Социально-методический центр поддержки СО НКО Московской области

«Интеллигент – человек, обладающий умственной порядочностью»

В 1993 году академик Д.С. Лихачев направил в редакцию журнала «Новый мир» письмо, озаглавленное «О русской интеллигенции». Публикуем цитату из этого письма.

Я пережил много исторических событий, насмотрелся чересчур много удивительного и поэтому могу говорить о русской интеллигенции, не давая ей точного определения, а лишь размышляя о тех ее лучших представителях, которые, с моей точки зрения, могут быть отнесены к разряду интеллигентов. В иностранных языках и в словарях слово «интеллигенция» переводится, как правило, не само по себе, а вкупе с прилагательным «русская».

Безусловно прав А. И. Солженицын: интеллигент — это не только образованный человек, тем более не тот, которому он дал такое обозначение как «образованец» (что-то вроде как «самозванец» или «оборванец»), это, может быть, и несколько резко, но Александр Исаевич понимает под этим обозначением слой людей образованных, однако продажных, просто слабых духом.

Интеллигент же — это представитель профессии, связанной с умственным трудом (инженер, врач, ученый, художник, писатель), и человек, обладающий умственной порядочностью. Меня лично смущает распространенное выражение «творческая интеллигенция», — точно какая-то часть интеллигенции вообще может быть «нетворческой». Все интеллигенты в той или иной мере «творят», а с другой стороны, человек пишущий, преподающий, творящий произведения искусства, но делающий это по заказу, по заданию в духе требований партии, государства или какого-либо заказчика с «идеологическим уклоном», с моей точки зрения, никак не интеллигент, а наемник. К интеллигенции, по моему жизненному опыту, принадлежат только люди свободные в своих убеждениях, не зависящие от принуждений экономических, партийных, государственных, не подчиняющиеся идеологическим обязательствам.

Основной принцип интеллигентности — интеллектуальная свобода,- свобода как нравственная категория. Не свободен интеллигентный человек только от своей совести и от своей мысли.

Из: Д.С. Лихачев. «О русской интеллигенции»

Кто такие интеллигенты? Что значит слово «интеллигентный»?

Интеллигенция — это социальная группа, к которой относятся люди высокой культуры, профессионально занимающиеся умственным трудом. Интеллигент — человек, принадлежащий к этой группе.

Происхождение слова

Слово «интеллигенция» изначально указывало на широкий спектр мыслительной деятельности. Оно произошло от латинского глагола intellego, который переводится как «ощущать, воспринимать; познавать, узнавать; мыслить; знать толк, разбираться».

Итальянский философ Фома Аквинский считал, что ум и интеллигенция — различные понятия. «Интеллигенция — это отличная от ума сила, поскольку разум является силой, отличной от воображения или чувства», — писал он в богословском трактате «Сумма теологий». Он также напоминает, что слово «интеллигенция» в переводах с арабского использовалось в отношении ангелов: «по той, возможно, причине, что такие субстанции всегда актуально мыслят».

В значении социальной группы слово «интеллигенция» вошло в употребление примерно на рубеже XVII-XVIII вв. Как пишет социолог Н. В. Латова, «Люди, профессионально занимающиеся интеллектуальными видами деятельности (учителя, артисты, врачи и т. д.), существовали уже в Античности и в Средневековье. Но крупной социальной группой они стали только в эпоху Нового времени, когда резко возросло количество людей, занятых умственном трудом».

По мнению советского филолога Д. С. Лихачева, первыми русскими интеллигентами были дворяне-вольнодумцы в конце XVIII века: например, А.Н.Радищев и Н.И.Новиков.

Презрение к интеллигентам

В Толковом словаре Ушакова приводится еще одно значение слова «интеллигенция»: «то же, как человек, социальное поведение которого характеризуется безволием, колебаниями, сомнениями». В качестве примера приводится цитата В.И.Ленина: «Вот она, психология российского интеллигента: на словах он храбрый радикал, на деле он подленький чиновник»

Стоит отметить, что перед революцией 1917 года занятие умственным трудом перестало было основным признаком интеллигента. На первый план вышли оппозиция власти, гражданская ответственность и стремление к социальной критике.

По мнению некоторых социологов, к началу XXI столетия сформировались три вида интеллигенции: высшая (представители творческих профессий, изобретатели), массовая (учителя, врачи, журналисты) и полуинтеллигенция (ассистенты, медсестры, техники).

За рубежом в отношении тех, кто занят в сфере умственного труда, чаще используется термин «интеллектуалы» (intellectuals).

кто это такой и как натренировать интеллект?

Парадокс: слово «интеллигент» часто упоминается в повседневной речи, но мало кто может объяснить его значение. Большинство опирается на стереотипы про пенсне и шляпу или вспоминает о диссидентах. Статьи в интернете также дают противоречивую информацию. Какие ассоциации возникают при слове интеллигентность? Действительно ли она напрямую связана с интеллектом? Можно ли стать интеллигентом в первом поколении? В статье попробуем подобрать ключ к этому многозначному понятию.

Кто такой интеллигент?

Интеллигент — это порядочный, высокообразованный человек с развитым интеллектом, высокой внутренней культурой, самоуважением и уважением к окружающим, имеющий чувство меры в словах и действиях. Похожие определения дают и словари. Но термин относится к словам с расплывчатым смыслом, которые каждый употребляет по-своему. Одни считают интеллигентами всех «очкариков» с университетским дипломом. Другие путают их с интеллектуалами. Третьи причисляют к интеллигентам по второстепенным признакам – шляпе, например. Ясно одно: интеллигент – это характеристика не конкретного человека, а свойства человеческого ума.

Пройти тест: Шкала самоуважения

Слово «интеллигенция» происходит от латинского «Intelligents» – думающий, размышляющий, понимающий. В научный оборот введено в России в 60-х годах XIX века как альтернатива понятию «дворянство». Позже слово перешло в западноевропейские языки. С немецкого языка «Intelligenz» переводится как «сообщество образованных или творчески одаренных личностей». В иностранных словарях слово «интеллигенция» часто встречается вместе с дополнением «русская». Поэтому считается, что это в основном русское явление.

В иностранных языках чаще встречается понятие интеллектуал, а интеллектуальная честность занимает первые места в списке нравственных качеств. Но в русском языке разница в понятиях «

интеллигент» и «интеллектуал» существует. Интеллектуал – человек с отличной памятью и аналитическими способностями. Русский интеллигент – это носитель духовности и нравственности, элита, интеллект, образование и духовно-нравственная основа в одном лице.

В своем открытом письме академик Д. С. Лихачев писал: «Интеллигент – это человек с высокой умственной порядочностью. Основной принцип интеллигенции – свобода как нравственная категория».

Немного об истории интеллигенции.

Несмотря на русское и относительно недавнее происхождение слова «интеллигенция», присущие ей черты были еще у философов Древней Греции. Это были любознательные и интеллектуально развитые люди, добившиеся своего положения умственным трудом. По Аристотелю интеллигентность – это способ мышления философов-неоплатоников, который управляется Высшим Разумом. Для обитателей колыбели английского образования Оксфорда еще в XIII веке использовали слово «brainy» – «мозговитые». Хотя слово произносилось с презрением, так как интеллектуалов традиционно обвиняли в отрыве от народа, непрактичности, снобизме.

В России образованное общество начало создаваться во времена Петра I. Тогда оно состояло исключительно из дворян-вольнодумцев, выражавших не совпадающие с царской позицией взгляды. Когда слово интеллигенция только вошло в оборот оно обозначало человека, закончившего гимназию и зарабатывающего себе на жизнь не-физическим трудом. Но за несколько десятилетий это понятие и его производные приобрели большую значимость, вошли во все толковые словари и учебники по истории.

Первоначально интеллигенцией называли социальную прослойку образованных людей, занимавшихся сложным умственным трудом или творчеством. Интеллигенция была в вечной оппозиции с аристократии, принимавшей существующий порядок как данность, независимо от его разумности. Возможно, поэтому главной чертой интеллигента считают оппозиционность по отношению к официальной власти.

Вопрос о русской интеллигенции до сих пор относят к неоднозначным и запутанным. До революции это был существовавший класс, феномен русского образованного общества. Но за годы советской власти понятие интеллигентности сильно нивелировалось. Слово «интеллигент» стало чуть ли не ругательным, к нему добавлялось презрительное «гнилой». Но сегодня слово «интеллигенция» все чаще употребляется со словом «свобода». А темы о роли интеллигенции в революциях, переворотах, формировании современного общества вызывают жаркие споры политологов, социологов, журналистов, политиков, религиозных деятелей.

Этических и человеческих стандартов интеллигенции не существует. Как и одного мнения о ее роли в истории. Уяснить для себя образ русской интеллигенции от ее зарождения до сегодняшних дней помогут произведения Ф. Н. Достоевского, Б. Пастернака, Анны Ахматовой, Павла Лунгина, работы академика А. Сахарова, политического философа Н. Бердяева.

Как стать интеллигентом в первом поколении?

Спор о том, какого человека можно назвать интеллигентным, ведется несколько столетий и продолжается сегодня. Говорят, что без переданной по наследству генетики интеллигентности не бывает. Но есть и другое суждение: быть интеллигентным – социальный долг каждого человека. Душевные и интеллектуальные силы развиваются точно так же, как и физические. А тренировка возможна в любых условиях.

Что можно сделать прямо сейчас?

Если для образования потребуется время и деньги, то способов улучшить уровень культуры прямо сейчас существует немало. И это при минимальном уровне дохода.

Совсем бесплатно:

1. Не мусорить в подъезде, на улице, в парке, в лесу.
2. Не воровать лампочки, не ломать перила, не бить стены в подъезде.
3. Бросать мусор в урны и не опрокидывать их.
4. Убрать хлам на своем и на общем балконе, в гараже, на даче.
5. Убирать за своими собаками.
6. За рулем пропускать пешеходов.
7. Не перебегать улицу в темноте, на красный свет или в неположенном месте.
8. Правильно питаться (не есть много хлеба и сладкого).
9. Улыбаться, здороваться, придерживать дверь перед человеком, идущим позади вас.
10. Спорить с уважением к собеседнику.

Можно относить себя к интеллигенции или не относить. Можно вообще не задумываться о классификации. Ведь приветливость, вежливость, искренность, милосердие, умение сопереживать делают человека не только интеллигентным, но и красивым.

Пройти тест на эмпатию

Как развить интеллект?

Есть популярная шутка: «Чтобы стать интеллигентом нужно сперва научиться правильно писать это слово, а потом получить парочку высших образований». Конечно, сам по себе диплом о высшем образовании не обеспечит человеку интеллигентности. Но ум, интеллект, образованность – это совсем другое. Это приобретенное саморазвитием в тяжелом труде над собой.

Сегодня можно найти немало книг с советами о том, как натренировать свой мозг и стать умнее. Мы собрали советы лучших тренеров по саморазвитию:

1. Выучить иностранный язык.

Любой язык – сложнейшая система, состоящая из мелких кирпичиков-фонем. Когда мозг начинает изучать правила сложения «кирпичиков» в слоги, слова, предложения, он активирует и создает новые нейронные связи. Если обучение проходит регулярно, мозг старается улучшить процесс, связывая с ним большее количество гормонов удовольствия.

Так что изучение иностранного языка – отличный тренажер для мышления и гибкости мозга. А еще – вызов самому себе и тренировка силы воли.

2. Заняться спортом.

Научно доказано, что физическая активность влияет на работоспособность мозга. Занятия спортом в пожилом возрасте не только улучшают память, но помогают отодвинуть старческую деменцию. Похожие исследования есть и для детей и для молодых людей. Дети с развитыми мышцами выполняют тесты на память лучше своих малоактивных сверстников. А разница в биологическом возрасте мозга физически активных и не активных людей достигает десяти лет.

Так что можно уверенно сказать: занятия спортом три раза в неделю напрямую связаны с карьерным ростом и зарплатой.

3. Учиться музыке.

Музыка – совершенно иной тип мозговой работы. Исследования о пользе музыки публиковались и опровергались не один раз. Но в современной научной литературе опубликованы доказанные факты: занятия музыкой в раннем возрасте активизируют работу мозга и отодвигают старческое слабоумие. У тех, кто занимается музыкой, улучшается качество нейронной сети, повышается пластичность мозга и способность к изучению языков.

Так что игра на музыкальном инструменте сравнима с интенсивной тренировкой нейронной сети мозга.

4. Решать головоломки.

Новый термин нейропластичность значит: чем интенсивнее вы нагружаете мозг, тем более восприимчивым к обучению он становится. Но для развития логического мышления компьютерные игры не подойдут. Зато помогут загадки, головоломки, стратегические игры, паззлы или старый добрый кубик Рубика. Еще один вариант – отвечать на нестандартные вопросы или принять участие в игре «Что? Где? Когда?».

Так что логически игры «оживляют» мозг, омолаживают память, развивают мышление, усидчивость.

5. Практиковать молитву или медитацию.

Научно доказано: сосредоточенная молитва помогает разгрузить мозг от психологических проблем и меняет его на физиологическом уровне. Но эффект достигается только при ежедневной практике. Когда молитва или медитация становятся привычкой, в мозге происходят позитивные вещи: ослабевают связи, отвечающие за тревожность, образуются сильные связи, отвечающие за сопереживание, интуицию.

Так что молитва или медитация улучшают когнитивные способности, расширяют объем рабочей памяти и делают человека счастливее.

6. Перейти на здоровый образ жизни.

Недосып, вредные продукты, недостаток воды губительны для мозга. Из-за торможения нейронных процессов усиливается стресс, ухудшается память, начинаются проблемы со зрением, скоростью реакции. Достаточное количество воды, качественный зеленый чай, продукты для стимуляции мозговой деятельности, послеобеденная сиеста и полноценный сон не менее 6-7 часов помогут вывести интеллект на новый уровень.

Так что правильное питание, разнообразный отдых и уход за собой – дополнительные составляющие интеллектуального роста.

7. Тренировать память.

Развивать память возможно так же, как и остальные способности. Освоить навыки запоминания помогает наука мнемотехника. Причем не нужно знать все тонкости работы мозга. Существуют готовые к использованию инструменты, отработанные годами и многими людьми. Метод ассоциаций, цепочек образов, магических чисел и другие техники срабатывают после первой практики применения. Позитивный настрой поможет запрограммировать мозг на работу и результат.

Так что кодирование, хранение и «изъятие» информации из разных отделов мозга укрепляет нейронные связи и тренирует сенсорную, кратковременную и долговременную память.

Все эти способы полезны не только с точки зрения интеллекта, но и с точки зрения здравого смысла. Так что вместо просмотра очередного сериала лучше заняться спортом, закачать на смартфон умные игры и выучить английский язык, наконец.

Выводы

• Интеллигента можно отличить по трем категориям: образование, профессия, кругозор и интерес к социально-политическим вопросам.
• Одна из главных особенностей русской интеллигенции – больная совесть.
• Особый отличительный признак интеллигенции – наследственное владение «особыми знаниями». Но ничто не мешает начать свою династию интеллектуалов.

Пройти тест на эмоциональный интеллект EQ

совесть нации или прослойка при власти

Елена Фанайлова: Свобода в Клубе «Квартира 44». Интеллигенция, интеллектуалы, элита, образованный класс. О существовании и трансформации этих понятий в современной России мы сегодня поговорим с социологом, директором Аналитического «Левада-Центра» Львом Гудковым, с психологом Сергеем Ениколоповым, заведующим отделом медицинской психологии Центра психического здоровья Российской Академии медицинских наук, с Александром Дмитриевым, заведующим отделом теории журнала «Новое литературное обозрение», с главным редактором издательства «Ad Marginem», философом Александром Ивановым, с Борисом Кагарлицким, социологом, публицистом, директором Института глобализации и социальных движений, с экономистом, журналистом Ириной Ясиной, которая представляет Фонд «Либеральная миссия», и с писателем и поэтом Татьяной Щербина.

Энциклопедия дает такое определение интеллигенции: от латинского — понимающий, мыслящий, разумный. Это общественный слой людей, профессионально занимающихся умственным, преимущественно сложным, творческим трудом, развитием и распространением культуры. Понятию «интеллигенция» придают нередко и моральный смысл, считая ее воплощением высокой нравственности и демократизма. На Западе более распространен термин «интеллектуалы». Некоторые исследователи ставят знак равенства между понятиями «интеллигенция», «интеллектуалы» и «элита».

Кем вы себя сами считаете? К какому классу или, как мы сказали бы в старые времена, прослойке вы себя относите?

Лев Гудков: Ну, интеллектуал, поскольку это профессиональное занятие, требующее определенной квалификации, и в этом качестве выступаю на рынок и предлагаю некоторые профессиональные знания.

Сергей Ениколопов: Ничего другого не могу добавить, как тоже, и давно уже считал себя интеллектуалом, но никак не интеллигентом.

Ирина Ясина: Вы знаете, я как раз как-то себя отождествляю практически с тем определением из энциклопедии, которое, Лена, вы зачитали. И мне кажется, что я интеллигентка, может быть, даже «гнилая». В меньшей степени – интеллектуал, поскольку тут моральные нормы, и они тоже очень весомы у меня.

Борис Кагарлицкий: Вы знаете, назови хоть горшком, только в печь не ставь. В этих категориях никак себя не идентифицирую. Лет 20 назад, наверное, в молодости называл бы себя интеллигентом. Но с тех пор исчезло такое понятие, как «советская интеллигенция», к которой мы принадлежали. Потому, наверное, просто сам по себе. Человек сам по себе.

Елена Фанайлова: Пишущий?

Борис Кагарлицкий: Ну так, что делать?..

Елена Фанайлова: Но какое-то самоопределение все-таки имеется?

Борис Кагарлицкий: Так про то и речь, что тот субъект, про которого была написана книжка, умер. К тому субъекту я себя относил, конечно.

Александр Дмитриев: Наверное, профессионал, но интеллектуалом себя назвать не готов, поскольку тут очень важна составляющая политическая и социальная, а с этим, мне кажется, в современной России есть довольно большие проблемы. Поэтому человек, который работает с буквами текстов и с головами студентов – реже.

Татьяна Щербина: Можете считать меня маньяком, потому что о чем бы ни шла речь, я всегда привожу в пример Францию. Вот там определения, на мой взгляд, более адекватные. То, что у нас называют «интеллигент», это «une personnecultivee», то есть «человек окультуренный». В сегодняшнем смысле слова «интеллигент», наверное, вот этот самый «une personnecultivee». А советский интеллигент – это, конечно, вымирающее, так сказать. Ну, остались еще такие люди, но это уже не задействованное в жизни или очень слабо задействованное в жизни. И потом, есть «artiste», то есть «художник», есть «intellectuel», «интеллектуал» – это тоже разделяется, это разные в этом смысле вещи. Есть сознание мелкобуржуазное, когда человек живет ценностями мелкобуржуазного. Есть крупная буржуазия и есть аристократия. Это более какое-то адекватное разделение, мне кажется. И я – нечто среднее между художником и интеллектуалом. Ну, скажем, я, скорее, художник, но интеллектуальной направленности.

