужда восторженность и пафосность символистов-поэтов, но недаром же он так чтил невинную, но кривоватую кисть Пюви де Шаванна, через которого он соединял себя не с кем иным, как с гением классицистического текста Пуссеном. Смешивая христианскую и языческие цивилизации, вываливая на истонченных импрессионистическими нежностями парижан буйство таитянских красок и страстей, он, однако, говорил на совершенно понятном им языке — языке классического французского искусства. Равнять себя с гениями прошлого — это тоже своего рода акт тщеславия. Выставка в Tate Modern расскажет и об этом: одним из главных привезенных на нее шедевров станет «Автопортрет в виде Христа в Гефсиманском саду» из Музея Нортон во Флориде.
Вещь роскошная, но невозможная для понимания современниками. Хотя, если вдуматься, такие игры с автопортретами уже позволяли себе некоторые, Рембрандт там или Леонардо. Неплохую компанию выбрал себе таитянский беглец.
Tate Modern, с 30 сентября по 16 января
Либо гений, либо злодей / Non-fiction / Независимая газета
Тэги: философия, пошлость, владимир набоков, публицистика, аристотель, александр блок
| Запад живет по Аристотелю,
Россия – по Платону. Рафаэль Санти. Афинская школа (фрагмент: Платон и Аристотель). 1509. Апостольский дворец, Ватикан |
В России принято много говорить о пошлости и непрерывно ее разоблачать. Набоков настаивал на непереводимости самого понятия «poshlost’», его неискоренимой русскости.
Откуда же в России такoe засилье пошлости, что великие русские писатели: от Гоголя до Чехова, от Горького до Зощенко, от Трифонова до Татьяны Толстой – непрерывно с нею борются, a победить никак не могут? Последним в ряду пошлоборцев высказался Дмитрий Быков в замечательном «Письме историку»:
«…Существовать в России в наши дни – увы, неисправимая оплошность: чего ни пой, куда ни поверни, с кем ни сойдись – все это будет пошлость, единой деградации процесс, хвалила власть тебя или карала. …Ругать коммунистический ГУЛАГ, хвалить коммунистическую пошлость, показывая Западу кулак… какая пошлость <слово на букву «м» только этой буквой и отличающееся от слова на букву «б». – «НГ-EL»>, какая пошлость!..»
Mожно добавить, что и осуждать пошлость – тоже пошлость, уже в квадрате, поскольку само употребление этого слова подразумевает вполне стандартное «интеллигентное» и «брезгливое» к ней отношение. Поэтому прав был Чехов, выставляя пошляками именно борцов с пошлостью, таких, как сухая и правильная Лида Волчанинова из «Дома с мезонином».
Отчего же в России пошлость ходит по кругу, и тот, кто упорнее всех обличает ее, оказывается пошл вдвойне? В быковском стихотворении дан ключ к определению пошлости: «вкус уныл, а пафос беспределен!». Особенность российского общественного дискурса – его пафосность, повышенная эмоциональность и категорическая оценочность. Изучая язык советской эпохи, можно прийти к выводу, что лексические значения слов неразрывно срастаются с экспрессивными и оценочными. Слова «пролетарий» и «материализм» возбуждали энтузиазм и горячую веру, а «буржуазный» или «идеализм» – презрение и вражду. Слова становятся сигналами для определенных действий и отношений. Вот это и есть пошлость: запрограммированность поведения, отсутствие личного подхода и самостоятельной рефлексии. Такое чрезмерное развитие второй сигнальной системы академик Павлов считал характерным для своих соотечественников: «Русский ум не привязан к фактам. Он больше любит слова и ими оперирует… Русская мысль совершенно не применяет критики метода, то есть нисколько не проверяет смысла слов, не идет за кулисы слова, не любит смотреть на подлинную действительность» («Об уме вообще, о русском уме в частности»).
Пошлость – это претензия на нечто большее, чем знание и описание вещей, это прокламация некоей сверхистины, это глубокомыслие, глубокочувствие, глубокодушие на мелких местах. По словам Набокова, «пошлость – это не только явная, неприкрытая бездарность, но главным образом ложная, поддельная значительность, поддельная красота, поддельный ум, поддельная привлекательность». Самый типичный знак пошлости – восклицательный знак. Нигде в мире не употребляют столько восклицательных знаков, как в России. В английском языке он, между прочим, почти полностью вышел из употребления (да и появился впервые на пишущих машинках лишь в 1970-е годы). В британском английском восклицательный знак используется в основном как знак иронии и сарказма, чтобы избытком пафоса подчеркнуть прямо противоположный смысл.