Александр Иванов: Сложно определить. Наверное, такое определение «интеллигент-расстрига». То есть мне очень нравится то, как Таня определяла. Дело в том, что интеллигент все-таки предполагал какую-то очевидную институциональность жизни, которая была какое-то время назад. А она выражала себя не только в каких-то институциях социальных, но и даже в форме одежды, в выражении лица и так далее. Конечно, все это куда-то делось. И в этом смысле мы… я, по крайней мере, точно интеллигент-расстрига, в смысле еще полубогемного, межеумочного статуса современного человека умственного труда в России. И если он не задействован в госструктурах, то он особо никому сильно не нужен. Он, скорее, предоставлен сам себе, что, на мой взгляд, совсем неплохо.

Елена Фанайлова: Довольно важную вещь сказал Александр Дмитриев о том, что имеются политические и социальные составляющие обязательно у этого определения. Я несколько лет назад имела разговор с замечательным молодым человеком – с Давидом Риффом, искусствоведом и переводчиком, который сказал: «Вы, русские, меня страшно удивляете. В вашем сознании совершенно отсутствует политическая составляющая. То, что для нас, немцев, допустим, совершенно естественно, вы либо отказываетесь от этого, либо вышучиваете это. В общем, какие-то у вас очень сложные отношения с политической составляющей, у русских интеллектуалов и у русских артистов».

Лев Гудков: Чего ж тут удивительного? Политика как сфера деятельности, как самосознание, она исчезла. Меня, вообще говоря, забавляет периодическое появление проблематики интеллигенции. Когда лет 20 назад начали об этом писать, и мы с Борисом приложили к этому руку, мы думали, что, вообще-то, тема будет раз и навсегда закрыта. Видимо, повторяются условия, когда для профессиональной, для политической деятельности приходит конец – и возникает опять необходимость внесения нравственных идей, интеллектуальных идей, просвещение масс и представительства за народ перед властью. Весь треугольник неразвитого, немодернизированного, недифференцированного общества – власть, интеллигенция и народ. Бесконечное проклятье или мифологема, чего хотите. Это, в общем, свидетельство тупика некоторого, очередного аборта модернизации нашей истории.

Поэтому проблематика интеллигенции – именно соединение профессионализма, нравственности, знания и еще чего-то – это, значит, потеря самоопределения, назначения, дисквалификация в профессиональном смысле. Да еще плюс политическая проблематика, как нравственное, как интеллектуальное сопротивление вносится. Поэтому полностью исчезает всякая возможность для различия, для самоопределения, для квалификации. Можно быть нравственным человеком и абсолютно в непрофессиональном смысле, лишь бы человек, что называется, был хороший и порядочный.

Александр Иванов: Слово «интеллигенция», оно очень старое, схоластическое слово. И если мы начинаем с социологического определения интеллигенции, то мы совершаем бросок вперед, не разобравшись со схоластическим понятием этого слова, которое Кант, например, очень активно использовал.

Елена Фанайлова: Саша, я еще одно дополнение внесу, опять же из энциклопедии. «Термин «интеллигенция» был введен писателем Петром Дмитриевичем Боборыкиным в 1866 году и из русского языка перешел в другие языки», — пишет нам энциклопедия.

Лев Гудков: В строгом смысле, к истории если понятие, то в русский язык оно пришло в начале XIX века от Шеллинга, Кружок московских любомудров. И они внесли это понятие как разумности. Приписывается изобретение, действительно, Боборыкину, хотя уже в дневниках Жуковского встречается определение интеллигенции. Он употреблял это так: «Наше лучшее петербургское дворянство, европейски образованная и мыслящая интеллигенция». Это 28-ой или 29-ый год. Иначе говоря, здесь соединяется европейскость, образованность, ориентированность на Европу, как на цивилизацию, и необходимость просвещать народ. Так что все три составляющие, они уже там появляются.

Сергей Ениколопов: А еще – мыслящие.

Лев Гудков: Да, еще — мыслящие, обязательно. Еще критически мыслящие.

Александр Иванов: Согласно традиции, европейской традиции, интеллигенция – это не предметное понятие. То есть в этом смысле мы не можем употреблять это слово… выражаясь философским жаргоном, мы не можем его употреблять как предикат. То есть мы не можем употреблять, например, слово — «смотри, какая на ней интеллигентная кофточка», например. То есть «интеллигенция» означает… ну, если совсем просто говорить – это «я сам». Вот что такое интеллигенция. Это то, что определяется способностью к автономии. А поскольку главной версией автономии для европейской традиции является автономия думанья, то интеллигенция – это нечто, что определяется только одним свойством – способностью думать. Вот если мы уйдем от этого определения и начнем предметно определять: а вот это у нас будет интеллигенция, а вот это не интеллигенция, — то мы утратим, мне кажется, самый главный нерв этого понятия – способность к автономному мышлению. Которое, конечно, под сильным вопросом сегодня находится, и не только в России.

Борис Кагарлицкий: Способность к автономному мышлению — действительно, это то, что интеллигенция сама для себя описывает как важнейшую характеристику. И кстати говоря, абсолютно согласен с Александром в том, что эта способность требует постоянной защиты, причем не только в России, но и в других обществах. Но специфика-то русской, или российской, интеллигенции всегда была совершенно в другом. Не только в том, что, скажем, власть или какие-то общественные структуры подавляли способность критически мыслить. Мы можем привести массу примеров того же самого и на Западе, и где угодно. Но проблема была в том, что российские интеллектуалы никак не могли стать западными интеллектуалами, хотя очень хотели.

Если уж тут начали цитировать всякие французские дефиниции, то, напоминаю, Сартр, который писал, что интеллектуал – это техник практического знания. То есть человек, который какие-то мыслительные свои возможности и образование использует для решения каких-то конкретных, в том числе технических, проблем. Но беда в том, что в России существовала западная система образования, формирования вот этих самых интеллектуалов, но не было западной системы их употребления. Их получилось слишком много, и они получались не совсем такими, как было нужно либо государству, либо деловой элите уже в XIX веке или сейчас. И даже когда их использовали, когда их употребляли, то их употребляли не совсем так, как они хотели быть употребленными. То есть у них возникало некоторое ощущение дискомфорта. И вот это ощущение дискомфорта – это и есть сущность русского интеллигента.

И поэтому, когда я говорю, что я, например, не могу себя определять как советского интеллигента, потому что та советская интеллигенция умерла, я не исключаю того, что появится достаточно скоро, а может быть, уже появляется новая интеллигенция, которая попадает в то же самое ощущение дискомфорта, и этим же ощущением порождается. То есть в этом смысле когда, допустим, Лена говорит, что она принадлежит к категории разночинцев, то мне это очень нравится. Потому что, да, в социологическом плане или в плане табели о рангах это абсолютный абсурд – какие могут быть разночинцы сейчас? Но вот психологический механизм, психологические, культурные переживания русского разночинца конца или середины XIX века, они, в общем, в значительной мере воспроизводятся современным, уже российским интеллигентом.

Лев Гудков: Может быть, мы введем еще и понятие «лишние люди»?

Борис Кагарлицкий: Это понятие абсолютно фундаментально для самоопределения интеллигенции. Это очень важное понятие.

Ирина Ясина: Хочется изобразить из себя неинтеллигенцию и сказать словами конферансье из знаменитого «Необыкновенного концерта» Сергея Образцова: «Банкет, банкет… По-нашему говоря, ставишь поллитру». Я согласилась с тем, что я вот соответствую определению из старой энциклопедии, просто потому, что всех этих умных слов я знаю меньше вашего. Я не могу сказать, что я этим горжусь или это меня сильно тревожит, совсем наоборот. Я к этому отношусь более чем спокойно.

Я только хочу сказать, что для интеллигента, как мне кажется, абсолютно присуще понятие рефлексии. Иногда чрезмерной рефлексии. И за это нас не любят, говорят: «Вот они ничего не делают, а только осмысливают, тревожатся, переживают, ставят сами себе на вид». А в этой связи я все время думаю: «Вот как же интеллигентным мужчинам плохо. Я хоть могу на себя в зеркало не смотреть, а вам же бриться, бедным, надо каждое утро». И смотришь на себя в зеркало: «Вот с бородой хорошо, отлично». Смотришь на себя в зеркало и думаешь: «Какой нехороший человек». Это рефлексия. Оценка самого себя, умение посмотреть на себя со стороны, признать собственные ошибки – мне кажется, это краеугольный камень, это очень важно. В этом смысле у нас не очень интеллигентная страна, в этом смысле. Потому что признавать собственные ошибки нам не дано. Мы не любим, мы кричим: «Это не я!». Мы в этом смысле подростки, которые предпочитают спрятаться, скрыть, от мамки убежать, но ни в коем случае не сказать: «Я был неправ».

Александр Дмитриев: Я вспомнил одно из определений Александра Кустарева, историка, и тоже и вашего, Лена, коллеги с Би-Би-Си, который назвал свою книжку о русской интеллигенции «Нервные люди».

Проблема, как мне кажется, в том, что постоянно у нас всплывают как бы две темы. Тема, во-первых, внешнего контура, и во-вторых, неизбежного для собравшихся за одним столом профессионалов, интеллигентов и интеллектуалов нарциссизма. Мы начинаем говорить об интеллигенции, имея в виду самих себя, забывая о том, что есть внешний контур. И один из них здесь уже назван – это Запад. И постоянное соотнесение себя, ну или интеллигенции вообще с Западом. И никуда мы от этого деться не можем. Хотя здесь тоже есть вопрос, как мне кажется, меняющийся в самое последние годы, когда эта привычная дихотомия становится и все более острой, и в то же время как бы размывается просто социальными практиками, большей открытостью страны, хотя бы условно, хотя бы возможностью поехать, посмотреть, как там, и вернуться сюда.

А проблема-то в том, что во всех этих трех понятиях – профессионал, в социальном, интеллектуал, в политическом, и интеллигент, в моральном, — есть и проблема, так сказать, нашей постсоветскости, которая тоже здесь расставилась. Мне кажется, что опять-таки в самое последнее время складывается та ситуация, когда уже довольно трудно говорить о постсоветскости и оглядываться назад. Прошло уже 15 лет, даже больше 15 лет, когда выросло новое поколение, и общество, которое формируется сейчас, уже все меньше себя, как мне кажется, реферирует к тому, что было оставлено 15 лет назад. Хотя какие-то структуры наследия остаются, но мы замечаем, что те ситуации, те институты, которые складываются сейчас, уже не очень объясняются чем-то только разложившимся, только доставшимся нам от советского прошлого и так далее.

И здесь встает одна главная проблема референции – это, собственно, ну, уже, наверное, не народ, то есть что противостоит или что является рядом с этой интеллигенцией, а население, люди. То есть в том смысле, с кем и как мы работаем, какие институции существуют и какие опосредующие каналы между интеллектуалами, интеллектуальной элитой, интеллигенцией, как вот этот образованный класс ни определяй, и между той широкой социальной сферой, в которой мы все живем и существуем. Социологический поворот этой темы нам бы позволил выйти за пределы вот этой чуть-чуть нарциссической саморефлексии, которая всегда всем интеллигентам свойственна.

Елена Фанайлова: Я позволю себе последнюю, может быть, нарциссическую реплику, то есть вопрос. Я хочу спросить у Сергея Николаевича Ениколопова. Саша сказал, что мы все нервные люди.

Сергей Ениколопов: Я бы не сказал. Это, действительно, больше относится к этому определению интеллигентов. А поскольку я уже давно, еще в советское время, осознал, что я не интеллигент, а интеллектуал, вот к интеллектуалам это не относится. Они делают свое дело. И их рефлексия, которая, действительно, существует, не находится в столь сильной зависимости от оценочного: «А добро это или зло, то, что я делаю?..». Поэтому когда вот этого аксиологического аспекта не существует, то какая нервность по поводу саморефлексии?.. Там и нарциссизма особого нет. Есть некая, так сказать, интеллектуальная деятельность, в которой он всегда занят, с достаточно сильным ощущением внутренней свободы. А для интеллигента, конечно, этот внешний контур государства и оценки не только государства… Ведь на него мощнейшее давление еще оказывало свое собственное сообщество, рефлексивная группа, к которой он пытался принадлежать или не принадлежал. И она его могла так же затоптать, как и государство. Если говорить об интеллигентах, то, да, я понимаю, что они нервные люди. Сложно вот так заниматься, действительно, нарциссической рефлексией. А если говорить об интеллектуалах, то нет у них таких проблем.

Елена Фанайлова: Сергей Николаевич, я вспомнила во время вашего рассказа одну из самых любимых своих книг о русской «интеллигенции» — Сологуб «Мелкий бес». Вот там как раз вот эта степень нервности доходит до каких-то чудовищных…

Сергей Ениколопов: А я вспомнил другое – «Россию во мгле» Уэллса, когда он описывает посещение Дома ученых и Дома литераторов. Где в Доме литераторов все к нему бросаются: «Как достать лишний паек?», — не мог бы он заступиться, или выезд за границу. А в Доме ученых у него спрашивают: «Жив ли такой-то ученый? Как можно восстановить связи, которые прерваны? А нельзя ли, чтобы они присылали журналы и приборы?». И Уэллс выходит из этих двух домов с тем же самым ощущением, что в одном — все-таки нервные люди, а в другом – достаточно спокойные.

Елена Фанайлова: Празднества МАССОЛИТа, конечно, тут же приходят на ум.

Татьяна Щербина: Две реплики. Я дважды услышала, пока мы разговариваем. Один раз вы сказали, что «я вот на рынке как бы присутствую», а вы сказали что-то, что вот интеллигенцию, которую произвели, но неправильно употребили…

Елена Фанайлова: Не использовали.

Татьяна Щербина: Это просто обратило мое внимание в том смысле, что сегодняшний российский человек, практически все внутри себя воспринимают себя как товар. И это очень специфическая ситуация. Вот вторая реплика по поводу того, что сказала Ира Ясина, что мы в этом смысле подростки. Но мы не только в этом смысле подростки, а собственно, и во всех остальных. Но это не значит, что вот мы были детьми, теперь мы подростки, а потом мы взрослые… А мы так и были подростками. Поскольку жизнь переворачивается с определенной регулярностью, полностью переворачивается, то к ней как-то надо приспосабливаться. И люди, живущие… наши люди, с точки зрения устоявшегося западного общества, они несколько комичны. Потому что у них все эти даже понятия… Ну, вот появились деньги, появились товары, возможность чего-то – и сразу, вдруг все чем-то другим и кем-то другим себя почувствовали.

И потом, когда мы вообще об этом говорим, то мне кажется важным понимать, с чьей точки зрения мы говорим. На сегодняшний день есть три группы, общество разделено на три группы. На самом деле, те же самые, которые были при советской власти. Элита, ну, сегодня она называет себя элитой, а тогда она называла себя по-другому. Значит, элита и те, кто стремятся ею стать. Второе – интеллигенция, включая все остальные понятия: интеллектуалы, художники, — вот что-то такое. И третье – то, что называется «народ» или «простой народ», или «простые люди». А представители элиты называют их «быдлом». А вот эту другую прослойку называют «лузерами» и «лохами». Как бы с точки зрения элиты, жизнь выглядит таким образом. Вот они хозяева жизни, и вот тут под ногами путаются две такие категории – это быдло и лузеры, лохи, интеллигенты или как их там всех вместе… Если мы посмотрим с точки зрения просто обычного человека, не занимающегося никакой интеллектуальной, творческой или какой-то деятельности, или научной, то есть — народ, для него это тоже какие-то, в общем, инопланетяне, какие-то совершенно чужие люди.

Нации, на мой взгляд, вообще нет, некоего единства, где все – какой-то один организм. А если мы посмотрим с точки зрения интеллигента, интеллектуала, художника, человека умственного труда и художественного воображения, то что такое элита, вот сегодняшняя наша. Это абсолютно пародийное явление, как советская власть, национализация была, но, на самом деле, это была, как потом говорили, «прихватизация». Было производство. Да, было производство, но какое… Ну, для дикарей. Вот ездили на этих «Жигулях». Производство было, но производство для абсолютных дикарей, а не для белого человека, не для нормального человека, как тогда говорилось.

В этом смысле опять ничего не изменилось. Абсолютно та же осталась дилемма. С одной стороны – интеллигенция, интеллектуалы, художники и так далее. Они вроде как бы болеют за народ, они хотят, чтобы жизнь была лучше, «вот как бы так сделать…», «мы с народом» или «народ с нами». С другой стороны, они понимают, что этот народ необразован, дик, ну, как-то даже нравственно совершенно находится в каменном веке каком-то, которому вообще ни до чего, который спивается. Вот это то, что было и в XIX веке, и в ХХ веке, в принципе, осталось. Принципиально структура не поменялась. Поменялись названия. Но в изменении названия (может быть, дальше мы об этом поговорим) тоже есть свой смысл.

Елена Фанайлова: Это было полемическое выступление Татьяны Щербина, которая сказала, что существуют в России три группы – это элита, она же бывшая номенклатура, это интеллигенция и народ. И ничего не изменилось с советских времен, и элита, она же новая номенклатура, продолжает считать народ быдлом, а интеллигенцию – лузерами. И элита вообще какой-то пародийный имеет вид.

Борис Кагарлицкий: Вообще меня, честно говоря, просто пугают подобного рода заявления. Трудно выразить нарциссизм интеллигенции, о котором мы говорили до сих пор, более полно и более бескомпромиссно. Мы только что слышали, что было какое-то производство для варваров, ездили на каких-то «Жигулях», то есть на «Фиатах». Ровно на таких же, на каких ездили в Италии. Конечно, не Италия, климат другой, но тем не менее. Или вот: народ у нас необразован, дик… Вы знаете, вообще-то говоря, у нас уровень образования и страна, скажем так, не одна из последних. И изменилось достаточно многое. Не изменилось вот это самодовольство части нашей интеллигенции или, так сказать, остатков нашей старой, советской и еще российской интеллигенции. Это является проблемой, и на мой взгляд, проблемой очень тяжелой.

Елена Фанайлова: Татьяна Щербина имеет право на ответный удар, я бы сказала.

Татьяна Щербина: «Фиат», он, конечно, «Фиат». Только это «Фиат» 1950-ых годов, которые производили в 1970-ые и в 1980-ые, в то время как во всем мире… Вот было понятие «Жигули» и «иномарка». Даже не было каких-то других. Просто «иномарка» — это как что-то высшее. Поехать за границу – было пределом мечты. А «иномарка» — это уже даже было за пределами мечты. Какие-то пайки, заказы, баночка кофе импортного… Это просто выставлялось в сервант на видное место. Когда уже появился «Макдоналдс», то коробочки из-под «Биг-Маков» всяких были выставлены, как статуэтки раньше. Это было что-то абсолютно недостижимое. «Макдоналдс» — это высшее… О чем вы говорите?! Как говорят «белая Африка», вот это была абсолютно «белая Африка».

Ирина Ясина: Вот мне очень хочется обсудить понятие элиты теперешней. Я согласна, что элита и номенклатура – это сейчас снова одно и то же. У меня был на моем Клубе региональной журналистики замечательный случай. Выступала у нас Людмила Михайловна Алексеева, председатель Московской Хельсинской группы, пожилая дама, несомненно, интеллигентная. И молодой журналист (или девочка, не помню) из Урюпинска или Владимира (тоже не помню) сказал: «Людмила Михайловна, как же так, что такое элита? Они же — элита. Мы же их так называем». А Людмила Михайловна мудрая ответила: «Деточка, это мы с тобой элита, а они – это верхушка». И вот это понятия «элита» и «верхушка» мне с тех пор нравятся безумно совершенно. Но вот Гудков головой крутит – то ли одобряет, то ли нет. И я уже боюсь дальше говорить.

Лев Гудков: Я согласен.

Ирина Ясина: Ура! Гудков со мной согласен.

Лев Гудков: Когда мы проводили опрос среди элиты, вся наша верхушка номенклатуры отбрехивалась. «Мы не элита», — кричали они, и пугались, и злились.

Теперь немножко вернемся назад. Есть два понятия интеллигенции. Одно – XIX века, действительно, это понятие интеллигенции родственно понятию культуры, понятию идентификации. Никакая социальная реальная группа этим определениям не отвечала. Но это был некоторый идеал, это некоторая матрица для идеальной идентификации. И в этом смысле это был, действительно, прообраз модернизационной элиты.

Советская интеллигенция – это бюрократия, это государственные служащие образованные, находящиеся в штате соответствующих учреждений, выстроенные по рангу, тарифицированные, сертифицированные, проверенные и прочее. Они функционировали как тоталитарная бюрократия, техническая либо гуманитарная, никаких иллюзий здесь не должно быть. Не надо мерить по отдельным жертвам интеллигенции, советской интеллигенции, убитым – Платоновым, Вавиловым и прочее. Интеллигенция советская – это те, кто обеспечивал функционирование этого режима, — журналисты, писатели-идеологи, пропагандисты, соответствующие цензоры, редакторы, врачи, чиновники, инженеры и прочее.

Елена Фанайлова: Историки, преподаватели.

Лев Гудков: Историки… Какая история была?! До сих пор не можем расхлебаться. Это та еще была история! Это не Бахтин, который сидел, высланный, не Вавилов убитый. Для утешения этого, конечно, навешивали всякие бляшки: «Мы – совесть, мы – соль», — и прочее, прочее.

Иначе говоря, для социологического определения этого нужно представить себе, на чем держался авторитет, каковы основания для авторитета, для влияния той группы, которая называла себя интеллигенцией. Будет ли она выступать от имени профессионального знания либо она будет претендовать на учительскую роль. Часто роль не признаваемая, между прочим. Либо на какую-то нравственную позицию, отдельную от позиции всего населения. Либо на диктат, на право учить, воспитывать, идеологически контролировать и все такое прочее. С советской властью эта бюрократия, эта интеллигенция умерла, и мне казалось, что окончательно. Сейчас при централизации режима, опять монополия на СМИ, на науку и прочее, возвращается и проблема интеллигенции. Опять соединение знания с нравственностью, с представительством за народ или перед властью. Весь комплекс. Это комплекс не развивающегося общества.

Александр Дмитриев: Я хотел бы продолжить и поспорить. Мне кажется, что перед современными профессионалами интеллектуального труда, а особенно верхней его части, ну, людей, которые этим занимаются более-менее, включая здесь присутствующих, профессионально, всерьез и адекватно, все-таки встает задача взаимодействия обратных связей, вопрос об институтах, который здесь тоже есть. Я к тому, что есть ведь та среда, которая, в принципе, тоже занимается профессионально умственным трудом, как преподаватель средней школы, учителя истории или те, кого презрительно именуют «офисным планктоном». И люди – наследники советской технической интеллигенции, которые живут и отчасти продолжают в тех же провинциальных офисах или вполне себе не в офисах… отчасти прежней как бы жизнью и овладевают новыми практиками, опять же изменившимися за эти 20 лет. Так вот меня, как историка-профессионала, интересует то, чтобы эти учителя истории преподавали в школах по учебникам, созданным или в 1990-ые, или в 2000-ые годы, но не по учебникам господина Филиппова или госпожи Нарочницкой.

И вопрос об ответственности: как мы, в том числе и как профессионалы, люди, занимающиеся интеллектуальным трудом, можем, или должны, взаимодействовать с вот этими гораздо более широкими слоями нового среднего класса, или постсоветского среднего класса, в том числе и людей, которые работают в сферах образования, социального управления, в том числе и науки, и так далее. То есть поставить вопрос об интеллектуалах в социальную плоскость и вопрос о том, как их профессиональные качества работают вот на эту социальную ответственность.

Лев Гудков: Ну, ответственность должна быть рублем выражена. Почему обязательно такая? Рынок – очень сложное устройство. Он предполагает дифференциацию институтов, систему обменов. Вот вы говорили о товаре. Почему о товаре? Вообще говоря, рынок – это удивительное изобретение. Это механизм для понимания, обмена, коммуникации, оценивания и прочее. Не может быть там товара, если нет его производителя. Кто-то является производителем, кто-то – потребителем. Мы все вступаем в эти отношения. Но именно сложность этого устройства, способность переводить одну ценность на другую и делает гибким сложно устроенное общество в этом смысле. Что значит – товар? Ну, конечно, я произвожу некоторые профессиональные знания. Но если не будет общества, которое заинтересовано в этом знании, то куда я денусь со своими знаниями?.. Я и буду сидеть в дворниках или в истопниках.

Елена Фанайлова: Раз уж Татьяна эту дискуссию затеяла, отвечайте, Татьяна Щербина.

Татьяна Щербина: Это все правильно, что вы говорите. Просто разница в том, что для вас, ну, не для вас лично, а вообще для здешних людей, рынок – это нечто новое, поэтому есть все эти разговоры. А скажем, для, извиняюсь, того же француза это настолько вещь привычная, и уже во многих поколениях, он просто об этом не будет думать, не будет говорить. Ему такие категории не придут в голову.

Вот я помню, например, что я когда-то брала для газеты «КоммерсантЪ» интервью у Люка Бессона, который приезжал сюда. И был обязательный наказ спросить его, где он берет деньги на свои фильмы. А это речь о второй половине 1990-ых годов. Главный вопрос. Ну, я задаю этот вопрос. И на меня этот Люк Бессон смотрит просто как на ненормальную. Он говорит: «Что вы все взбесились тут? Вот сколько я уже интервью даю, и все спрашивают меня про деньги. Да деньги-то – это вообще не вопрос. Главное, чтобы была идея интересная». Есть у тебя интересная идея – так деньги тебе будут еще и предлагать, а ты будешь выбирать. Это вообще не вопрос. Ну как же, вот рынок, товар, деньги… Нет никакого… то есть это есть, но это уже само собой функционирует. Так что речь идет о том, что здесь становится в новинку.

Александр Иванов: Твоя интеллектуальная позиция. В тот момент, когда ты говоришь о том, что происходит здесь, ты сама где находишься – здесь или там?

Татьяна Щербина: Ты понимаешь, я нахожусь и здесь, и там. Конечно, мое сознание, оно не российское. То есть – все, остальное меня вообще мало волнует. Я воспринимаю весь мир в целом…

Александр Иванов: Хорошо. У тебя есть какая-то генеалогия интеллектуальная, на которую ты можешь опереться здесь, чтобы говорить «а здесь» как о своем? Или для тебя «здесь» — это плохие автомобили, люди, которые плохо понимают рынок и так далее? Это все относится к понятию локального, местного, то есть хренового.

Татьяна Щербина: Нет. Почему? Автомобили уже хорошие, но только не российские.

Александр Иванов: А вот то, что не локальное, не местное, не хреновое, относится к французскому и так далее. Или все-таки по-другому?

Елена Фанайлова: А можно уже Сергей Николаевич Ениколопов…

Сергей Ениколопов: Я сказал о том, что элита похожа на номенклатуру, но это внешняя похожесть. На самом деле, если серьезно говорить об элитах, то их же много. Мы все время подразумеваем какую-то государственную структуру, политическую элиту, так сказать, тогда она похожа на номенклатуру. Но отлично знаем сами, что есть элита в нашем научном сообществе, она не всегда совпадает со структурным положением. Не каждый академик является элитарным. Огромное количество людей, даже и в Саранске находясь, были интеллектуальной элитой. Поэтому в каждой вещи, в том числе даже в этом рабочем классе, тоже были элитарные рабочие. И все знали, кто они такие, вот на их производстве. Другое дело, что их слава была не на всю страну.

И вот здесь возникает одна очень, на мой взгляд, важная проблема для современной, вот той элиты, о которой говорилось раньше. Ей очень нравится, чтобы и все остальные считали бы себя быдлом, лузерами, тогда они самоутверждаются. Притом, что у многих из них очень сложная саморефлексия. Вчера он был научным сотрудником, потом стал богатым человеком. Какая-то часть его друзей отпала, и он знает, что они его презирают, несмотря на его совершенно замечательную «иномарку». И живет с этой двойной вещью. Я знаю очень многих богатых людей, которые говорили, что «я потерял дружеский круг и иногда выныриваю к старым приятелям, если они принимают, поговорить о чем-то умном, потому что в своем кругу я говорю о другом». А вот эта потеря иногда ощущается очень остро, потому что выясняется, что первый круг его не принимает. Притом это, на самом деле, не самые-то лузеры. Они, действительно, получили возможность общаться со своими иностранными коллегами, выезжать на конференции, печататься в разных журналах, не только ВАКовских, а индексированных по-настоящему, с цитированием. И они не чувствуют, что им очень нужен этот собеседник, который, с их точки зрения… Лузер, он вообще про науку знает 20-летней давности.

И вы знаете, вот для меня было очень серьезным изменением… Так получилось, что из-за разного рода катастроф, которые были в конце 1980-ых годов, я стал посещать ЦК партии. И застал старых инструкторов отдела науки, которые были заказчиками, и точно знали, что я для них интеллектуал, который привозит сведения или обобщает их и анализирует про Чернобыль, про Армению и так далее. А потом, за короткий период произошел новый… Пришли очень милые люди с почти общей биографией, но они вдруг стали похлопывать меня по плечу и говорить: «Мы ученые». И вот, вы знаете, я поймал себя на том, что старый мне больше нравился. Он был заказчиком, я – товар, или производитель товара. Притом, что возникало некое амикошонство. Он говорил: «Мы с вами ученые, поэтому ваши идеи меня вообще не интересуют. У меня есть свои взгляды на это».

Вот структурирование разного рода элит, оно очень существенно. Можно как угодно относиться к советскому периоду, но заказчик точно знал, что он обращается к элитарному эксперту. А сейчас одна из самых интересных вещей – размытость института экспертов, которые, на самом деле, являются абсолютно интеллектуалами. И размытость заключается в том, что и даже мы сами не всегда знаем, является ли вот этот человек, с которым я беседую, элитой.

Борис Кагарлицкий: Вы знаете, мне кажется, что Люк Бессон немножко обманул Татьяну, немножко полицемерил, скажем так. Ну, как бывает, действительно, когда общаешься с варварами, так сказать, с людьми из какой-то дикой страны, можно немножко сказать неправду, если уж по этой логике рассуждать. На самом деле, конечно, любой из нас прекрасно знает, каких трудов стоит, например, поддержание в жизнеспособном состоянии издательства интеллектуальной литературы на Западе. Другое дело, что все-таки на Западе существует определенная система институциональной поддержки подобного рода вещей. Причем, подчеркиваю, принципиально антирыночная, не просто не рыночная, а антирыночная. И вот эти восторги наши… и не только наши, кстати, глобальные в значительной мере, по поводу того, что рынок сам решит все проблемы, они, в общем, честно говоря, меня, например, пугают. Потому что рынок сам не решает всех проблем автоматически.

Для того чтобы все это работало, необходимы определенные сознательные, в том числе, как это ни парадоксально, интеллектуальные усилия. То есть, иными словами, необходима интеллектуальная среда, которая противостоит спросу рынка. Это принципиальная позиция. Кстати говоря, которая объединяет как русского интеллигента, так и левых интеллектуалов на Западе. У них в этом смысле практически идентичные позиции. Но русский интеллигент еще традиционно это окрашивал в морально-идеологические тона, в то время как западный интеллектуал, если он и говорил в идеологических тонах, то он эту идеологию не привязывал к своему существованию как интеллигента. Он окрашивал свою идеологию в тона, так сказать, классовой борьбы. Как Грамши говори про органического интеллектуала, то есть про того, кто является как бы медиумом класса. В этом принципиальное отличие. И в этом смысле как раз мне вот тип органического интеллектуала западного типа гораздо ближе.

Лев Гудков: Я просто хотел бы немножко определить понятие элиты. Я абсолютно согласен с тем, что говорил мой коллега профессор Ениколопов. Говорить об этой элите с определенным артиклем можно только в централизованном и авторитарном государстве. Для развитого общества должно быть много элит. Ведь что такое элита? Элита – это совокупность людей, или группа, демонстрирующих наивысшие достижения в своей области. И именно на этом держится их авторитет. Соответственно, это предполагает очень развитую систему. Конечно, она не должна быть рыночной. Там должна быть и благотворительность, и ресурсные вещи, но они могут появиться только в очень сложно организованном обществе. В советское время никаких фондов поддержки не было, и не могло быть.

Татьяна Щербина: Тут что-то все ко мне апеллировали, но больше всего Саша Иванов, поэтому я ему и отвечаю. Вот он спрашивал, где я, мое-то сознание российское или западное, или какое. Ну, сейчас, как известно, эпоха глобализации, но многим не нравится просто либо само слово, либо какие-то составляющие этого явления. Но этот процесс происходит. Поэтому вот мое сознание такое, скажем. Ну, на мне, например, ничего нет российского производства, вообще ничего. Машина, на которой я езжу, она тоже не российского производства. То есть вот это какое-то сознание, которое сейчас очень укрепилось: «Мы самые лучшие, самые главные…». Ну, собственно, сейчас. И советское было такое же сознание: «У нас все должно быть». А сейчас: «Мы самые богатые. Мы – самая дорогая страна в мире, и как мы этим гордимся».

Елена Фанайлова: Мы еще и выигрываем теперь на различных чемпионатах. И я, признаться, ужасно этому рада.

Татьяна Щербина: Ну, хорошо. Просто есть сейчас… поскольку мир взаимодействует между собой в пределах часа или нескольких часов лета на самолете, Интернета мгновенного и так далее, скажем, такие-то страны производят автомобили. А это уже не страны, потому что это уже не поймешь. «Рено» и «Ниссан» — это один производитель, а это японская, а это французская. Это все международные какие-то… Вот есть люди, которые умеют производить хороший товар, который во всем мире продается, всем нужен, все довольны. Чудесно! Зачем всем-то лезть вон из кожи и производить хотя бы что-нибудь. Не нужно. А другие умеют делать то-то. А вот есть какие-то, скажем, отдельные, может быть, гениальные ученые, или выдающиеся ученые, один может быть российским, другой может быть американским. Какая разница?!

То есть все-таки у меня есть абсолютное чувство, это именно как чувство, что мы живем в одном мире, на одной планете. И просто я здесь родилась, мой родной язык русский. И более того, когда я жила во Франции… а поскольку я жила во Франции, то я это очень хорошо почувствовала. Когда просто приедешь, этого не почувствуешь. Что как бы я ни знала язык, какую-то историю Франции, все мои какие-то вещи тонкого плана, ну, какие-то микрореакции, какие-то рефлексы, ну, не знаю что, они, конечно, все российские. Поэтому когда я там жила, я это очень хорошо ощутила. Поэтому, да, я здесь укоренена как бы. И вообще, когда я жила во Франции, были просто смешные вещи. Приезжал казацкий хор, на который никогда в жизни я не пойду в Москве, а я ходила. Какие-то русские вечеринки… Да просто никогда я бы не стала этого слушать. А я ходила, потому что мне этого не хватало. И я просила: «Привезите мне, пожалуйста, какую-нибудь книгу из России – по-русски читать». Потому что я читала только по-французски. Какая мне разница – по-русски или по-французски. То есть когда мне привезли книгу на русском языке, то я эту книгу даже запомнила, потому что это было такое счастье — читать по-русски. Это такие вещи, ну, они естественные, и они для каждого… В этом смысле русский или будь ты французом — это тоже будет. Где бы ты ни жил и что бы ты ни делал.

Но мир, вот эта маленькая планетка в огромном космосе — ничего мы про это мирозданье не знаем, пытаемся узнать что-то. Вернее, уже узнали, но еще недостаточно. И чего ж тут надувать щеки-то?

Александр Дмитриев: Мне все-таки хотелось бы поставить вопрос об интеллигенции в социальном плане, и опять-таки в более широкой ее массе, и отчасти, может быть, переадресовать и свою реплику, и свой вопрос Ирине Ясиной. Меня всерьез заботит проблема обратной связи: для кого мы все, или я конкретно, работаем? Вот у Цветаевой было, правда, вполне интеллигентно-презрительное: читатели газет. Ну, скажем так, класс читателей советских «толстых» журналов или даже, быть может, центральных газет ушел. И кто те люди, которые читают ту продукцию, которую сидящие здесь, так или иначе, производят? Что за среда, которая приезжает на разные региональные журналистские слеты? Наверное, Ирина ее лучше знает. Вот у меня есть довольно серьезная проблема – проблема обратной связи, которая в силу, так сказать, более проще и более пирамидально устроенной структуры советского общества была отчасти более понятна. Наше нынешнее общество гораздо более размыто. Но я все-таки не готов его мыслить как исключительно как бы «недомодерное», недоразвитое и во что-то не входящее. Оно обретает очень не нравящиеся здесь сидящим, а с другой стороны, вполне симпатичные контуры. Но вот какое оно?.. Каков тот самый средний класс, который приходит на смену нынешнему?..

Ирина Ясина: Спасибо за этот поворот темы. Потому что проблема обратной связи, она, конечно, мучает каждого из нас, и наверное, вот тех, которые называли себя интеллигентами раньше — и в Советском Союзе, и еще в царской России, всякие народники — вот эта вся публика, и разночинцы тоже. Вот проблема обратной связи – нужно ли то образование и то просвещение, которые ты пытаешься нести или навязывать? Можно по-разному сказать, правда? Оно нужно или нет? Или вот им хорошо в том состоянии, в каком они находятся, этим самым людям?