Почти вся российская публицистика – это сплошной восклицательный знак, заменяющий рефлексию и аналитику. И не только публицистика – это стиль общественной жизни, в которой восклицание внедрено в каждый публичный жест.
Пошлость всегда патетична и даже по-своему вдохновенна.
Должно ли нас удивлять соседство вдохновения и пошлости? Примеры можно найти в поэзии революционной эпохи, даже у Маяковского и Есенина, не говоря уж о глашатаях и краснобаях типа Троцкого и Луначарского («железный обруч насилия и произвола», «в сердцах трудовых народов живет непреодолимое стремление»). Пошлость – это претензия на «сверх», это преувеличение «всего хорошего»: красоты, ума, добра, чувства, величия. Это эстетство, умничание, морализм, сентиментальность, мессианство. Это «лебедь горделиво выгибает свою изящную шею» или «клянемся свергнуть гнет кровавого деспотизма». Но и вдохновение – тоже «сверх», состояние чрезвычайности, когда слова и мысли выходят из-под контроля разума, когда опьяняешься высоким и прекрасным: тут, выражаясь словами блоковской «Незнакомки», один шаг от «in vino veritas» до «очей синих и бездонных». Вот почему вдохновение чревато пошлостью даже больше, чем смиренный здравый смысл.
Пошлость бывает плоская – и величественная; пресная – и пьяная. Демьян Бедный впадал в пошлость – ну а Есенин разве нет?
И вот этого вдохновения, большей частью пьяного, очень много в общественной жизни России. Примечательно, что сам Быков, борясь с пошлостью, настаивает, что в России невозможна ни культурная середина, ни средний класс – только полное величие или полное ничтожество.
«Россия – единственная страна в мире, которая может быть либо великой, либо никакой. Швейцария может, Франция может, даже Китай может заниматься мелкими делами… Россия – страна не для средних людей. Даже среднего класса у нас нет. В России вообще нет ничего среднего. Средний человек в России не выживает. В России выживает либо подонок, равного которому нельзя отыскать, настоящий злодей, – либо гений» («Как добиться успеха»).
Понятен терапевтический смысл таких увещеваний: дескать, у нас потому все так убого, что мы еще не прорвались к тому величию, на которое только мы одни во всем мире и способны (хорошо бы скорректировать это утверждение с первым философским письмом Чаадаева).
Но такой максимализм, такая претензия на наибольшее и есть источник пошлости, столь ненавистной Быкову. Все срединное, умеренное, согласно этой логике, – пошлость. Либо великое, либо никакое! Либо гений, либо злодей! Но это стремление непременно к великому, чтобы ни в чем не было среднего, а только удаль и прорыв, – и есть суть пошлости. Российская пошлость всегда претендует на подлинно революционный размах. Типична фигура «нового русского», которому мало умеренно буржуазных форм самоутверждения, ему хочется «зажигать». В этом смысле он родной брат российской революции, которая раздувала «мировой пожар в крови». Горький обличал пошлость и скромное благоразумие и воспевал бурю и буревестничество, не понимая, что «гордый, черный демон бури» – это и есть квинтэссенция пошлости.
В Америке и в Англии, где я прожил четверть века, я практически никогда не сталкивался с явлением пошлости. Там в этот смысловой регистр почти ничего не попадает, хотя люди точно так же, как в России, родятся, учатся, женятся, работают, отдыхают, стареют, умирают.
И все это воспринимается как естественная участь, достойная человека, чем бы он ни занимался – домашним хозяйством, медициной, торговлей или философией. Есть презумпция достоинства в оценке людей, как есть презумпция невиновности в правосудии. В России такой презумпции нет, поэтому приходится каждое письмо начинать «уважаемый» и заканчивать «с уважением», чтобы невзначай не обидеть адресата.