Кстати сказать, наше телевидение сейчас удивительным образом решило для себя этот вопрос. Наши телевизионные начальники, будучи сами интеллектуальными людьми достаточно, они говорят, что народу все равно, народу это нравится. И каким-то образом они решили это, и ни на чем не основываются, на самом деле. А если народу дать попробовать другое… Вы попробуйте, дайте, может быть, им тоже понравится, этим самым людям, за которых вы решили, что им нужны вот эти танцы и шутки ниже пояса исключительно 24 часа в сутки. Ну, не важно.

Проблема обратной связи. Вот люди приезжают очень разные. И вдруг возникает… вот тут я согласна с коллегой Гудковым и коллегой Ениколоповым, что, действительно, никогда не знаешь, кому вдруг, вот той элите, понадобится то, что ты говоришь. А вдруг появляется мальчик из рабочих, а вдруг появляется девочка-журналистка, а потом какой-то высокоинтеллектуальный человек по своим семейным корням из Петербурга говорит: «Боже мой! Что такое 1968 год? Мы никогда об этом не говорили в нашей семье. И кому это интересно?». А мы говорим о том, что, да, те семеро, которые вышли на Красную площадь, спасли честь поколения, и для нас это важно. И для моих родителей это важно. И мы понимаем, что такое стыд. Мама поняла это, когда в 1969 году приехала в Чехословакию, и будучи русской, прекрасно говорящей по-чешски, стеснялась говорить по-русски, потому что тогда на нее косо смотрели. Вот этот стыд – это вдруг возникает у самых разных людей. Вот этот человек из интеллектуальной среды, которому не было стыдно, и не будет, я его не придумала, он реальный. Просто он хорошо известен, и не хочу его называть.

А с другой стороны, смотрите, мы делаем некий проект в тарусской районной больнице. Об этом слышали, наверное, все. Вот мы воевали, когда там снимали главную врачиху, сами за себя, вот эти интеллигенты из Москвы. Максим Осипов, я, еще кто-то. Никто из жителей города Тарусы не вышел к больнице с плакатом: «Верните нам главную врачиху! Оставьте этот замечательный кардиологический центр!». В котором они будут лечиться, не мы, мы живем в Москве. Понимаете, они будут лечиться, но им все равно. Ноль обратной связи абсолютно. Кроме 20 человек, которые работают в Протвино, в Институте космических исследований, но живут в Тарусе. Но это же люди интеллектуального труда опять же. То есть каким-то образом это оказывается связанным. Обратная связь идет от тех, кто хочет думать. А кто не хочет думать, кто соответствует вот этой мечте господина Эрнста и господина Добродеева о том, что «пипл схавает» (терпеть не могу этого выражения, но оно никак нельзя лучше), их точку зрения отражает на тех, кто потребляет их продукцию. Вот, действительно, понимаете, им все равно. Мы приехали на субботник туда, в их тарусскую больницу, сажать цветочки. Они смотрели на нас, проходя мимо по улице, как на больных. «Зачем они приехали? Что они делают? Кому это нужно?». То есть ничего не нужно, получается. Ну что теперь, не делать? Это неправильно.

И поэтому когда вот вы поднимаете эту тему… Я для себя ответила на этот вопрос. Я не для них это делаю, не для людей. Я это делаю для себя. Мне очень хорошо в процессе. Более того, мне хорошо делать это с теми людьми, с которыми я это делаю вместе. И больше ничто нас не объединяет так, как это совместное дело. Наверное, я плохая, я вот не думаю постоянно о народе. Я не думаю. Может быть, им это нужно, может быть, не нужно. Да Бог с ними. Мне хорошо в этом процессе. Мне хорошо этой благотворительностью заниматься. Мне это дико нравится.

Александр Иванов: Я очень признателен Ире, потому что она замкнула тему в самую точку. То есть я по-прежнему стою на своем. Я утверждаю, что интеллигенция – это не предметное понятие. И многие со мной согласятся. Потому что есть же у нас, в конце концов, ощущение какого-то интеллектуального, интеллигентского, какого угодно обаяния, исходящего от человека совершенно разного социального слоя и так далее. Поэтому для меня это не предметное и не социологическое понятие. Социологи сами как бы… вот уважаемый коллега продемонстрировал, на мой взгляд, то, что это понятие ускользает от его инструментария, хотя он его использует, но оно все равно от него ускользает. Ира замечательно замкнула тему и ответила на главный вопрос, который мы обсуждаем. То есть в каком-то смысле думать самому – это невероятное благо, невероятная этическая ценность.

И в этом смысле я хочу сказать о Таниной позиции. Думать самому – это быть европейцем. Не быть похожим на европейца, а быть им на самом деле. При этом ты можешь думать по-китайски, по-русски, да как угодно, но ни в коем случае не думать, что быть европейцем – это быть вот в этом вечно предметном мире некоторых знаков европейскости. В этом смысле русские интеллигенты, например, XIX века были европейцами, когда они, как Гумилев, ехали в Африку, как Пржевальский – в Центральную Азию. Вот там европейский дух живет, в этом устремлении в сторону от Европы.

И в этом смысле я согласен с коллегой. В советском космосе этот европейский дух, как ни странно, присутствовал едва ли не в большей степени, я имею в виду, в советском интеллигентском пространстве, нежели в современном ново- и постноворусском очень часто. Потому что страна, на мой взгляд, — может быть, сейчас какие-то перемены произойдут, — очень провинциализируется в этом смысле. Она перестает быть открытой и по-настоящему устремленной куда-то. Я это связываю с одной из основных драм ХХ века. Я не Путин, а не скажу, что эта драма – гибель СССР. Это гибель того, что я называю советским идеализмом. Было два великих идеализма в мире вообще. Это немецкий идеализм, который открыт Лессингом, Шиллером, Гёте и так далее. Это просто ощущение того, что возможен другой, лучший мир, он возможен. И был советский идеализм. И наши родители, к какому бы слою они ни относились, это могли быть родители либеральных взглядов или более консервативных, они были идеалистами. И вот этот дух идеализма исчезающий, он как раз… может быть, меланхолия по этому исчезновению может нас объединить и сказать, что мы по-прежнему… если мы проживаем эту меланхолию, то мы в каком-то смысле относимся к этой традиции идеализма.

Слово «Питер» неинтеллигентное, я не переношу его — Российская газета

К числу потерь, пережитых страной за минувшее столетие и чувствительно повлиявших на состояние российского общества, принято относить и русскую интеллигенцию. Дореволюционные учителя, доценты, профессора, врачи, священники, инженеры, офицеры, юристы, чиновники… Кто-то из них как классово чуждый элемент был ликвидирован в период красного террора. Кто-то поднялся на борт «философского парохода». Кто-то стал жертвой сталинских чисток. А кто-то проделал глубокую эволюцию.

Эту эволюцию особенно впечатляюще воплотил собой автор крамольных «Несвоевременных мыслей», вскоре перековавшийся в зачинателя ленинианы и отца крылатой фразы «если враг не сдается, его уничтожают». Такую же эволюцию, только в обратную сторону, проделал советский интеллигент — от страстного требования «убрать Ленина с денег» до сжигания партбилета в прямом эфире. Сегодня этот вечно мятущийся персонаж выражает «неоднозначное отношение» к репрессиям и величает Сталина «эффективным менеджером».

Мы действительно потеряли интеллигенцию? Обсудим тему с директором Государственного Эрмитажа Михаилом Пиотровским.

Определяющим признаком интеллигента является профессия

Слова «интеллигент» и «интеллигенция» вошли в ряд европейских языков исключительно как русские. Во всем мире для обозначения людей с высоко развитым интеллектом и аналитическим мышлением оперируют понятием «интеллектуалы». Может, и нам стоит придерживаться мировых стандартов и не нагружать это понятие дополнительными смысловыми опциями?

Михаил Пиотровский: Я думаю, что понятие «интеллигенция» в значительной степени выдумано. Недаром же его нет нигде в мире. Хотя в какие-то моменты истории интеллигенция в России существует. Она существует тогда, когда есть высокое почтение к таким профессиям, как учитель, врач, преподаватель университета, ученый, журналист… Но меняется время, и эти профессии теряют уважение общества, а их представители — самоуважение. Вообще слово «интеллигенция» я не очень употребляю. Так же как слово «патриотизм».

А что же такое «петербургская интеллигенция»? В ее-то реальное существование вы, коренной петербуржец и почетный гражданин Петербурга, верите или нет?

Михаил Пиотровский: Верю. Потому что действительно существуют и «петербургский» склад характера, и «петербургская» манера поведения, и «петербургская» вежливость. И это не лакейская вежливость, а вежливость, за которой некая сила, уверенность в себе. Это готовность слышать другие мнения. Это такая мягкость, за которой угадывается внутренний стержень. Мне кажется, что в результате революции и переезда столицы в Москву Петербург стал хранителем лучших традиций царской России, а не только традиций русской интеллигенции. Его образу стала присуща некая мягкость. Дореволюционный Петербург был жесткий, мерзкий, бюрократический. Это все ушло. И остался Петербург Серебряного века, Петербург времен Петербургского университета.

Тому Петербургу, о котором вы сейчас говорите и который у вас связывается с понятием «интеллигентность», решительно не идет слово «Питер». Вы как к нему относитесь?

Михаил Пиотровский: Я не переношу это слово. Потому что оно неинтеллигентное. Оно всегда употреблялось как простонародное. Потом стало употребляться как литературное. Потом опять вернуло себе простонародный оттенок. А теперь даже приличные люди говорят «Питер».

Считается, что слово «интеллигенция» в социальном его значении первым употребил Петр Бобырыкин. Он определял интеллигенцию как лиц «высокой умственной и этической культуры», а не как «работников умственного труда». По его мнению, интеллигенция в России — это чисто русский морально-этический феномен. К интеллигенции в этом понимании относятся люди разных профессиональных групп, принадлежащие к разным политическим движениям, но имеющие общую духовно-нравственную основу. Вы согласны с такой трактовкой этого понятия?

Михаил Пиотровский: Мне все-таки представляется, что определяющим признаком интеллигента является профессия. А наличие совести у врача или, скажем, ученого — это само собой.

Интеллигенция в конечном итоге перехитрила 
советскую власть

Символом уничтожения русской интеллигенции стал «философский пароход». Судьба тех, кто был выслан или сам уехал из страны, и тех, кто остался, трагична, хотя и по-разному. Из дневника Всеволода Иванова, ставшего «правильным» писателем: «Писал переломанными руками, соображал истоптанным мозгом». Но, если позволительно такое сравнение, кому, на ваш взгляд, больше «повезло» — тем, кто уехал, или тем, кто остался?

Михаил Пиотровский: Я думаю, по-своему повезло и тем и другим. Первые обманули судьбу, вторые — власть. Эмигранты первой волны, оказавшись в Европе, сохранили память о России, о русских, проявили себя патриотами в годы Второй мировой войны. Они сохранили русскую культуру, русскую литературу, русский язык. Причем сохранили сознательно. Эмиграция обострила в них желание быть хранителями русского культурного наследия. Но и те, кто остались в советской России, тоже, хотя и бессознательно, хранили традиции русской культуры, когда, пользуясь для обмана цензуры эзоповым языком или иными ухищрениями, создавали прекрасные произведения. Потом цензуру отменили, но достижений духовной культуры, вопреки ожиданиям, не прибавилось. Появилась даже теория, что шедевры создаются только в обстановке притеснения. На самом же деле многие мастера умели наряду с госзаказом, а иногда даже в рамках его, писать талантливые романы, снимать превосходные фильмы.

Вы согласны, что приспособленчество было свойственно советской интеллигенции как никакому другому социальному слою и что в этом ей не было равных?

Михаил Пиотровский: Не согласен. Просто в советское время между властью и интеллигенцией шла такая игра: кто кого перехитрит. Приспосабливались все. Потому что всем нужно жить. Но можно жить на сто процентов так, как от тебя требуют, и на большее не претендовать. А можно жить и писать книги. Или жить и учить студентов. Или просто высказываться не всегда прямо, но так, чтобы доходило до тех, кто понимает. Да, есть власть. От нее надо получить возможность существования. Иногда — хорошего существования. Но при этом есть и кое-что поважнее. Можно жить в ладу с властью, но при этом честно делать свое дело. У одних это получалось, у других — нет. Есть множество интеллигентных профессий. Ты можешь быть учителем, инженером, врачом… Это служба, и тебе за нее платят. А дальше уже от тебя самого зависит, сумеешь ли ты реализовать себя. По-моему, в России интеллигенция в конечном итоге перехитрила советскую власть.

Интеллигент — 
это определенный тип воспитания

В своем знаменитом эссе «Образованщина» Солженицын язвительно критиковал советскую интеллигенцию, сравнивая ее с дореволюционной, причем в пользу последней. С тех пор слово «образованщина» обозначает не что иное, как только видимость образования, видимость культуры, попросту говоря — ложную интеллигентность. А для вас в чем различие между интеллигентностью и «образованщиной»?

Михаил Пиотровский: Я думаю, Солженицын распространял термин «образованщина» лишь на определенную часть советской интеллигенции, которую власть — подчас не без оснований — называла «гнилой интеллигенцией». Солженицын ощущал свою полную непричастность к этой интеллигенции. Конечно, интеллигент — это человек образованный. Но иметь высшее образование и быть действительно образованным, культурным человеком — это не одно и то же. Солженицын это понимал, потому и ополчился на «образованщину».

Интеллигент — это определенный тип мышления? Определенный тип чувствования?

Михаил Пиотровский: Я думаю, это все-таки определенный тип воспитания. Для интеллигента существует свод правил и приличий. Начиная с речи. О чем можно говорить громко, а о чем вполголоса. Что можно сказать человеку в лицо, а что нельзя. Или, например, что считать доносом. Публичная критика — это донос или нет? Журналистское расследование — это донос или нет? Если ты нарушаешь некие негласные установления, ты тем самым предаешь свое воспитание и образование. Интеллигент обязан соответствовать тому, что в него заложили родители, школа, университет. У него должна быть система внутренних тормозов.

Интеллигенция — это исключительно русский феномен?

Михаил Пиотровский: Похоже, что да. Хотя, может, нам просто всегда кажется, что у нас «особенная стать», что мы во всем единственны и неповторимы.

Можно ли сказать, что отличительная особенность интеллигенции — независимость от партийных, идеологических, религиозных установок?

Михаил Пиотровский: Я думаю, что да, хотя с неким ограничением, конечно. То есть ты можешь зависеть от своей религии, если ты верующий, но при этом оставаться интеллигентом, этого никто у тебя не отнимет.

Почему народ не любит интеллигенцию?

Михаил Пиотровский: Народ вообще много чего не любит. Например, терпеть не может современное искусство. Оно слишком сложно для него. Я думаю, что с интеллигенцией то же самое. Она слишком сложные для всеобщего понимания вещи говорит. Но в тех случаях, когда народ понимает сложное, он относится к интеллигенции хорошо.

«Властители дум» 
сегодня не нужны

По данным фонда «Общественное мнение», российские граждане отмечают сокращение числа тех, кого раньше, не экономя на пафосе, называли «властителями дум». Моральные авторитеты уходят со сцены? Общество их не востребует?

Михаил Пиотровский: Сегодня странно было бы назвать кого-то «властителем дум». Вот Лев Толстой — да, он был, безусловно, «властителем дум». При этом то, чему он учил, большинством не разделялось.

Современное российское общество пребывает в брожении, универсальных, разделяемых всеми идей, объединяющих ценностей большой дефицит. Может, поэтому и нет общепризнанных авторитетов?

Михаил Пиотровский: И слава богу, что их нет. Не нужны они. Сегодня опасность распространения тоталитарного мышления гораздо выше, чем была в XIX веке.

Сохранять себя ради сохранения культурной традиции — в этом высокий смысл интеллигентского конформизма

Почему интеллигент, как его понимают в России, — это обязательно гражданская позиция, причем публично выражаемая? Кто не имеет гражданской позиции или не заявляет о ней, тот вроде и не интеллигент вовсе.

Михаил Пиотровский: Я думаю, это идет из XIX века, причем «довеховского» периода. Гражданская позиция интеллигента тогда заключалась в том, что обязательно надо быть против царя, против правительства.

Сегодня — наоборот. Именно конформизм чаще всего ставят в упрек большинству представителей этого социального слоя.

Интеллигенция старается добиться от власти своего, власть от интеллигенции — своего. Должна же быть 
какая-то борьба. 
Вот она и происходит

Михаил Пиотровский: Я думаю, упрек несправедлив. Люди живут в определенном обществе и должны принимать его условия. Если ты ненавидишь мир, уходи в монахи. Если ненавидишь политический строй, начинай с ним бороться, но имей в виду, что на этом пути тебя ждет тюрьма. И это и другое — крайности. А то, что в промежутке, и есть конформизм. Ты должен приспосабливаться и жить. Как бы там ни было, ученый все равно занимается наукой, врач лечит людей, композитор пишет музыку. Культурная традиция должна сохраняться. А для того, чтобы ее сохранить, нужно существовать, иметь кусок хлеба. И в определенный период — чтобы не расстреляли. Сохранять себя ради сохранения культурной традиции — в этом высокий смысл интеллигентского конформизма.

Это вечная тема — интеллигенция и власть. Принято считать, что место интеллигенции в оппозиции, что походы интеллигенции во власть добром не кончаются, причем для обеих сторон.

Михаил Пиотровский: На самом деле власть заинтересована в том, чтобы интеллигенция была немножко в оппозиции. Власть нуждается в оппозиции, но — в интеллигентной. Потому что неинтеллигентная оппозиция — это несанкционированные митинги, уличные беспорядки… Интеллигенция старается добиться от власти своего, власть от интеллигенции — своего. Должна же быть какая-то борьба. Вот она и происходит. Но это не вражда. Это необходимое сопротивление материала. Постоянное перетягивание каната.

Лично вам на посту директора главного государственного музея трудно дается компромисс между должностью и, скажем так, вашими внутренними побуждениями?

Михаил Пиотровский: Нет, не сказал бы, что особенно трудно.

Многие догадываются, что вы думаете о некоторых событиях и явлениях нашей жизни, но по понятным причинам не можете сказать.

Михаил Пиотровский: Я не всегда говорю то, что хотел бы сказать, но никогда не говорю то, чего говорить не хочется.

Последнее время вам часто приходится отбивать атаки определенного сорта. Так было с выставкой Фабра, так было с защитой Исаакиевского собора… Это трудно дается?

Михаил Пиотровский: Это дается нелегко, но это те случаи, когда между моей должностью и моим нравственным долгом не может быть никаких компромиссов. Правда, какие-то вещи следует говорить предельно аккуратно.

Ничего себе — аккуратно: «Только идиоты могут считать, что выставка (Фабра. — В.В.) оскорбляет крест… Что искусство, а что нет, определяет только музей, а не уличная публика». Ваши слова?

Михаил Пиотровский. Фото: Сергей Михеев / РГ

Михаил Пиотровский: Мои. Не смог отказать себе в праве назвать идиотов идиотами. Хотя, наверное, это не вполне интеллигентно.

Вам приходилось говорить «нет», когда вас просили подписать какое-то письмо в поддержку власти или принять участие в травле кого-нибудь?

Михаил Пиотровский: У меня таких ситуаций почти что не было. Начать с того,что я вообще не подписываю коллективных писем. Никаких. Я могу выступать только лично от себя, что и сделал, например, когда написал телеграмму в поддержку Кирилла Серебренникова. Но не по бумаге, которую предлагали мне адвокаты. Я написал отдельное письмо судье. Не думаю, что оно подействовало, тем не менее обошлось домашним арестом. Время от времени я такие письма пишу. Для этого нужно иметь глубокое собственное убеждение, что а) я имею право выразить это мнение; б) от этого будет какая-то польза, а не просто я буду красиво выглядеть.

И все-таки… Мы теряем интеллигенцию?

Михаил Пиотровский: Мы теряем интеллигентность и должны постараться ее сохранить.

А интеллигенцию?

Михаил Пиотровский: Я думаю, что ее давно уже нет. Интеллигентность же кое-где еще остается. И прежде всего в Петербурге.

Визитная карточка

Михаил Пиотровский — директор Государственного Эрмитажа. Родился в 1944 году в Ереване. После окончания школы в 1961 году поступил на отделение арабской филологии восточного факультета Ленинградского университета, которое окончил с отличием в 1967 году, прошел годичную (1965-1966) стажировку в Каирском университете. В 1967-1991 гг. — сотрудник Ленинградского отделения Института востоковедения АН СССР, где окончил аспирантуру и прошел все должности от лаборанта до ведущего научного сотрудника. В 1973-1976 гг. — переводчик, а также преподаватель йеменской истории в Высшей школе общественных наук в Народной Демократической Республике Йемен. С 1992 года — директор Государственного Эрмитажа. Академик РАН. Президент Союза музеев России. Лауреат Государственной премии РФ (2017) и премии президента РФ (2003). Сын выдающегося археолога, многолетнего директора Эрмитажа, академика Бориса Пиотровского.

Кто такие интеллигенты?

В древнем Риме основной силой государства была армия. И служили в этой армии все граждане Рима. Если ты не служишь или не работаешь на армию Рима, то ты не гражданин Рима и не римлянин, соответственно. Вот и вся система Римского государства.

Римская армия, в свою очередь, состояла из легионов, легионы из когорт, когорты из центурий, центурии из манипул. Отсюда и понятие «манипулировать». Легион состоял из 5 когорт, когорта из 10 центурий, центурия из 10 манипул, манипула из 10 легионеров.

Исходя из этого, можно рассчитать численный состав легиона — это 5.000 воинов. Воины внутри легиона разделялись на новичков, обученных, опытных, ветеранов и элиту.

Новички составляли обычно первую когорту, во второй когорте сражались воины, побывавшие в сражении, в третьей когорте сражались воины, побывавшие в нескольких сражениях, в четвёртой когорте сражались воины, за плечами которых целые кампании. И, наконец, пятая когорта или, по-другому, «непобедимая когорта» или «последняя тысяча».

Эта когорта состояла из самых опытных воинов, воинов, за плечами которых были не только кампании, а целые войны, и вступала в бой эта когорта в самый решающий момент схватки и именно она решала исход сражения.

Эта когорта никогда не отступала без приказа — она побеждала противника или погибала! Потому она и называлась «непобедимой», т.к. её нельзя было победить. Её можно было только уничтожить.

А уничтожив последнюю когорту легиона — противник уничтожал весь легион, т.к. основной костяк легиона — это именно те воины, которые и были хранителями орла легиона. Так вот, именно воины последней когорты легиона и назывались в древнем Риме интеллигентами.

Почему же эти воины назывались интеллигентами, т.е. «понимающими»?

А очень просто. Этим людям не надо было ничего объяснять, они сами всё знали и понимали, что им делать, и когда делать. Им не надо было объяснять как построиться черепахой; им не надо было объяснять когда поднимать щит, а когда нет; им не надо объяснять, как разомкнуть строй и, как его сомкнуть, им не надо объяснять когда им надо достать гладий, а когда работать пилумом.

Эти воины сами всё знали, всё понимали, и именно поэтому их называли понимающими, т.е., интеллигентами.

И именно в этих воинах была сокрушающая мощь Рима. Из этих воинов набиралась преторианская гвардия и когорты сената. Быть интеллигентом, то есть, воином последней когорты, считали за честь для себя патриции, сенаторы, трибуны, цензоры, преторы и т.д.

То есть, быть воином последней когорты — значит быть профессионалом в военном деле высочайшего класса, быть достойным плечом к плечу сражаться рядом с лучшими людьми Рима и это значит быть самому — представителем лучших людей Рима.

Интеллигенция — это становой хребет Римской империи. Интеллигенция — это скелет римского общества. Интеллигенция — это то, на чём стоял Рим…

Нарын Айып, журналист 

О концепте интеллигенция в контексте русской культуры

Никто не может определить, что такое интеллигенция и чем она отличается от образованных классов. Надежда Мандельштам

1

Начнем с общего положения, сформулированного А. Ф. Лосевым: «Имя есть орудие понимания: это значит, что именуемая вещь раньше всего понимает сама себя, а затем и потому — ее понимает и всякая другая вещь». Если я сам себя не понимаю, то ни на какое имя я не смогу могу отозваться; если же я сам себя понимаю, то я откликнусь только на то имя, которое полагаю своим собственным. В таком случае на имя интеллигент откликнется тот, кто понимает себя как интеллигента, относит себя к интеллигенции. И вот интересный факт: один из мемуаристов воспоминает о своем разговоре с А. Ф. Лосевым:
— Ну а ваше мировоззрение разве не интеллигентское? — вступился я за интеллигенцию.

— Толстой был интеллигентом, — сказал он резко. — Ленин был интеллигентом, а у меня свое — лосевское.

В этих словах много удивительного. С одной стороны, Ленин, как всем известно, относился к интеллигенции весьма враждебно и, по воспоминаниям Горького, нелестно выразился о ней в том смысле, что она не мозг нации, а говно. С другой стороны, Лосев, один из виднейших русских философов, не считает себя интеллигентом, в то же время признавая таковыми Толстого и Ленина (ленинский негативизм в отношении интеллигенции Лосев считал, видимо, взглядом изнутри). Если Лосев не отзывается на имя интеллигент, понимает себя как не интеллигента, значит, в этом имени есть такой смысл, который не позволил Лосеву отождествить себя с ним. Что же это за смысл?

Слово интеллигенция является одним из важнейших концептов русской культуры XIX — XX веков, ему посвящена словарная статья в «Словаре русской культуры» Ю. С. Степанова, в которой содержится весьма ценный материал по семантической истории слов интеллигенция и интеллигент. Вместе с тем в этой статье есть одно неверное положение, которое, однако, искажает всю картину и не позволяет дойти до полноты исчерпания смысла слова интеллигенция и решать герменевтические загадки, подобные высказыванию Лосева о себе, Толстом и Ленине. Поэтому для нас будет естественно начать наш анализ с того, что уже отмечено этим автором, а затем перейти к тому, что им осталось незамеченным или неверно, на наш взгляд, истолкованным.
Лат. intellegentia является переводом греч. ‘сознание, понимание в их высшей степени’. На латинской почве, например у Боэция, слово intellegentia означает высший разум, это предикат Божества; Божественная интеллигенция — это высшая точка познания, взятая в универсальном масштабе (Константы 611).

Одно из наиболее полных учений об интеллигенции находим у последнего схоластика — Николая Кузанского. Он рассуждал так. Из ничего ничего не возникает, поэтому нужно постулировать абсолютную возможность бытия всего; эта возможность вечна и является потенцией всего в мире; эта абсолютная возможность существует в Боге и есть Бог, ибо Он есть первоначало всего и рядом с ним не может быть другого абсолюта. Возможное бытие становится действительным только через акт, «поскольку ничто не способно само себя перевести в актуальное бытие, иначе оно оказалось бы своей собственной причиной: оно было бы прежде, чем было». Ту силу, которая делает возможность действительным бытием, одни философы называли умом, другие интеллигенцией, третьи мировой душой, четвертые судьбой; христиане же называют ее Словом: «Действующая, формальная и целевая причина всего есть Бог, созидающий в едином Слове все сколь угодно различные между собой вещи» . Только философы, недостаточно наставленные в Божественном Писании, могли думать, что между Богом и конкретным миром есть некий посредник — ум, мировая душа и т. п. Таким образом, в христианском понимании интеллигенция есть Бог-Слово, вторая ипостась Божественной Троицы. Бог-Слово, воплотившись в ипостаси Иисуса Христа, основал на земле Церковь; Христос был и остается Главой Церкви. Следовательно, здесь, на земле, Церковь есть носительница божественной интеллигенции: ей вручены Откровение и благодатные дары, благодаря которым Церковь наделена высшей способностью понимания, или интеллигенцией. Итак, сигнификатом слова интеллигенция является абсолютное понимание, а его денотатом в христианской философии было второе Лицо Божественной Троицы — Бог-Слово, интеллигенция связана с Богом и Его земным телом — Церковью. К сожалению, Ю. С. Степанов не уделил этому должного внимания и потому совершил ошибку, когда писал, что концепт интеллигенции в том виде, который он приобрел у Боэция, «перешел в немецкую классическую философию и был развит в системах Шеллинга и Гегеля» (Константы 611). Ю. С. Степанов слишком легко перешел от Средневековья к Новому времени. Для средневекового богослова Бог вне мира, трансцендентен ему, поэтому интеллигенция всегда имеет божественное происхождение: интеллигенция, ум, разум — это одно из имен Божиих; божественным разумом на земле обладает лишь Церковь. Система же Гегеля — это система имманентного панлогизма. Нет ничего трансцендентного, действительно существует только Абсолютная идея, имманентная миру, а мир — инобытие идеи, Бог же — не более чем понятие, выражающее то же содержание, что и Абсолютная идея, только на недостаточно проработанном языке религии. В гегелевском имманентизме, или монизме, как и языческом пантеизме, нет дистанции между Творцом и творением, вследствие чего концепт интеллигенции наполняется принципиально новым содержанием, поэтому неверно утверждение Ю. С. Степанова, что у Канта и Гегеля это слово имеет то же значение, что и у средневековых авторов.
Оторвавшись от Бога и Церкви в условиях новоевропейской культуры, концепт интеллигенции начинает свои «блуждания» в поисках своего носителя. Если сигнификат этого слова остается в общем-то неизменным (способность понимания, самосознания), то его денотат был исторически изменчивым. В переменах денотата, собственно, и заключается история этого концепта. Кого называли и называют интеллигенцией? — вот в чем вопрос.

У Гегеля интеллигенция есть общечеловеческая способность умозрительного постижения вещей (Константы 613). Известный историк Гизо говорит о «силе общественного разума-интеллигенции», которая, не имея оформленных средств проявления, тем не менее «оказывает принудительное воздействие на правление страной: общераспространенные идеи обладают принудительной силой» (Константы 612). Маркс говорит о народной интеллигенции как о самосознании всего народа: интеллигенция — это самосознание народа, а ее носитель — весь народ (Константы 613).

Теперь перейдем в Россию. Наверное, первое употребление слова интеллигенция находим у В. А. Жуковского, вероятно, позаимствовавшего его у кого-то из своих немецких учителей, в дневниковой записи от 2 февраля 1836 г: «Через три часа после этого общего бедствия … осветился великолепный Энгельгардтов дом, и к нему потянулись кареты, все наполненные лучшим петербургским дворянством, тем, которые у нас представляют всю русскую европейскую интеллигенцию». У Жуковского носителем интеллигенции оказывается уже не народ в его целом, а его культурный слой, европейски образованная элита общества.
У всех рассмотренных авторов есть одна общая черта — это секуляризация концепта интеллигенции и, вследствие этого, попытки «привязать» его к какому-то носителю.

Новый носитель интеллигенции как высшего самосознания народа объявился в Польше. На польский язык как источник происхождения слова интеллигенция впервые указал В. В. Виноградов: «Слово интеллигенция в собирательном значении ‘общественный слой образованных людей, людей умственного труда’ в польском языке укрепилось раньше, чем в русском… Поэтому есть мнение, что в новом значении это слово попало в русский язык из польского». В. В. Виноградов высказался очень осторожно, очевидно, не имея фактических данных для подтверждения этого мнения. Усилиями А. К. Панфилова такие данные были найдены в русской периодической печати, в которой слово интеллигенция в ироническом употреблении появляется незадолго до польского восстания 1863 — 1864 гг. и активизировалось во время этого события. Так, в журнале «Вестник Юго-западного и Западного края» (Киев, 1862, т. II, ноябрь. С. 128) в статье «Два-три слова о сочувствии патриотическим движениям и притязаниям поляков» читаем: «Ну стоят ли подобные люди комплиментов и даже ухаживанья, с какими относятся к ним некоторые из наших соотчичей — и устно и письменно? А между тем поляки (и друзья их) считают себя интеллигенциею края. Нужно не иметь никакой интеллигенции, чтобы считать их интеллигенциею вообще и интеллигенциею края в частности» . Характерно, что в южнорусской прессе к русским слово интеллигенция не применялось, вместо него говорилось о классе русских образованных горожан, русском образованном обществе. «Там же, где речь идет о поляках, слово интеллигенция употребляется регулярно». Газета «Санкт-Петербургские ведомости» (6 мая 1867 г.) писала: «Достаточно проехать по тем местностям, где царила польско-шляхетская интеллигенция, достаточно посмотреть на несчастного, голодного и забитого белоруса и литвина, чтоб безошибочно судить о том, какое влияние имела эта интеллигенция… Могут ли быть правильными экономические отношения там, где всякое бедствие масс служит источником самодовольства для интеллигенции, где эта интеллигенция готова часто пожертвовать своими собственными выгодами, лишь бы только … вооружить против существующего порядка местное население?». Вся напыщенность и весь гонор польского шляхетства выразились в этом хвастливом самоназвании: интеллигенция, что и вызвало ответную язвительную иронию русской печати.

Видимо, под влиянием польской интеллигенции в 60-е годы возникает и русская интеллигенция. «Только в России в период между 1845 — 1865 гг. совершается следующий этап в развитии концепта ‘Интеллигенция’: субъектом … исторического самосознания народа в процессе государственного строительства (? — А. К.) оказывается при этом новом понимании не абстрактный «разум», не «дух народа» и не весь народ, а определенная, исторически и социально вполне конкретная часть народа, взявшая на себя социальную функцию общественного самосознания от имени и во имя всего народа» (Константы 613-614). Что же это за группа, что Лосев отрицает свою принадлежность к ней? Ответа на этот вопрос у Ю. С. Степанова мы не найдем, однако он есть у авторов знаменитого сборника «Вехи» и у других русских философов; опираясь на эти труды, кратко осветим сущностные признаки интеллигенции.

Не может не вызвать удивления «факт» того, что интеллигенция в России появилась только в середине XIX века, словно в предыдущие девять веков государственного строительства России у нее не было носителя исторического самосознания народа. Конечно, это не так. На протяжении всей истории носителем исторического самосознания народа в России выступали государственная Власть и Церковь. Так было и в середине XIX века, но именно в это время у Власти и Церкви появился соперник — группа людей, которая сама себя назвала носителем исторического самосознания народа, интеллигенцией, то есть самозванная группа, сразу же занявшая антигосударственную и антицерковную позицию. Этот момент оппозиционности был конститутивным для русской интеллигенции, что отчетливо осознавалось и ею самой. Отвечая авторам «Вех», И. И. Петрункевич писал, что «русское общество» думает об интеллигенции иначе, нежели «веховцы»: «Духовный отец интеллигенции Белинский, затем Герцен, Чернышевский и Михайловский не только в свое время, но и сейчас в его сознании представляются яркими светочами среди царившего в России мрака; оно помнит их как людей, которые всею силою своего ума, таланта и любви к родине боролись с казенной церковью, с казенной государственностью, с казенной народностью …».

Можно ли назвать интеллигенцию, как это делает Ю. С. Степанов, социальной группой? Понятие социальной группы относится к сложной органической жизни общества: развитая общественная органика необходимо предполагает наличие таких социальных групп (сословий, классов, корпораций), как крестьянство, мещанство, дворянство, бюрократия, купечество, врачи, учителя, ученые, военные и т. д. Ни с одной из социальных групп, существовавших в общественном организме России в середине XIX века, интеллигенцию прямо связать нельзя. В социальном плане интеллигенция неуловима; из двух врачей, адвокатов или офицеров один становился интеллигентом только в том случае, если ставил интеллигентские ценности выше интересов своего органического сословия, класса или группы, то есть в случае аксиологического отщепления от социальной группы. О неорганичности, то есть внесоциальности интеллигенции писали многие русские мыслители, приведем лишь два высказывания: «Говоря простым языком, русская интеллигенция «идейна» и «беспочвенна». Это ее исчерпывающие определения. Беспочвенность есть отрыв: от быта, от национальной культуры, от национальной религии, от государства, от класса, от всех органически выросших социальных и духовных образований». О том же в отношении интеллигента Герцена писал Достоевский: «Герцен не эмигрировал, не полагал начала русской эмиграции, — нет, он так уж и родился эмигрантом. Они все, ему подобные, так прямо и рождались эмигрантами, хотя большинство не выезжало из России». Таким образом, всякий интеллигент — это отщепенец, и потому он вступает в противоречие с органической жизнью и историческим бытием общества и государства. Из этого противоречия было два выхода. Один заключался в том, чтобы оставить заемные идеи, изучать русскую жизнь и составлять о ней русские понятия; по этому пути, пути Пушкина и Гоголя, Киреевского и Хомякова, Достоевского и Лескова, Данилевского и Леонтьева, пошли немногие. Панургово стадо интеллигенции побрело за Белинским, Герценом, Писаревым, Чернышевским, Плехановым и Лениным, пытаясь переделать русскую жизнь в соответствии с чужими идеями.

Итак, на поставленный вопрос, кого назвать интеллигенцией, можно ответить, что это лишенная почвы асоциальная группа, или секта, отщепенцев.
Называя интеллигенцию не социальной группой, а сектой, мы имели в виду нечто большее, чем простую аналогию с церковным понятием. Как мы сказали, асоциальную, разночинную публику объединяло в нечто цельное идеология Революции. Суть Революции в предельно глубоком, духовном смысле выразил Ф. И. Тютчев: «Революция, если рассматривать её с точки зрения самого существенного, самого элементарного её принципа, — чистейший продукт, последнее слово, высшее выражение того, что вот уже 3 века принято называть цивилизацией Запада. Это современная мысль, во всей своей цельности, со времени разрыва её с Церковью. Мысль эта такова: человек, в конечном счёте, зависит только от себя самого как в управлении своим разумом, так и в управлении своей волей. Всякая власть исходит от человека; всё, провозглашающее себя выше человека, — либо иллюзия, либо обман. Словом, это апофеоз человеческого я в самом буквальном смысле слова».