Запад живет по Аристотелю, по принципу золотой середины. Порок – в крайностях, а добродетель – посередине. Россия же живет, грубо говоря, по Платону, с его двоемирием вечных идей и их бренных копий. Россия чувствительна только к крайностям, и потому все среднее здесь обесценивается. Значение придается только абсолютному добру и абсолютному злу, а поскольку абсолютное добро недостижимо, то легко представить, на каком из двух полюсов мы чаще всего оказываемся. Россия – это место, где образуется само свойство пошлости, поскольку срединное подвергается такому гонению с обеих сторон. Если не удалось стать праведником, то уж лучше быть последним прохвостом, чем обывателем, это, по крайней мере, честнее.
Нижняя бездна, верхняя бездна – лишь бы не середина. В российской жизни есть претензия на что-то необычное, великое, вселенское, что, как правило, не поддается никакой реализации, да и заведомо не рассчитано на это, зато выражает себя сплошь восклицательными знаками или многозначительными многоточиями. А с другой стороны – презрение вот к этой самой пошлой середине. Классически это выражено у Блока, в его обращении к ненавистному обывателю:
Ты будешь доволен собой
и женой,
Своей конституцией куцой,
А вот у поэта – всемирный
запой,
И мало ему конституций!
Пускай я умру под забором,
как пес,
Пусть жизнь меня
в землю втоптала, –
Я верю: то Бог меня снегом
занес,
То вьюга меня целовала!
Здесь представлены сразу два типа пошлости.
Первая, очевидная, – пошлость, которая обличается поэтом: обывательское довольство… Допускаю, что большинство людей, встреченных мною в США и в Англии, довольны своими женами и конституциями – но это ничуть не делает их обывателями. Они много работают, совершенствуются в своих профессиях, воспитывают детей, помогают бедным, несут ответственность за состояние общества. Ни малейшего налета пошлости не чувствуется в их жизни, притом что они не рвутся в верхние бездны и не падают в нижние.
Вторая пошлость, представленная у Блока и уже не чуждая ему самому, – это обличение пошлости. Конечно, с восклицательным знаком. «А вот у поэта – всемирный запой,/ И мало ему конституций!» По мне, так «всемирный запой» – это пошлость не меньшая, а большая, чем довольство женой и конституцией. Гораздо более притязательная – а потому опасная и разрушительная. А вслед за отвержением середины идет прямое взаимообъятие двух бездн, нижней и верхней, их трогательное единение: да, «как пес», да, «втоптала» – зато «Бог» и «целовала!» Это и есть пошлость, возведенная в степень антипошлости, пошлость воинственная, величественная, как бы романтическая, поднятая на ходули и с этой высоты взирающая на срединно-пошлый мир.
Поэтому я бы призвал к крайней осторожности в употреблении слова «пошлость». Было бы полезно на какое-то время вообще вывести его из культурного словаря. Как писал Бродский, благо тому языку, на который нельзя перевести Платонова. И благо тем языкам, на которые не переводится слово «пошлость». В русском оно стало средством борьбы с той самой «золотой серединой», в которой российская жизнь больше всего нуждается.
Как найти все скрытые сюжетные локации Восточной Лутерры в Lost Ark
Автор Крис Марлинг
С нашим путеводителем по «Потерянному ковчегу» найти все локации «Скрытая история» в Восточной Лутерре — это прогулка по (p) ковчегу.
У каждого континента в «Потерянный ковчег » есть отдельная глава в вашем «Книге авантюриста». И частью каждого из них является поиск и отслеживание семи скрытых историй путем сбора подсказок.
Иногда они представляют собой одну заметку, а другие могут привести вас к нескольким локациям — иногда в разных областях.
Связанный: Потерянный ковчег: где найти каждое семя мококо на равнине Диорика
Скрытые сюжетные локации в Восточной Лутерре относительно просты, за исключением одной, которая длится очень короткое время. Некоторые подсказки очень трудно обнаружить. И два из них требуют, чтобы вы посетили несколько мест в одной зоне. Но все локации находятся в местах, куда вы можете легко добраться, если будете следовать нашим рекомендациям ниже.
Секрет старосты — Скрытая история в замке Лутерра
Из Вход во дворец Triport , идите в сам дворец. Направляйтесь на северо-запад и поверните направо во вторую нишу. Когда вы доберетесь до офиса в конце, осмотрите заднюю часть первого книжного шкафа слева от вас . Здесь вы найдете скрытую историю «Секрет старосты».
Благородная жизнь — Скрытая сюжетная локация в порту Вейвстранда
Направляйтесь в северо-западный угол Порт Вейвстранд и в Поместье Моронто .
Оказавшись внутри здания, пройдите назад и найдите стопка книг на земле рядом с левым столом . Исследуйте здесь, чтобы найти отрывок из дневника Калса , скрытую историю «Благородная жизнь».
Происхождение Пурууса — Скрытая история Терраса Леяра
Идите к деревьям посреди северо-западной области Land of Puruus . Справа от пней вы найдете первую часть книги «Происхождение Пурууса». Предупреждение: Это история из четырех частей, и она идет по таймеру. Но у вас есть 10 минут, чтобы добраться до каждой новой локации, и все они рядом, так что времени не так много.
Из локации первого этажа идите на юго-восток в середину следующей области (с элементалями воды). Вторая часть находится в юго-западном углу большого центрального бассейна , прямо над светящимися синими растениями. Теперь вернитесь через мост на северо-запад и идите в угол на восточной стороне, где вы найдете Лидер Пуруус Джахия .
В третьей части истории позади нее на растениях. Наконец, покиньте эту область на север и следуйте по северо-восточному пути к Земля Пуруус Трипорт . Слева вы найдете Commander of Puruus Ligheas . И рядом с Лигеасом в траве , заключительная часть истории «Происхождение Пурууса».
Пафос гения — Скрытая сюжетная локация Леярской террасы
От Triport Mistfog Shelter Triport идите на юг и идите по тропинке справа вверх по склону. Когда вы доберетесь до места прибытия лифта, вы увидите каменный монолит с книгой на нем . Прочтите его, чтобы узнать историю «Пафос гения».
Грушевые деревья и он — Скрытая сюжетная локация цветущего сада
Войдите в большую область деревьев, к которой вы пришли после длинного западного пути в Цветущий сад из Санбрайт-Хилл. Введите первое поле справа, рядом с Knight Boens , и как только вы войдете, поверните сразу налево.
Под вторым деревом лежит сумка , а в ней первая часть «Груши и Он».
Предупреждение: Это история из трех частей за невероятно короткое время. У вас есть только 40 секунд, чтобы добраться до второй части истории, которая находится в следующем поле прямо к северу от первого . От первого фрагмента истории идите на север, а затем направо на развилке, придерживаясь левой стороны пути. Войдите в поле слева, и на северной стороне (справа от вас) будет дерево. Вторая подсказка находится сзади справа от основания дерева.
Предупреждение: Опять же, у вас очень мало времени, чтобы добраться до третьей части истории. Это снова 40 секунд, но вам нужно ехать дальше — так что вы можете захотеть сесть на . Вам нужно пройти в юго-западный угол области, где вы найдете дерево рядом с камнями у входа в деревянное здание . Заключительная часть истории снова находится сзади справа от дерева на земле.
Это действительно сложная история, тем более что вы, вероятно, будете атакованы долгоносиками в каждой из сюжетных точек . Так что может быть разумно взять с собой друга, чтобы сражаться, пока вы расследуете, или подождать, пока вы не станете достаточно сильными, чтобы очень быстро справиться с монстрами.
Священные ритуалы жнецов — Скрытая история на холме Санбрайт
Идите в юго-западный угол Sunbright Hill , отмеченный на вашей карте как «World Harvest Base» . Когда вы войдете, продолжайте двигаться на запад мимо перекрестка и вверх по склону. Идите направо назад и через ворота, где вы будете сражаться с Каслур, относительно слабый суб-босс . Справа от двери в дом есть стол. Прочтите книгу на столе, чтобы узнать историю «Священные ритуалы жнецов».
Имя Черной Розы – Часовня Черной Розы Скрытое Сюжетное Место
Из Внутреннего Трипорта Церкви , идите из Кладбища на юго-восток.
В конце пути, ведущего наружу, идите налево и еще раз налево по тупиковой дорожке. В конце вы найдете алтарь справа с цветами у основания . Исследуйте цветы, чтобы раскрыть историю «Имя черной розы».
Next: Lost Ark: Полное руководство и прохождение
Пафос ШекспираИз Пафоса Шекспира Дж. Ф. Пайра. В Шекспир Этюд . Мэдисон: Университет Висконсина. Пафос Шекспира — один из основных тонов его страстного гения, как и его юмор, его чистая радость, его безмятежная экзальтация, его сладострастное
меланхолии, его чувству волнующего волнения, его волнующей героической напряженности, его чувству странности и тайны, его романтике, его властной трагедии.