На духовной почве Революции произрастали различные идеологии; в интересующее нас время, когда возникала русская интеллигенция, она связала себя с такой разновидностью революционной идеологии, как прогресс, чаще всего окрашенный в социалистические тона. При этом для русской интеллигенции прогресс и социализм были не гипотезой, а непререкаемой, абсолютной истиной, которой нужно было принести в жертву историческую Россию, впрочем, как им казалось, для ее же блага. Так, Достоевский, вспоминая об увлечении социализмом в 40-е годы, писал: «Тогда понималось дело еще в самом розовом и райски-нравственном свете. Действительно правда, что зарождавшийся социализм сравнивался тогда, даже некоторыми из коноводов его, с христианством и принимался лишь за поправку и улучшение последнего, сообразно веку и цивилизации». На эту черту псевдорелигиозности уже неоднократно обращалось внимание. Так, Н. Бердяев утверждал: «Интеллигенция скорее напоминала монашеский орден или религиозную секту со своей особой моралью, очень нетерпимой, со своим обязательным миросозерцанием, со своими особыми нравами и обычаями, и даже со своеобразным физическим обликом, по которому всегда можно было узнать интеллигента и отличить его от других социальных групп».

В связи с последним свойством интеллигенции стоит ее непримиримая ненависть к традиционным религиям, и прежде всего Православию. Традиционные религии, с точки зрения интеллигенции, это предрассудок, пережиток прошлого, исчезающий в свете данных позитивной науки, а Православная Церковь — это реакционный институт, стоящий на пути прогресса. Отсюда следует, что уничтожение Церкви есть необходимое условие для продвижения России по пути прогресса.
Что касается отношения интеллигенции к народу, то, с одной стороны, интеллигенция с утомительным постоянством твердит о народном благе как высшей цели своей деятельности, с другой стороны, народ никогда не отвечал интеллигенции взаимностью. Очевидный факт стойкой неприязни народа к интеллигенции не только не осмыслен, но и не отмечен в словаре Ю. С. Степанова, а его одного достаточно, чтобы задуматься над вопросом о том, можно ли считать субъектом исторического самосознания народа группу людей, не любимую самим народом? Дело в том, что интеллигенция никогда не знала горячо любимого ею народа, относилась к нему как к внешнему объекту. Парадокс интеллигентского отношения к народу заключается в том, что во имя своего идола можно принести любое количество жертв, хотя сам по себе идол понимается как высшая форма служения благу народа. Этот парадокс был раскрыт Достоевским в образе Раскольникова и, с еще большей силой, в образе Шигалева. Вот, например, стишок Добролюбова «Чернь»; в нем с циничной откровенностью олицетворенный Прогресс гонит от себя голодную чернь, хотя сам по себе прогресс понимается как увеличение благ для все большего количества народа:

Подите прочь! Какое дело

Прогрессу мирному до вас?..

Жужжанье ваше надоело,

Смирите ваш строптивый глас.

Прогресс — совсем не богадельня.

Он — служба будущим векам;

Не остановится бесцельно

Он для пособья беднякам.

Между интеллигенцией и образованным слоем русских людей лежит пропасть, и не заметить ее может только слепой. Единственное, что их сближает, — это наличие образования, однако сами интеллигенты усиленно подчеркивали, что далеко не всякий образованный человек может быть причислен к интеллигенции. Так, Юрьевский писал: «Слой образованных русских людей и русская интеллигенция — понятия не совпадающие. Образованный человек, ученый, профессор, мог быть в рядах русской интеллигенции. Мог и не быть. Л. Толстого, с его отрицанием государства, цивилизации, вероятно, нужно к ней причислить, но в нее уж никак нельзя вставить Ключевского или Чичерина». Отношение к Традиции — вот что разделяло и разделяет интеллигенцию и русский образованный слой: «Только беспочвенность как идеал (отрицательный) объясняет, почему из истории русской интеллигенции справедливо исключены такие, по своему тоже «идейные» (но не в рационалистическом смысле) и во всяком случае прогрессивные люди («либералы»), как Самарин, Островский, Писемский, Лесков, Забелин, Ключевский и множество других. Все они почвенники — слишком коренятся в русском национальном быте и в исторической традиции». Федотов прав: великое множество образованных русских людей, истинных творцов русской культуры, никак нельзя причислить к русской интеллигенции — Ломоносов, Державин, Карамзин, Крылов, Грибоедов, Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Хомяков, Киреевский, Тютчев, Гончаров, Фет, Достоевский, Леонтьев, С. Соловьев, Вл. Соловьев, Чайковский, Бородин, Мусоргский, Рубинштейн, Брюллов, Суриков, Левитан, Лобачевский, Чебышев, Менделеев, Павлов, Ключевский, Розанов, Блок, Ахматова и многие и многие другие.
Что касается физического облика, по которому можно было опознать интеллигента, то на этот счет есть красноречивое свидетельство князя С. Щербатова: «Сам человеческий облик известной категории людей, идейных, изъеденных интеллигентской идеологией, носил печать этого удушливого, безотрадного «антиэстетизма». Нечесаные волосы, перхоть на потертом воротнике, черные ногти, неряшливая одежда, вместо платья (со словом туалет был сопряжен некоторый одиум) неопределенного цвета блузы, вместо прически — либо по-студенчески остриженные волосы, либо забранные на затылке неряшливо в чуб, — подобного вида публика в фойе театров, где шли «идейные» пьесы, залы с лекциями и определенного типа клубы». Несомненно, этот облик имел знаковый характер: всем своим видом интеллигенты говорили: нам некогда заботиться о прическе, костюме, гигиене, когда страдает народ и надо спасать Россию.

Итак, если к концепту интеллигенции подходить не с абстрактных, внеисторичных позиций (что до некоторой степени свойственно Ю. С. Степанову), а с конкретно-исторических, то интеллигенцией можно назвать одержимую духом отрицания Традиции исторической России асоциальную, псевдорелигиозную, космополитическую секту отщепенцев, самозванно провозгласившую себя носителем самосознания народа, взявшую на себя ответственность за судьбу России и ее народов.

2
После переворота 1917 года, когда общий враг был повержен, между интеллигентскими сектами завязалась борьба за власть, победителем в которой вышла самая экстремистская секта интеллигентов — большевицкая, которая расправилась как с внешними соперниками, так и с внутренней оппозицией. После ее победы практически выявились все сущностные черты интеллигенции: антигосударственность выразилась в разрушении исторического русского государства и физическом уничтожении ее носителей — чиновников, офицеров и, наконец, самого Государя; антицерковность выразилась в отделении Церкви от нового «государства», в уничтожении священников, в ограблении храмов, в преследовании верующих; антинародность интеллигенции выразилась в терроре против всех слоев населения, особенно против крестьян.

Большевицкая секта, или партия, что по внутренней форме почти одно и то же, самозванно объявила себя не только интеллигенцией, но еще и честью и совестью, к тому же не одного народа, а всей эпохи, то есть заявила претензии на Абсолютную истину. Однако, как сказал Оруэлл, все люди равны, но некоторые равнее, стало быть, не все члены партии могут быть носителем интеллигенции, а только те, которые равнее, то есть члены ЦК; однако по той же логике и среди членов ЦК некоторые оказались равнее, они-то, члены Политбюро, оказались носителями интеллигенции; но и среди членов Политбюро один оказался равнее, он, великий и гениальный, и стал окончательным и единственным носителем интеллигенции. Напрасно Ю. С. Степанов думает, что культ личности Сталина — это вырождение идеи критически мыслящей личности. Так называемый «культ личности» — это не что-то специфически большевицкое, это логика развития любой псевдорелигиозной секты: на место личного Бога Творца и Промыслителя мира непременно придет человекобог. Если, по Тютчеву, «мысль» Революции есть «апофеоз человеческого я в самом буквальном смысле слова» (о чем, но с другой внутренней интенцией, писал эсер Н. Д. Авксентьев еще в 1906 году: «Перед нами встает в конце концов идеал свободной самоопределяющейся, автономной, моральной личности, черпающей свой закон из собственной своей разумной воли» — Константы 615), то в личности Сталина эта «мысль» и этот «идеал» нашли свое полное воплощение, личности свободной, самоопределяющейся, автономной, только, конечно, не моральной, а вполне аморальной, ибо мораль, по определению, связывает, ограничивает личность внеличным или сверхличным законом.

Слишком хорошо подумает о прочей, беспартийной интеллигенции тот, кто решит, что она, хотя бы внутренне, была в оппозиции к большевицкой секте, как говорится, держала кукиш в кармане; напротив, можно констатировать почти полное единодушие в «блоке» партийных и беспартийных интеллигентов. Вот пример — письмо Пастернака Александру Фадееву, написанное сразу после смерти Сталина: «Дорогой Саша! Когда я прочел в «Правде» твою статью «О гуманизме Сталина», мне захотелось написать тебе. Мне подумалось, что облегчение от чувств, теснящихся во мне всю последнюю неделю, я мог бы найти в письме к тебе. Как поразительна была сломившая все границы очевидность этого события, и его необозримость! Это тело в гробу с такими исполненными мысли и впервые отдыхающими руками вдруг покинуло рамки отдельного явления и заняло место какого-то как бы олицетворенного начала, широчайшей обобщенности, рядом с могуществом смерти и музыки, могуществом подытожившего себя века и могуществом пришедшего ко гробу народа… Какое счастье и гордость, что из всех стран мира именно наша земля стала родиной чистой мысли, всемирно признанным местом осушенных слез и смытых обид!».

Постепенно победившая псевдорелигиозная секта большевиков оформляет себя как псевдоцерковь. У нее есть своя «божественная» троица — Маркс, Энгельс и Ленин. У нее есть свое «священное» писание — так называемые «первоисточники» марксизма-ленинизма. У нее есть свое «царство божие» — коммунизм. У нее есть свои «мощи» — чучело Ленина, выставленное для поклонения. У нее есть свои «святые» — пантеон «пламенных революционеров». У нее есть свой «антихрист» — мировая буржуазия с ее царством капиталистической тьмы. У нее есть свой чин «покаяния»: на партсобраниях на согрешивших, но «разоблачившихся» перед партией членов налагалась «епитимья» партвзысканий. У нее есть свои «иконы» — многочисленные изображения вождя и его «апостолов» находились в каждом городе, в каждом учреждении. У нее было совершенно религиозное отношение к имени как к сущности, обладающей сакральной силой; с рациональной точки зрения невозможно понять, что значит театр имени ленинского комсомола или совхоз имени XXII съезда КПСС, но с метафизической точки зрения здесь имеет место акт усвоения силы определенного качества. У нее есть свои «крестные ходы» — ноябрьские и первомайские демонстрации. У нее есть свои «праздники», когда «совершается память» события, вождя или кого-то из его присных. У нее есть свои «мистерии», например, мистерия посвящения в октябрята, пионеры, комсомольцы, наконец, в члены партии; после испытательного кандидатского срока собрание «верующих» должно произнести решающее Аксиос! Эта подражательность христианским религиозным формам лучше, чем что-либо иное, показывает, что большевицкая интеллигенция вдохновлялась духом диавола — «обезьяны Бога».
С узурпацией государственной власти большевицкой сектой интеллигентов, объявившей себя умом (то есть интеллигенцией), честью и совестью эпохи, начинается довольно низкопробное языковое шельмование прочей интеллигенции, не попавшей во власть. Именно в это время при слове интеллигенция появляются определения вроде трусливая, жалкая, либеральная, дряблая, вшивая, гнилая; появляется слово интеллигентишка. Согласно словарю Д. Н. Ушакова, у слова интеллигент два значения: 1. Лицо, принадлежащее к интеллигенции. 2. То же, как человек, социальное поведение которого характеризуется безволием, колебаниями, сомнениями (презрит.). Вот она, психология российского интеллигента: на словах он храбрый радикал, на деле он подленький чиновник. Ленин (Ушаков I, 1214). Слово интеллигентский также имеет помету — презрит.
Отчего же Н. Мандельштам, вопреки очевидности, утверждала, что никто не может определить, что такое интеллигенция и чем она отличается от образованных классов? Тут нужно различать два процесса, один из которых протекал в русских эмигрантских кругах, другой — в СССР.

В эмиграции среди русских остро встал вопрос о роли и вине интеллигенции в Катастрофе 1917 года. Поскольку вина интеллигенции была очевидна, то интеллигенты-эмигранты попытались расширить значение слова интеллигенция до отождествления со всем образованным слоем. Смысл этого расширения вскрыл русский историк Н. Ульянов: «Такая подмена наблюдается в отношении слова интеллигенция. Его стараются употреблять не в традиционном русском, а в европейском смысле. Нет нужды объяснять, зачем понадобилось такое растворение революционной элиты во всей массе образованного люда и всех деятелей культуры. Мимикрия — явление не одного только животного мира. По той истеричности, с которой публицисты типа М. В. Вишняка кричат о «суде» над интеллигенцией, можно заключить, что суда этого боятся и заранее готовят почву, чтобы предстать на нем в обществе Пушкина и Лермонтова».

В СССР русский образованный слой был уничтожен, но никакое общество не может существовать без ученых, инженеров, экономистов, преподавателей, учителей, врачей. Подготовка нового образованного слоя была взята под жесткий контроль победившей большевицкой интеллигенции, поэтому этот слой мировоззренчески был скроен по интеллигентскому лекалу. Произошла диффузия интеллигенции и образованного слоя: большая часть людей, получивших высшее образование в 30-70 годы, в той или иной степени восприняла нигилистическое отношение к русской Традиции, особенно в отношении Православия и Самодержавия. Что касается русской национальной культуры, то нигилистическое отношение интеллигенции к ней выразилось в ее насильственно переинтерпретации: все деятели, которые минимально могли быть втиснуты в прокрустово ложе «прогресса», были объявлены «передовыми», «борцами за народное счастье» (которое наконец-то свалилось на народ в лице большевиков), а прочие преданы забвению — К. Леонтьев, В. Розанов, И. Ильин, И. Шмелев и множество других, представлявший подлинный цвет русской культуры. Все это хорошо знакомо изучавшим русскую литературу в советской школе. Этим нехитрым приемом интеллигенция как бы укореняла себя в почве русской культуры, а русская культура словно бы оправдывала интеллигентский погром России.
Однако позже, во время создания сталинской конституции, когда встал вопрос о социальной структуре советского общества, у слова интеллигенция появляется новый, социальный смысл. Разумеется, уже не может быть и речи о претензии на выражение «общественного самосознания от имени и во имя всего народа». Интеллигенция теперь — это «общественный слой работников умственного труда, образованных людей (книжн.)» (Ушаков I, 1215), то есть это пресловутая прослойка между рабочим классом и крестьянством, совокупность работников, чья профессия требует высшего образования и характеризуется высоким уровнем интеллектуализации труда. Определениями этой интеллигенции становятся трудовая, народная, советская. Никакой иной интеллигенции рядом с собой партия терпеть не намерена, и казалось, что интеллигенция в старом, указанном нами смысле слова становится историзмом; отныне и навсегда интеллигенцией называется совокупность пролетариев умственного труда. Однако история распорядилась иначе.

После того как любезное Пастернаку «какое-то как бы олицетворенное начало» отдало концы и наступило некоторое послабление во всех сферах жизни, особенно после ХХ съезда, внутри интеллигенции в социальном смысле слова вызревает интеллигенция в старом, псевдорелигиозном значении слова, происходит второе пришествие интеллигенции.
Политически активная часть интеллигенции еще целиком связывала себя с коммунистической религией, безуспешно пытаясь из бесовской хари вылепить человеческое лицо; это те, кого позже назовут «шестидесятниками», «детьми ХХ съезда» и кто потом станет «прорабами перестройки». Но наряду с ней возникла и иная интеллигенция, с легким налетом оппозиционности. Возникла интеллигентская субкультура, знаковыми фигурами которой стали не признанные партийным официозом стопроцентно советскими писатели и поэты Ахматова, Булгаков, Пастернак, Мандельштам, Цветаева, Бродский. Интеллигентская субкультура создала свой стиль, доминантой которого была подчеркнутая неофициальность: свитера, джинсы, бороды, «дикий» туризм, песни под гитару: подобно старообрядцам, интеллигенция уходила в леса и предавалась там пению так называемой самодеятельной песни, что можно расценить как аналог хлыстовским радениям; все это приобретало отчетливо семиотический характер, становилось знаком, по которому опознавались «свои». Возникают «свои» журналы («Новый мир»), «свое» кино (Иоселиани, Тарковский), даже «своя» наука (Лотман, Успенский). Труды этих ученых, конечно, не укладывались в официальную догматику и потому в глазах интеллигентов становились своего рода «священным писанием».

Итак, в России (тогда — СССР) в 50-60 годы самовозродился слой общества с сущностными чертами интеллигенции — беспочвенностью, отщепенством, антигосударственностью (причем отрицалось не только коммунистическое, но и русское историческое государство), антицерковностью и с самозванными претензиями на истину. Для превращения ее в псевдорелигиозную церковь, то есть секту, не доставало, во-первых, духовного лидера и, во-вторых, ясно сформулированного идеологического лозунга. И такой духовный лидер явился — это академик А. Д. Сахаров, который и сформулировал новый интеллигентский «символ веры» — права человека; в борьбе за них оформилась сравнительно небольшая активная группа интеллигентов, которых стали называть диссидентами. Совсем не случайно для обозначения этой активной группы интеллигенции был избран религиозный по происхождению термин: современный автор с псевдорелигиозным пафосом пишет: «В понятии интеллигенции, как оно оформилось в России, содержится нечто иное и бoльшее, чем «слой» или «социальная группа»; это в то же время еще и социальная функция, роль, притом представленная как миссия, окруженная ореолом долга и жертвенности. Это не просто группа образованных людей, но некая общность, видящая смысл своего существования в том, чтобы нести плоды образованности (культуры, просвещения, политического сознания и пр.) в народ и уподобляющая эту задачу священной (по меньшей мере, культурно-исторической) миссии…» Постепенно формируется новая интеллигентская «религия», «догматы» которой выражаются такими ключевыми словами, как гласность, демократия, правовое государство, многопартийность, рыночная экономика, открытое общество, права человека, общечеловеческие ценности, свобода, либеральные ценности.
Итоги второго пришествия интеллигенции известны: интеллигенция хотела как лучше, а вышло как всегда. В 1917 году победа интеллигенции привела не к «царству божию», а к царству антихриста с его Гулагом, так и в 1991 году победа интеллигенции обернулась царством уголовщины и пошлости. Интеллигенция «второго разлива» потерпела историческое поражение, как и интеллигенция «первого разлива», однако ничего не поняла и ничему не научилась. Вот слова журналистки Евгении Альбац: «Как же сейчас очевидно, что интеллигенцией на самом деле была крайне узкая группа людей, не позволявших себе (ни тогда, ни сейчас) собственное грехопадение объяснять действием внешних сил — режима, власти, КГБ — и принимавших на себя и вину, и ответственность за то, что происходило и происходит в стране» . Как видим, и после грехопадения, совершенного к тому же без участия внешних сил, все равно страсть как хочется «взять на себя ответственность». Как сказала Анна Ахматова,
И яростным вином блудодеянья

Они уже упились до конца,

Им чистой правды не видать лица

И слезного не ведать покаянья

В свете нашей реконструкции того, кого в контексте истории русской культуры называли интеллигенцией, действительно можно решить ту герменевтическую загадку, с которой мы начали изложение. Лосев не считал себя интеллигентом потому, что он член иной, Христовой Церкви, Господь же сказал: «Кто не со Мною, тот против Меня; и кто не собирает со Мною, тот расточает» (Мф. 12, 30). Быть членом «церкви» интеллигентов значит быть против Христа; для монаха Андроника это было невозможно, отсюда его резкая отповедь собеседнику. Понятны также и слова В. В. Розанова: «Пока не передавят интеллигенцию — России нельзя жить. Ее надо просто передавить. Убить» . Розанов понимал, что традиционная историческая Россия и Россия интеллигентская несовместимы, и пророчески предвидел, что торжество интеллигенции будет означать гибель России. Понятны и слова современного философа: «В 1917 году к власти пришли левые интеллигенты. В 1991 году их сменили правые интеллигенты. И те, и другие вызывают омерзение».