величие. Такой перечень качеств, возможно, не является строго категоричным. Он просто перечисляет некоторые доминирующие шекспировские настроения и может
быть измеримо сжатым или увеличенным по желанию. Представления о страстях могут возбуждать в нас подобные им, но не обязательно; одни и те же элементарные страсти имеют очень разную привлекательность в зависимости от условий, при которых проявляется их действие. Страсть страха, столь ужасная в «Макбете», смехотворна у сэра Эндрю Эгьючика. комично и довольно патетично в «Виоле», и переходит в царство сверхъестественного трепета в сценах с призраками Гамлета , с разной тональностью для каждого персонаж, который сталкивается с ужасным зрелищем. Ясно, что страсти — лишь рабочие цвета драматурга, и их эмоциональная привлекательность зависит от того, как они сочетаются с
друг друга и объекты, к которым они применяются. Страсть, как и действие, пробуждает эмоции отчасти благодаря раскрытию характера, и наша реакция регулируется нашей симпатией или антипатией
к характеру, наше представление о котором он увеличивает. В одном
Уважение, все эти буйные настроения приводят нас в восхищение, возвышая наше ощущение сил человеческой души; но, кроме того, они нас тревожат; они «слишком похожи
«молния»; мы чувствуем, что они заряжены фатальными потенциями. Действие, в свою очередь, возбуждает нас не только потому, что оно непосредственно
выражения человеческой природы, то есть для проявлений страсти и откровений характера, но также и из-за «некоторых следствий еще
висящие среди звезд», которые могут вызвать радость или страдание у самого актера или у людей, на которых он действует. В произведении репрезентативного искусства, особенно в драме, все эти динамические элементы в конечном счете разрешаются в статике.
состояние чувства, при котором мы воспринимаем не только воздействие последней сцены, но при котором воображение обращается назад к своему ряду
переживания и вся связанная с ними схема страсти, характера, действия и следствия течет через нас, как соответствующие ноты музыкального произведения.
аккорд, оставляя нас задумчивыми, приглушенными, впечатленными, потрясенными, согретыми, восхищенными, тронутыми, освеженными, воодушевленными, воодушевленными или каким-то подобным образом успокоенным. Таким образом, «патетическое» настроение есть один из общих видов чувств или сложных эмоциональных состояний, пробуждаемых репрезентативным искусством, и «пафос».
есть качество представления, посредством которого производится этот эффект. Попытка установить границы области эмоций, где все термины
переменная, и многие из них подразумевают, что другие могут
показаться безрассудной затеей; и все же некоторые дальнейшие различия кажутся необходимыми. Большинство
очевидным процессом пафоса является пробуждение
сочувствие к страданию или несчастью, эмоция
которую мы называем жалостью. Но сама жалость является составной частью многих настроений, не все из которых обладают
качество пафоса. В популярном употреблении есть тенденция обращать внимание исключительно на жалкие
элемент пафоса, чтобы почти любая беда
который пробуждает эмоции, называется
«жалкий», особенно если смысл его обостряется какой-то иронией обстоятельств или ассоциаций. Качество пафоса зависит от пропорций, в которых смешаны элементы жалости, с одной стороны, и других нежных чувств, таких привязанности, благодарности, восхищения или радости на Другой. Пример взаимодействия жалости, восхищение и привязанность хорошо выражены в Анализ Отелло колдовства, с помощью которого он выиграла Дездемона, концовка Она любила меня за опасности, которые я прошелИ все же, несмотря на трогательные элементы в нем, Рассказ Отелло о его ухаживаниях не является жалким, ибо нам еще предстоит считаться с его достоинством манер который выносит весь сольный концерт из домена пафоса, и это, надо отметить, соответствует с главной целью Отелло как оратора, которая состоит не в том, чтобы коснуться просто, а в том, чтобы убедить .  На С другой стороны, в некоторых случаях истинного пафоса элемент сострадания настолько слаб, что эмоция кажется, зависит только от реакции на красоту или восхищение, или даже на радость как таковую. Раскин где-то описывает природный ландшафт как обладающий «жалкой красотой». Сомнительно, однако, если красота или радость когда-либо действительно жалки сохранить через некоторые (пусть деликатные) arriere pensee своей скоротечности, беспомощности, незащищенности или подобное, аналогичное, похожее; как о «красоте, чье действие не сильнее цветка», и «радости, чья рука всегда под рукой». его губы, прощаясь». Пафос может возникнуть из-за чувство контраста между настоящей радостью и прошлыми трудностями, страданиями или опасностью. В этих последних