Таким образом, сообщество людей, названием и самоназванием которой было слово интеллигенция, есть продукт, во-первых, европейской секулярной культуры и, во-вторых, того своеобразия, которое она приняла в России. Это своеобразие заключалось, как уже сказано, в ее неоргагичности и, как следствие, в духе всеохватного отрицания русской Традиции — религиозной, государственной и культурной.

 

Примечания

1. Первая публикация (в сокращении): Язык и ментальность. СПб., 2004. С. 111-123.
2. Лосев А. Ф. Имя. СПб., 1997. С. 201.
3. См.: Ерофеев В. В лабиринте проклятых вопросов. М., 1996. С. 204.
4. Степанов Ю С. Константы. Словарь русской культуры. М., 1997. С. 610-628. (Далее -Константы).
5. Николай Кузанский. Об ученом незнании. II, 8, 132. // Соч. в 2-х тт. Т. I. М., 1979.
6. Там же. II, 8, 136.
7. Там же. II, 9, 141.
8. Там же. II, 9, 150.
9. Жуковский В. А. Из дневников 1827 — 1840 годов. Публикация А. С. Янушкевича // Наше наследие, № 32, 1994. С. 46. На данную публикацию обратил мое внимание И. Г. Добродомов.
10. Виноградов В. В. Историко-этимологические заметки. II. // Этимология. М., 1965. С. 113.
11. Цит. по: Панфилов А. К. О слове интеллигенция // Вопросы языкознания и русского языка. М., 1970. С. 367.
12. Там же.
13. Там же. С. 370.
14. Петрункевич И. И. Интеллигенция и «Вехи» // Вехи. Интеллигенция в России. М., 1991. С. 211.
15. Федотов Г. П. Трагедия интеллигенции // О России и русской философской культуре. М., 1990. С. 408.
16. Достоевский Ф. М. Дневник писателя. 1873 г. Гл. II. «Старые люди».
17. Тютчев Ф. И. Россия и Запад: книга пророчеств. М., 1999. С. 19.
18. Достоевский Ф. М. Дневник писателя. 1873 г. Гл. XVI «Одна из современных фальшей».
19. Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990. С. 17.
20. Цит. по: Башилов Б. История русского масонства. Вып. 16. М., 1995. С. 129.
21. Федотов Г. П. Трагедия интеллигенции. С. 409.
22. Щербатов С. Художник в ушедшей России. М., 2000. С. 245.
23. Континент. 1997. № 90. С. 213. Выделено мною — А. К
24. Цит. по: Башилов Б. Указ. соч. С. 115.
25. Читай — нимбом святости, ибо именно такова степень самолюбования и самопревозношения интеллигенции.
26. Левада Ю. Интеллигенция // 50 / 50. Опыт словаря нового мышления. Под ред. Юрия Афанасьева и Марка Ферро. М., 1989. С. 128. Подчеркнуто мною — А. К.
27. Альбац Евгения. Болезнь совести // Новая газета. 1999. № 8 (531).
28. Розанов В. В. Мимолетное. М., 1994. С. 292.
29. Гиренок Ф. Пато-логия русского ума. Картография дословности. М., 1998. С. 413.

Источник: https://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/Article/kam_konc.php

Источник: http://involokolamsk.ru/novosti/neravnodushnyy_vzglyad/aleksandr-mihaylovich-kamchatnov-o-koncepte-intelligenciya-v-kontekste-russkoy-kultury

Что случилось с общественной интеллигенцией Америки? | История

После голосования по Брекситу и избрания президента Трампа эксперты и комментаторы, чьи идеи формируют идеи других, попытались определить причину популистского рвения, опровергнувшего многие ожидания. В статьях и книгах (см. The Death of Expertise ) консенсус, кажется, таков: яйцеголовый мертв.

Этот болезненный вывод тяжело давит на публичных интеллектуалов, которые создали страну в течение 116 жарких дней Конституционного съезда 1787 года, когда Александр Гамильтон, Джеймс Мэдисон и его команда создали новую нацию совершенно из слов.Затем они дополнили его 85 газетными колонками под псевдонимом Публий, теперь известными как «Записки федералиста», чтобы объяснить и защитить свою работу.

Какое-то время кажется, что американцы смешивались с публичными интеллектуалами в своей повседневной жизни. Они были нашими проповедниками и учителями, открывшими свой голос во времена кризиса. Ральф Уолдо Эмерсон раскритиковал наши объятия рабства, а его коллега-священник Генри Уорд Бичер спас дело Союза, поехав в Европу, чтобы произнести серию захватывающих речей, которые подавили желание континента признать Конфедерацию.

Интеллектуализм получил подъем после Второй мировой войны, когда Г.И. Билл позволил университетам значительно увеличить пропускную способность. В этот благодатный период, еще до того, как специализация полностью утвердилась, философы, историки и социологи объяснили послевоенный мир новым ордам женщин и мужчин с высшим образованием, жаждущих умственной стимуляции.

Телевидение предоставило новую площадку. «Шоу Дика Каветта» на канале ABC и «Линия огня» Уильяма Ф. Бакли-младшего на общественном телевидении, запущенное в конце 1960-х годов, во многом основывалось на научной среде.Ноам Хомски присоединился к Бакли, чтобы выступить с докладом «Вьетнам и интеллектуалы» в 1969 году. В книге «Каветт» Джеймс Болдуин описал повседневный расизм Америки профессору философии из Йельского университета. Камилла Палья, Бетти Фридан и Арианна Хаффингтон появились в «Линии огня» еще в середине 1990-х годов. Тема — «Женское движение было катастрофой» — была чисто Бакли, но это были настоящие дебаты , редкость сейчас, когда наш чат разделен на Fox News справа и ночные комедийные шоу слева.

Возможно, последний великий пик был достигнут в 1978 году, когда журнал People заискивал перед эссеисткой Сьюзан Зонтаг как «прима интеллектуальной ассолутой Америки», отмечая ее библиотеку из 8000 томов, ее ботинки из черной ящерицы Lucchese и ее рабочие привычки: «Она пьет кофе. Принимает скорость ». Никогда до (или после) у американского интеллектуала не было достаточно гламура, чтобы украсить кассу.

Всего несколько лет спустя, в 1985 году, социолог из Беркли Роберт Белла осудил, что академическая специализация отключила наши лучшие умы от борьбы.Он призвал своих академических коллег участвовать в «разговоре с согражданами по вопросам, представляющим общий интерес».

Текущая угроза интеллектуализму, как утверждают современные предсказатели гибели, состоит как раз в том, что вопросов, представляющих общий интерес, так мало. Через социальные сети мы изолируем себя в пузырях предвзятости подтверждения, в то время как боты «вычислительной пропаганды» в социальных сетях, в частности в Twitter, разжигают этот гиперпартийный разрыв с помощью фейковых новостей. Вы не сможете быть по-настоящему публичным интеллектуалом, если будете говорить только со своей «своей» группой.

Влияние информационного взрыва на интеллектуальную жизнь гениально ожидалось в 1968 году в мрачно освещенной телевизионной студии, где Норман Мейлер и канадский провидец Маршалл Маклюэн обсуждали человеческую идентичность в эпоху все более высоких технологий. Маклюэн в своей своеобразной ритмике, напоминающей азбуку Морзе, спокойно предсказал, что средства массовой информации отбросят человечество обратно к трайбализму. Он объяснил, что, поскольку мы не можем усвоить все данные или хорошо знать так много людей, мы полагаемся на стереотипы.«Когда вы даете людям слишком много информации, они прибегают к распознаванию образов», — сказал Маклюэн.

Конечно, в 2017 году мы не лишены информации; мы слишком информированы. Сканируя наши упакованные ленты, мы ищем триггерные темы и взгляды, которые подтверждают нашу точку зрения.

Вот почему мы можем иначе взглянуть на все ожесточенные споры в Интернете и в других местах. Это действительно своего рода трайбализм, для которого характерно воинственное стремление к сплоченности. По мнению социологов, люди обычно прибегают к запугиванию и моральной критике, чтобы сохранить целостность социальной единицы.Может быть, наши войны с новостями по кабелю и драки в Facebook — это не агония интеллектуального дискурса, а, скорее, признаки того, что это национальное племя яростно пытается сплотиться.

Потенциальный рынок для интеллектуального обсуждения больше, чем когда-либо. Более трети взрослого населения США имеют четырехлетнюю степень — это рекордный показатель. И поскольку количество выпускников, которые являются женщинами, афроамериканцами или латиноамериканцами, резко увеличилось, сегодняшние публичные интеллектуалы выглядят иначе, чем в старые времена.Не случайно, что некоторые из наших самых быстрорастущих интеллектуальных силовых структур — это цветные люди, такие как Та-Нехиси Коутс и Роксана Гей.

Если мы оглянемся на нашу историю, общественные интеллектуалы всегда появлялись, когда страна была резко разделена: во время гражданской войны, войны во Вьетнаме, битв за гражданские права и права женщин. В этот момент глубокого идеологического разделения, скорее всего, вернутся мыслители и ораторы, которые смогут преодолеть эмоциональный разрыв, когда они нам понадобятся.Но на этот раз они, скорее всего, будут проводить онлайн-форумы и разжигать подкасты.

50 лучших мыслителей мира 2019

Добро пожаловать в список лучших мыслителей Prospect 2019 года. Фото: проспект композит

Никогда не сомневайтесь, что вдумчивый разум может изменить мир; они единственное, что когда-либо делали. Считается, что Маргарет Мид сказала нечто подобное, что перекликается с Кейнсом, который писал, что самозваные практичные люди, правящие миром, невольно руководствовались забытыми академическими писаками.Между тем для Виктора Гюго сильнее всех армий мира была «идея, время которой пришло».

Эти размышления о силе мысли стоит раскопать, потому что сейчас антиинтеллектуальные времена — и не только из-за гордых невежд в Белом доме. Нет: корни нынешнего пренебрежения к образованным «либеральным элитам» уходят гораздо глубже и уходят задолго до финансового кризиса и популистской реакции.

Семена были посеяны в 1970-х годах Ирвингом Кристолом из «Новых правых», который видел реакционный потенциал в сплочении массовой оппозиции «новому классу» выпускников университетов, у которых были причудливые идеи, которые плохо сочетаются с определениями Найджела Фараджа. как «настоящие люди».Спустя десятилетия Руперт Мердок и популярная пресса предпочитали рефлекторные реакции рациональности и называли их «здравым смыслом». Они высмеивали интеллектуалов, которые редко входят в состав экономической элиты, как отдельный класс в башнях из слоновой кости. Сегодня мы достигли точки Трампа, когда, возможно, впервые в свободных обществах после Французской революции, разум необходимо защищать как ценность.

Этот контекст делает своевременным возрождение традиции Prospect по выявлению ведущих мыслителей мира.Стремление к ранжированию и измерению само по себе может показаться антиинтеллектуальным — это скорее главные козыри, чем выдающиеся ученые. Но цель состоит не в том, чтобы гоняться за химерой, тем более в том, чтобы предоставить результаты некоего якобы объективного теста IQ. Скорее, это просто почитание умов, наиболее плодотворно занятых текущими вопросами.

Мы входим в это, осознавая, что любой такой список скажет о людях, составляющих листинг, столько же, сколько и имена, которые выставляют оценку; действительно, вы — читатели — откроете кое-что о себе, если и когда проголосуете за самых выдающихся мыслителей в нашем онлайн-опросе.

Но, несмотря на все эти предостережения, мы надеемся, что это упражнение не является полностью произвольным. Благодаря книгам, которые мы рецензируем, и написанному из месяца в месяц, наша редакционная группа имеет все возможности для выявления идей, которые вызывают волну. Каждый из нас работает в различных областях, и при составлении нашего списка мы попросили многих ведущих мировых экспертов, которые пишут для нас — экономистов, ученых, философов и так далее, — назвать имена своих наиболее выдающихся коллег.

Как и в каждом предыдущем воплощении этого списка Prospect , начиная с первого в 2004 году, мы уделяем большое внимание оригинальности, влиянию и общению.Чтобы не терять актуальности, мы сосредоточили внимание на работе, проделанной с момента составления последнего списка в 2015 году. Здесь есть некоторая преемственность, но по сравнению с исходными списками британских публичных интеллектуалов (2004 г.), а затем мировых мыслителей (2005 г.) также есть разительные различия. Даже тогда на этих страницах отмечалось, что было больше экспертов и меньше интеллектуалов «великого повествования» в традициях Маркса, Фрейда или Новых левых, чем вы могли ожидать в 1960-х или 70-х годах. Сегодня все снова стало более специализированным, чем было бы в середине 20-го века или до него, и мастера в некоторых конкретных областях — климат, право — выглядят более крупными, чем 15 лет назад.

Однако есть и обнадеживающие признаки новой эклектики в творчестве мыслителей. Частично это связано с технологиями, которые меняют интеллектуальную жизнь так же, как и повседневную жизнь. Технологии занимают центральное место в том, чем занимаются шесть из наших 50 имен, от писателей до юристов. Часть работы многих других связана с обработкой данных компьютерами.

Некоторые другие вещи, которые, как когда-то предсказывали, отпадут, не исчезли — например, религия. Его ученые, реформаторы и приверженцы все еще остаются на высоте.Еще одной важной задачей Prospect с момента его создания была идентичность, которая сейчас вырисовывается более масштабной, чем когда-либо. Не крикливые болтуны из Твиттерсферы, а юристы, историки и участники кампании, считающие, как можно примириться с нашими иногда соперничающими друг с другом «я».

Вероятно, больше внимания уделяется подрывным голосам — разумам, которые хотят изменить мир, а не просто объяснить, почему мир такой, какой он есть. В таких областях, как экономика после аварии, оправдание такого перехода очевидно; в более общем плане, это соответствует изменчивому настроению.Еще одно изменение — это разнообразие нашего списка, в частности, равное место женщин. В 2005 году на 90 мужских имен было всего 10 женских имен. Сегодня раскол практически равен 50 на 50. Новое известное положение может быть долгожданным плодом идей последовательных волн феминизма. Таким образом, сам состав списка можно рассматривать как демонстрацию того отличия, которое смелая мысль может в конечном итоге изменить.

—Том Кларк, редактор

Наоми Олдермен

Она начала свою страсть к «фанфикам» (особенно в сериале 1990-х годов « Баффи, истребительница вампиров» ), работая в юридической фирме.Но Олдерман обладает уникальным воображением и задал несколько серьезных социальных вопросов. Она работает с разными формами — пишет видеоигры и художественную литературу — и в своем романе « Неповиновение » рассказала историю бисексуальной дочери раввина из северного Лондона, исследуя, как религиозные общины могут изменить мир к лучшему. В феминистском научно-фантастическом романе « Сила », получившем приз женщин, она создает мир, в котором женщины могут бить мужчин электрическим током, задавая вопрос, что это резкое изменение будет означать для гендерных отношений.

Автор романа

Проголосовать сейчас

Марва ас-Сабуни

Практика сирийского архитектора в Хомсе подверглась бомбардировке во время войны, но это не помешало ей красноречиво писать о том, как плохой дизайн здания может посеять семена социальных конфликтов. В своих великолепных мемуарах-манифестах « Битва за дом » она рассказывает нам, как в 1990-е годы не было парков или культурных центров, где можно было бы общаться с разными людьми; она чувствовала себя «заключенной за решетку небытия».«Ее план по восстановлению своей страны после окончания гражданской войны является одновременно творческим и значимым. Философ Роджер Скратон, один из ее вдохновителей, написал предисловие к ее книге, восхваляя ее как «глубокого мыслителя».

АрхитекторМемуарист

Проголосовать сейчас

Кваме Энтони Аппиа

Битвы за идентичность, кажется, становятся еще страшнее, чем когда-либо, особенно в Интернете. Сделайте шаг вперед философа со смешанным культурным прошлым и холодным умом, чтобы бросить вызов некоторым из наиболее волнующих заявлений.Книга Аппиа Ложь, которая связывает не отрицает важности обоснованной идентичности и необходимости защиты уязвимых групп. Но, как указывает его название, он напоминает нам, что идентичности — это изобретения, зависящие от обстоятельств и изменяющиеся с течением времени. Аппиа с бодрым и авторитетным голосом был председателем судей Букеровской премии 2018 года.

Философ Автор книги «Связующая ложь»

Проголосовать сейчас

Светлана Алексиевич

После получения Нобелевской премии по литературе в 2015 году (он стал первым писателем-нехудожественным писателем, который сделал это) произведения белорусского писателя были недавно переведены на английский язык.Интервью Алексиевича с российскими солдатами в Афганистане, выжившими в Чернобыльской АЭС, людьми, которые были детьми в войне с Германией, и многими другими, дают трогательные свидетельства страданий в советском мире. Ее метод сопоставления сильно отредактированных стенограмм с минимальным контекстом или без него был подвергнут критике как скорее мифотворческий, чем точный исторический. Но нельзя отрицать смелость и артистизм писательницы, считающей Владимира Путина своим противником.

ПисательЛауреат Нобелевской премии

Проголосовать сейчас

Роберт Альтер

Возможно, ему потребовалось 24 года, но переводчик наконец завершил свою новую версию еврейской Библии вместе с информированным и часто остроумным комментарием.Основываясь на глубокой любви Альтера к еврейскому языку, эта работа использует литературный подход к священному тексту, видя в пророках и патриархах сложные персонажи, чьи жизни говорят о разных временах и культурах. В то время как религиозные фундаменталисты и догматические атеисты борются за буквальную достоверность Библии, Альтер позволяет новому поколению читателей по-новому увидеть великолепие и красоту этих вечных историй.