случаях, конечно, эмоция жалости отклоняется
из настоящего в прошлое или воображаемое состояние и две эмоции радости в настоящем
счастья и жалости к противоположному состоянию сливаются в патетическое настроение, в котором
преобладает чувство, близкое к благодарности. Все эти состояния настроения будут легко заметить, если они становятся привычными или конституциональными, или если они слишком мало облегчаются более яркие эмоции, будет подавлено настроение которую мы называем меланхолией. Пафос и меланхолия, следовательно, соседствуют, но не тождественны. Они могут даже сливаться; но они в большинстве случаи, легко различимые. Есть богатая вена меланхолии у Шекспира; но его пафос обычно не является следствием его меланхолии; скорее его меланхолия является углублением его пафоса. Пафос Шекспира, и можно добавить его меланхолия также очень близка его юмору; и причина этого становится очевидной, когда мы исследуем природу обоих. Поскольку его пафос состоит в основном из конфликта приятных и болезненных эмоций, небольшое изменение текстуры легко может дайте нам вместо пафоса, оживляемого юмором, юмор, подслащенный пафосом. Осталось сделать еще одно важное различие; но, как это часто обсуждалось в других местах,
это может быть кратко утилизировано здесь. Дело в том, что Шекспир никогда, ни в комедии, ни в трагедии, не заканчивается в патетической тональности, точка
к которому я вернусь позже. То, что в этих великих сценах есть примесь сострадания,
истинный; но страсти, с которыми он смешался
настолько волнительны, действия настолько неистовы, последствия настолько поразительны, что жалость заглушается
в смятении. В самом конце, правда, ветры стихают и стихают, и волны разбиваются о них.
себя в могущественном проседании; но это покой высшей экзальтации. Мы сами, как герой на последнем издыхании, словно выхвачены из бури и борьбы, которые катят вред
менее отсталые под нами, и эмоции, которые мы
чувствовать, если эмоцией можно назвать то настроение, которое
состоит в сиюминутном превосходстве над всеми конечными
волнение, это «та эмоция отрешенности и освобождения, в которой действительно состоит возвышенное». Эмоция возвышенного подобна пафосу в том, что в обоих случаях мы полностью пассивны; но в одном случае наша пассивность — это бездыханность, почти ошеломляющее сжатие, словно для внезапного прыжка; пассивность патетического настроения расслаблена, нервозна, дыхание глубокое, как при истоме что предшествует сокращению. В одном мы близки к бесконечности; в другом мы ощущаем свое родство со смертностью, восхитительно, тепло, каждой клеточкой. Как цитировать эту статью:______ Связанные ресурсы Пафос Шекспира — Изображение детства и юности Shakespeare’s Contemporaries: Top Five Greatest Preface to The First Folio Язык Шекспира Quotations About William Shakespeare Shakespeare’s Siblings |
Она имеет основу, отличную от схемы элементарных страстей, как они обычно классифицируются. Возможно, нет двух людей, которые точно совпадали бы в своем анализе или характеристике столь сложных явлений, в которых субъективные элементы играют столь большую роль. В
в то же время среди образованных людей будет справедливое согласие относительно общего эффекта, производимого проявлением страстей в каждом конкретном случае.
Нас может позабавить проявление гнева или вызвать эмоцию, напоминающую гнев.
показом легкомыслия; мы можем быть напуганы или потрясены сильным проявлением ярости,
или мы можем быть воспламенены негодованием или презрением к
подлое проявление страха. Вид горя
рождает в нас не точную имитацию страсти
но видоизмененная его форма, которую мы называем жалостью, и
характер и интенсивность нашей печали сдерживают
зависит от характера нашей симпатии.
Кроме того, удобства искусства требуют, чтобы эмоции, пробуждаемые такими изображениями, были
такого характера и интенсивности, которые обеспечивают в целом приятный результат, и это достигается
благодаря способности представления пробуждать в нас чувство: то есть эмоционально видоизмененную мысль или фантазию, посредством которой мы направляемся к
восприятие причин и отношений вещей, их значения, соответствия и пропорции, смешанное с чувством адекватности или красоты
представление.
Страсть возбуждает нас еще и потому, что она через характер оказывает влияние на судьбу;
мы чувствуем в нем непосредственную или потенциальную силу, которая может повлиять на судьбу как характера, в котором она проявляется, так и других характеров.
в чьей судьбе мы заинтересованы. Таково, отчасти, наше душевное состояние, когда мы наблюдаем несдержанные вспышки Лира в его первой сцене,
бурные восторги Отелло, воссоединившегося с женой на Кипре, первые экстазы Ромео и Джульетты, ненормальная меланхолия Гамлета,
или всепожирающие амбиции леди Макбет.
Мы реагируем на репрезентации
страсть, поэтому, во-первых, как возбуждающие через внушение и сочувствие подобные, но приятные действия в нас самих; во-вторых, как разоблачения
персонаж; в-третьих, как следствие предыдущего действия или как источник дальнейших действий, которые, в свою очередь, могут привести к дальнейшим последствиям, т.
вместе с новыми проявлениями страсти и новыми проявлениями характера.
и пассивное настроение единого, но непроизвольного возбуждения, в зависимости от характера и интенсивности представления.
Это явно неразборчиво. Эффект пафоса чаще всего достигается за счет обращения к чувству несчастья, соединенного с дальнейшим возбуждением нежного чувства посредством
совпадение проявления какой-то милостивой или замечательной черты в объекте сострадания. По
эти средства производят смешение теплых и симпатических эмоций, что чрезвычайно
приятный, связан с пассивной стороной нашего
природы и является следствием того, что мы называем «пафосом».
Обратная ситуация в этой ситуации слишком банальна, чтобы
требуют анализа.
Это
различие между жалким и возвышенным.
Шекспировские комментаторы нередко ссылаются на пафос его великих трагических сцен.
хотя это не обязательно неправильно, это может легко
ввести в заблуждение. Конечно, никто с глазом
к их полному эффекту подумал бы о применении
срок, «жалкий» к финалу Лир , Отелло , Гамлет , или, впрочем, любой из трагедий.
[Сантаяна, Чувство прекрасного, с. 239.]Тан Инь — выдающийся художник с пафосной жизнью
Тан Инь (1470 — 1524), любезное имя Тан Боху, был великим художником, литератором, каллиграфом и поэтом династии Мин.
Его блестящий талант принес ему славу и друзей, а также подозрения и бедствия, и череду пафосных встреч.
Поэма «Цзы Шу Лянь Цзюй Ши» и каллиграфия Тан Инь — Дворцовый музей
Гениальный вундеркинд Тан Инь и его славные ранние годы
Тан Инь родился в обычной семье, отец которой владел небольшим рестораном. Они никогда не были богатыми, но жили вместе мирной и счастливой жизнью.
Он проявил исключительный талант в живописи, каллиграфии и литературе и стал известным вундеркиндом в своем родном городе.
Когда ему было 15 лет, он занял первое место на имперском экзамене своего города, после чего его репутация гения широко распространилась.
Затем он подружился с другими талантливыми людьми и женился на красивой девушке, которую любил.
В этот период жизнь Тан Иня была яркой, беззаботной и гордой.
Он и его умные друзья проводили много времени, развлекаясь, путешествуя, рисуя и сочиняя, наслаждаясь своей молодой и блестящей жизнью.
Тан Инь Картина «Дун Ли Шан Цзюй Ту», изображающая любовь к хризантемам — Шанхайский музей
Огромные трагедии и решимость
Когда Тан Инь было 24 года, произошла серия трагедий.
Его родители, жена, сын, младшая сестра, друг детства и учитель скончались. После этого его жизнь полностью изменилась.
Тан Инь решил принять участие в Национальном имперском экзамене, получить хороший балл и занять политическое положение, как и ожидали все ученые династии Мин.
В следующие несколько лет он прилежно учился, женился на второй жене и постепенно оправился от огромных потерь до этого.
Как и ожидалось, Тан Инь получил отличный результат в своей провинции, когда ему было 28 лет, и отправился в Пекин, чтобы принять участие в финальном раунде имперского экзамена.
По пути в Пекин он встретил другого человека по имени Сюй из очень богатой семьи, и они стали хорошими друзьями.
Тан хорошо сдал экзамен и должен был войти в тройку лучших в этом году, но вскоре его посадили в тюрьму по обвинению в мошенничестве.
Веерная обложка Тан Инь Картина «Ку Му Хан Я Ту», на которой изображены увядшие деревья и вороны в холодной среде — Дворцовый музей
Ошибочно обвиненный вундеркинд и его потерянная мечта Инь был очень уверен в себе и горд и публично заявлял, что станет чемпионом.
Позже люди узнали, что экзамен того года был чрезвычайно сложным, и только два участника ответили отлично: Тан Инь и его богатый друг Сюй. Затем они оба были заключены в тюрьму и находились под следствием.
Оказалось, что его богатый друг Сюй действительно купил экзаменационную тему у главного экзаменатора за большие деньги.
Тан Инь, однако, этого не сделал.
Но то, что он объявил себя чемпионом перед экзаменом, вызвало у него подозрения; люди не верили, что ученик может предсказать результат, если только не произойдет что-то невероятное.
Кроме того, в то время Тан Инь и Сюй были очень близкими друзьями.
После этого главный экзаменатор, у которого тема экзамена была украдена слугой, был вынужден уйти в отставку; он был зол и печален и очень скоро скончался.
Тан Инь и Сюй были аннулированы, и им было запрещено снова участвовать в Имперских экзаменах.
Это означало, что Тан Инь никогда не будет заниматься политикой, о которой мечтали самые образованные люди древнего Китая.
Картина Тан Иня «Тун Инь Цин Мэн Ту», на которой изображен человек, отдыхающий под деревом, стихотворение о том, что он никогда больше не будет участвовать в императорском экзамене — Дворцовый музей
Потерпевший кораблекрушение гений, живущий в нищете
После того, как Тан Инь был освобожден из тюрьмы, он получил должность младшего офицера.
Он отказался выполнять эту работу, так как она была слишком далека от его настоящего таланта и слишком противоположна тому, что он ожидал.
Придя домой, Тан Инь обнаружил, что все изменили свое отношение. В глазах людей Тан Инь больше не был гениальным ученым с блестящим будущим; напротив, он был всего лишь изгнанным мошенником.
Его вторая жена вскоре забрала все его деньги и ушла от него.
Картина Тан Иня «Ван Шу Гун Цзи Ту», изображающая женщин в королевском дворце короля Шу (901 — 926) — Дворцовый музей рисование и посещение публичных домов.
Все его старые друзья получили достойные оценки на имперских экзаменах, заняли политические должности и служили стране как уважаемые чиновники.
Но Тан Инь, самый талантливый гений, зарабатывал на жизнь продажей своих картин.
Он купил заброшенный дом и с тех пор жил там. Он назвал ее «Хижиной цветения персика» (Тао Хуа Ань) и создал там множество шедевров.
Картина Тан Иня «Ши Мин Ту», на которой изображены ученые, пробующие чай — Дворцовый музей
Притворяясь сумасшедшим и спасаясь от смертельного кризиса его вассальное состояние, что очень взволновало Тана.
Глубоко внутри Тан Инь все еще хотел быть политически полезным.
Итак, он с радостью принял предложение и вскоре прибыл туда; сейчас ему было 44 года.
Однако, пожив некоторое время во дворце короля, он узнал, что король тайно готовился к восстанию: король обучал солдат и запасал оружие, что было уголовным преступлением в династии Мин.
Тан Инь не хотел бунтовать, но и уйти безопасно он тоже не мог, узнав страшную тайну короля.
Таким образом, Тан Инь начал вести себя как сумасшедший, бегая по улице, поедая отвратительный мусор и рассказывая всем, что он почетный гость короля.
Никто не мог понять, что чувствовал этот гениальный гений из-за того, что он был сумасшедшим на улице и вызывал у всех отвращение, и как отчаянно он потерял свою последнюю гордость и достоинство.
Несколько месяцев спустя король смутился и отправил Тан Инь обратно.
Картина Тан Иня «Луо Ся Гу Ву Ту», на которой изображен одинокий ученый, ценящий сияние заката и водоплавающих птиц — Шанхайский музей годы спустя и быстро потерпел поражение от великого генерала Ван Янмина.