Переводчик Новое издание еврейской Библии

Проголосовать сейчас

Фрэнсис Арнольд

Первая американка, получившая Нобелевскую премию по химии — и пятая женщина в этой категории — Арнольд известна своей новаторской работой по использованию направленной эволюции для создания ферментов.Применяя принцип адаптации видов к разным условиям окружающей среды, Арнольд использовал генетические изменения и отбор для разработки белков, катализирующих различные химические реакции. («Это в основном селекция, — объясняет она, — но на уровне молекул».) Ее результаты помогли привести к более экологически чистому производству в таких областях, как фармацевтика, и способствовали развитию возобновляемых источников энергии.

Химик, лауреат Нобелевской премии

Проголосовать сейчас

Caucher Birkar

Родился в курдской деревне в Иране в 1978 году, математик попросил убежища в Великобритании в 2000 году и впоследствии стал профессором в Кембридже.В прошлом году он получил медаль Филдса, высшую награду в области математики, за вклад в алгебраическую геометрию — способ понимания геометрических объектов с помощью уравнений. Когда он впервые переехал в Англию, он изменил свое имя на Caucher Birkar, что на курдском языке означает «математик-мигрант». Описывая свои рабочие привычки, Биркар говорит, что большую часть дней он работает один в своей столовой, часто слушая курдскую или классическую музыку, мало пишет, но много размышляет о проблеме, с которой борется.

Обладатель медали MathematicianFields

Проголосовать сейчас

Энн Кейс и Ангус Дитон

Дитон получил Нобелевскую премию за разъяснение потребительского выбора; Как экономист в области здравоохранения, Кейс понял, как болезнь поражает на протяжении всей жизни.Но что касается влияния, то ничто, что ни одна половина этой супружеской пары прежде не делала, соответствует их обработке данных о смертности в США (см. Speed ​​Data, стр. 19). Они заметили эпидемию «смертей от отчаяния» (самоубийства, передозировки, цирроз) среди менее образованных белых американцев. Эпидемия привела к снижению средней продолжительности жизни по всей стране, и теперь такие смерти чаще поражают молодежь. Спустя десятилетия после того, как американские зарплаты застряли, политические последствия очевидны. Но потребовались Кейс и Дитон, чтобы показать нам человеческие жертвы.

Экономисты Эксперты по стагнации заработной платы

Проголосовать сейчас

Кэти Боуман

Боуман был автором, пожалуй, самого яркого изображения 2019 года. Именно благодаря 30-летнему человеку мы смогли увидеть первый в истории визуальный рендеринг черной дыры: астрономический феномен, который ранее было трудно даже концептуализировать. Золотое гало, плавающее в 55 метрах от Земли, наблюдали бесчисленное количество раз. Технические достижения Баумана бесспорны, в них задействованы годы исследований, участие более 200 ученых и множество телескопов планетарного масштаба от Антарктиды до Чили.Между тем популярность не имела себе равных. Несомненно, впереди нас ждут и другие великие дела.

Ученый-компьютерщик Мозг за изображением черной дыры

Проголосовать сейчас

Патрисия Черчленд

Что такое сознание? Это один из самых загадочных философских вопросов. Черчленд выделяется своим оригинальным и проницательным ответом, опирающимся как на философию, так и на нейробиологию (ее муж-нейрофилософ Пол является ее соавтором). Она избегает грубого редукционизма, который утверждает, что сознание — это просто иллюзия, но также избегает антинаучного мистицизма.По ее словам, сознание, любовь и свобода воли реальны — они просто берут начало в физической работе мозга. К ее интеллектуальному весу добавляется склонность к философским ударам, а она не всем по вкусу. Ее новая книга Совесть об истоках моральной интуиции заведет обычных подозреваемых.

Философ Автор совести

Проголосовать сейчас

Коутс Та-Нехиси

Немногие журнальные эссе имели такое же влияние, как «Дело о возмещении ущерба» Коутса, опубликованное в Атлантике пять лет назад, которое вызвало споры по всей Америке о долге перед чернокожими американцами из-за рабства и десятилетий дискриминации.В июне этого года эти дебаты наконец достигли Конгресса. Его книга эссе о годах Обамы « Were Eight Years in Power », опубликованная после избрания Дональда Трампа, суммирует надежды и разочарования, которые испытывали когда-то сторонники первого темнокожего президента Америки. Но влияние Коутса не ограничивается политикой — он также является автором новой серии комиксов Черная пантера , а теперь и писателем.

Автор книги «Мы были у власти восемь лет»

Проголосовать сейчас

Сара Черчвелл

В эпоху Трампа, возможно, неудивительно, что один из самых вдумчивых авторов по культурной истории американской политики является экспертом в области художественной литературы.Последняя книга Черчвелла, исследователя современной американской литературы, Behold, America , прекрасно описывает ее роль публичного интеллектуала, углубляясь в долгую и сложную историю фраз «Америка прежде всего» и «Американская мечта». Черчвелл не только проливает свет на риторику нынешнего президента США, но и помогает объяснить мысли (или их отсутствие), которые привели его к этому.

Писатель Автор книги Behold, America

Проголосовать сейчас

Кимберли Уильямс Креншоу

Лучшие мыслители умеют проводить черту от истории до наших дней.Это, безусловно, относится к Кимберли Уильямс Креншоу, юристу и профессору, которая ввела термин «интерсекциональность» три десятилетия назад. Созданный, чтобы помочь объяснить пересекающиеся формы угнетения, с которыми сталкиваются афроамериканские женщины, термин Креншоу в настоящее время широко используется в обсуждениях расового неравенства и различных форм социальной справедливости и упоминается как полезный для конституции Южной Африки. Совсем недавно она пролила свет на жестокость полиции и бросила вызов насилию в отношении женщин и девочек во всем мире.

Теоретик права Создатель термина «интерсекциональность»

Проголосовать сейчас

Найл Фергюсон

Немногие историки обладают таким диапазоном или столь же интеллектуально воинственными, как Фергюсон. От истории денег до защиты строительства империи и жизнеописания Генри Киссинджера — нет слишком обширной темы. Его книга 2017 года The Square and the Towe r предлагает не что иное, как новый взгляд на последние 500 лет. В то время иерархии сверху вниз бросали вызов горизонтальным сетям — вспомните Реформацию или Французскую революцию — только для того, чтобы эти иерархии вновь заявили о себе.Повторится ли это снова с социальными сетями? Напряжение между этими двумя силами, как он утверждает с обычной уверенностью, сформировало наше прошлое и может сформировать наше будущее.

Историк, автор площади и башни

Проголосовать сейчас

Франс де Ваал

Насколько умны животные? Думают ли и чувствуют ли наши сородичи так же, как и мы? Голландский приматолог Франс де Ваал посвятил всю жизнь изучению этих вопросов, изучая и живя среди колоний приматов.Он обладает исключительными знаниями из первых рук о наших ближайших эволюционных кузенах, что продемонстрировано в этом году Mama’s Last Hug . Де Ваал опирается на множество свидетельств, подтверждающих свою точку зрения о том, что обезьяны — и животные в целом — намного умнее, чем мы думаем, с четким пониманием правильного и неправильного. Его важная работа посвящена тому, что значит быть животным, но также и тому, что значит быть человеком.

Приматолог Автор книги «Последнее объятие мамы»

Проголосовать сейчас

Питер Франкопан

Этот оксфордский историк, недавно удостоенный высокого звания профессора глобальной истории, произвел массовую революцию в нашем взгляде на прошлое.Его чрезвычайно успешный фильм «Шелковый путь» и его продолжение «Новые шелковые пути » расположены на западе и рассказывают историю цивилизации с востока — Китая, Индии, Ближнего Востока — где власть находилась до относительно недавнего времени. Работы Франкопана, работающие на разных языках и в разных культурах, являются противоядием от узких нарративов прошлого. С возрождением Китая и его новыми усилиями по Шелковому пути это актуально как никогда.

Историк, автор книги «Новый шелковый путь»

Проголосовать сейчас

Клаудиа Голдин

Исследование Голдина о гендерном разрыве в оплате труда сформировало текущую дискуссию о равенстве на рабочем месте.Ее аргумент — что разрыв в меньшей степени связан с сексизмом и больше связан с тем, что матери выбирают работу с неполным рабочим днем ​​или с гибким графиком — заставляет работодателей должным образом учитывать баланс между работой и личной жизнью. Ее привлекли внимание к женщинам в экономике в 1970-х годах, когда, по ее словам, «я поняла, что чего-то не хватает… жены и матери. Я пренебрегал ею, потому что это сделали источники ». Это ошибка, исправлению которой она посвятила всю свою карьеру. Совсем недавно она подчеркивала недостатки семейной политики кандидатов в президенты США 2020 года.

EconomistGender Исследователь разрыва в оплате труда

Проголосовать сейчас

Хоуман Хаддад

Руководитель программы ООН «Строительные блоки» Хаддад работает над внедрением новой технологии блокчейн в лагеря беженцев. Программное обеспечение для распознавания лиц и хранение информации могут повысить эффективность получения денег и, следовательно, еды для лагерей беженцев (первые результаты предполагают снижение банковских сборов на 98%) и позволяют беженцам создать «цифровой кошелек», необходимый для подтверждения их личности.Учитывая, что кризис с беженцами, вероятно, останется актуальным политическим вопросом, работа Хаддада для Мировой продовольственной программы демонстрирует сострадательные возможности технологий для перемещенных лиц во всем мире.

Советник ООНБлокчейн для беженцев

Проголосовать сейчас

Бренда Хейл

Скромность председателя Верховного суда Великобритании (она признается в «синдроме самозванца») не помешала ей разбить стеклянный потолок. Как ученый-юрист, она писала о семье и психическом здоровье, областях на стыке правосудия и общества.Как судья, она неукоснительно исполняет закон — иногда «мы должны ожесточить наши сердца», но подталкивает дела в прогрессивном направлении, когда у нее есть возможность, например, в определении домашнего насилия. В отличие от Джонатана Сампшена, другого мыслителя мирового уровня, она с энтузиазмом поддерживает Закон о правах человека и Европейскую конвенцию.

Председатель Верховного суда, юрист

Проголосовать сейчас

Яа Гьяси

Было много недавних романов об атлантической работорговле, но ни в одном из них не было экспериментальной смелости, как в книге Яа Гьяси Homegoing .Гьяси родился в Гане и вырос в США. Его история началась в Западной Африке 18 века с женитьбы британского губернатора на местной женщине. Мы проследим их историю и историю их потомков вплоть до наших дней в расово разделенной Америке. Исследуя противоречивую и разрушительную тему соучастия африканцев в работорговле и того, как расовые травмы могут передаваться из поколения в поколение, эта работа отмечает Гьяси как одного из самых ярких молодых литературных талантов в мире.

Автор романа

Проголосовать сейчас

Джонатан Хайдт

Он возмущает левых активистов кампуса, говоря им, что чувства могут сбить вас с пути.Он отказывается делить людей на ангелов и демонов: в каждом есть хорошее и плохое. Это должно быть трюизмом, но в сегодняшних США это может вызвать споры. Интересуясь ценностями, лежащими в основе всех политических убеждений, он предупреждает левых, что сосредоточение внимания только на справедливости и заботе означает разговоры с избирателями, которым небезразличны такие вещи, как власть и патриотизм. Некоторые отвергают возникший плюрализм как мягкий центризм. Но любой либерал, задающийся вопросом, как выбраться из окопов культурной войны, должен прочитать его.

Социальный психологЧемпион плюрализма

Проголосовать сейчас

Шади Хамид

В своей убедительной книге Islamic Exceptionalism сотрудник Брукингского института утверждает, что религия, вероятно, всегда будет доминировать в ближневосточной политике и что ислам должен найти место в демократическом процессе.Недавно он написал, что трагедия покойного Мухаммеда Мурси, президента Египта «Братья-мусульмане», свергнутого в результате государственного переворота, заключалась в том, что ему не дали возможности приручить исламизм. На внутреннем фронте США Хамид взаимодействует как с левыми, так и с правыми, приветствуя вклад Александрии Окасио-Кортес в демократические дебаты, но также отрицая, что президент Трамп является тираном. Его работу связывает упор на демократические институты и важность соблюдения надлежащих правовых процедур.

Политический аналитик, автор исламской исключительности

Проголосовать сейчас

Кэтрин Хейхо

Хейхо занимается разными дисциплинами.По образованию ученый-атмосферник, сейчас она профессор политологии и директор Центра климатических наук Техасского технологического института. Автор более 120 рецензируемых публикаций, охватывающих роль метана, лесных пожаров и лесов в климатической истории, а также приближающееся число погибших от летних волн тепла, она выделяется среди климатологов тем, что привносит необычную черту в свою активность: ее вера. В стране, где большая часть правых христиан занимается отрицанием климата, работа Хейхо с религиозной аудиторией побудила коллегу-ученого Джона Абрахама назвать ее «возможно, лучшим коммуникатором по вопросам изменения климата».”

Ученый-климатолог, мыслитель окружающей среды и вера

Проголосовать сейчас

Лина Хан

Хан была 27-летней студенткой юридического факультета, когда она опубликовала «Антимонопольный парадокс Amazon» в Yale Law Journal в 2017 году. Эта единственная научная статья изменила форму дискуссии по поводу монопольного права. Доминирование Amazon в сфере доставки, технологий и складской инфраструктуры означает, что тысячи розничных торговцев и независимые компании «все больше зависят от своего крупнейшего конкурента.«Amazon, возможно, славится своими низкими ценами, но, по ее мнению, это все же монополия. А поскольку цены были барометром, по которому судят о монополиях, это означает, что нам необходимо переосмыслить антимонопольную политику. Хан сейчас является научным сотрудником Колумбийской школы права.

Юрист, сотрудник Columbia Law

Проголосовать сейчас

Кейт Манн

Адъюнкт-профессор философии Корнельского университета, Манн был в авангарде дебатов по поводу женоненавистничества после движения #MeToo.Примеры включают ее собственную книгу Down Girl: The Logic of Misogyny , а также ее продуманное опровержение книги Джордана Петерсона 12 Rules for Life (Петерсон пригрозил подать в суд на Манна после того, как она назвала его женоненавистником). Работа Манна не ограничивается феминистской философией, простираясь также на моральную и социальную философию. Хотя, как она описывает это, «вся моя работа так или иначе посвящена власти, господству, почтению и иерархии».

Профессор философии Автор книги Down Girl

Проголосовать сейчас

Элиот Хиггинс

У

Technology есть свои недостатки, но работа Хиггинса доказывает, что есть и положительные стороны.Основатель Bellingcat, веб-сайта, посвященного расследованиям, который разработал методы гениального объединения информации, собранной со всего Интернета, разбил серию жизненно важных историй о войнах в Сирии, Йемене и Украине. В его самой известной работе эти методы использовались для раскрытия личности подозреваемых в отравлении Скрипаля. Хиггинс верит в открытый Интернет, особенно в пользу, которую он может принести в закрытых обществах, и проводит обучающие программы для других исследователей, журналистов и следователей по всему миру.

Журналист-расследователь, основатель Bellingcat

Проголосовать сейчас

Хуан Мартин Малдасена

Аргентинец можно вспомнить как первого по-настоящему великого физика-теоретика 21 века. Непритязательный, но обладающий глубоким воображением, он занимается гравитацией, информацией и тканью Вселенной. В Принстоне Малдасена обнаружил удивительную эквивалентность теории струн и квантовой теории, предложив некоторое единство между несовместимыми в настоящее время теориями, лежащими в основе фундаментальной физики.Его работа привела к гипотезе о том, что связь между квантовыми частицами, называемая запутанностью, может быть связана с червоточинами в пространстве-времени, что предполагает, что само пространство-время может быть соткано из квантовой запутанности. Он выиграл медаль Альберта Эйнштейна в 2018 году.

Физик-теоретик Обладатель медали Альберта Эйнштейна

Проголосовать сейчас

Cas Mudde

Мы живем в эпоху популизма, и Кас Мудде был тем, кто предвидел это. Голландский ученый, ставший свидетелем подъема крайне правых в Нидерландах, в 2004 году дал определение современного популизма и заложил основу для следующего десятилетия исследований и публикаций.В своей работе, лишенной некоторой сенсационности, присущей другим ученым, работающим над этим вопросом, Мадде был голосом авторитета и убедительно продемонстрировал левым, что он никогда не выиграет, играя на поле деятельности антииммигрантских партий. Его последняя работа по пониманию различных направлений ультраправых в современной западной политике может быть столь же важной.

Политолог, крайне правый аналитик

Проголосовать сейчас

Дивья Наг

Бросив Стэнфорд в возрасте 20 лет, Наг стал руководителем специальных проектов Apple по здоровью до 30 лет.Осенью прошлого года ее команда ResearchKit анонсировала новые инструменты для часов Apple, которые могут отслеживать ваше сердцебиение в реальном времени и автоматически вызывать скорую помощь, если вы теряете сознание. По мере того как медицина становится более персонализированной, работа Нага будет становиться все более востребованной. Талантливый новатор, она и ее команда демонстрируют потенциальные преимущества больших технологий, несмотря на опасения одного из наших мыслителей другого мира, Шошаны Зубофф.

Медицина в технологияхApple pioneer

Проголосовать сейчас

Давид Олусога

Дэвид Олусога родился в Лагосе и вырос на Тайнсайде. Он стал одним из самых талантливых историков Великобритании.Умение Олусоги состоит в том, чтобы напоминать нам части нашей истории, которые мы забыли или даже не учили. Его работы о Виндраш, наследии империи и долгой истории расового разнообразия в Британии сыграли решающую роль в нашем коллективном понимании нации. Его серия BBC «Дом сквозь время» посвящена пестрой истории его городского дома в Ливерпуле, когда-то принадлежавшего торговцу хлопком, произведенным в рабстве. Олусога представил свою работу более широкой аудитории через другие документальные фильмы, в том числе как один из триумвирата перезагруженного Civilizations .

Историк, Ученый Империи

Проголосовать сейчас

Марта Нуссбаум

Уникальная работа

Нуссбаума стала мощным корректором сухого характера большей части академической философии. В свои 72 года профессор из США остается одним из самых продуктивных, дальновидных и оригинальных мыслителей в мире. Ее гений — брать философию и строго применять ее к вопросам искусства, литературы и всему спектру человеческих эмоций — в убедительной прозе. Недавно она написала пищу для размышлений о том, всегда ли гнев аморален и как изящно стареть.Между тем ее авторитет в античной философии неоспорим. Премия Берггрюена в размере 1 млн долларов в 2018 году отразила ее неизменную значимость в великих дебатах нашего времени.

Лауреат премии Философа Берггрюна

Проголосовать сейчас

Александрия Окасио-Кортес

Многочисленные репортажи о 29-летней Окасио-Кортес, избранной в Конгресс в ноябре прошлого года, были сосредоточены на ее молодости и личности. Безусловно, ее навыки ведения кампании, владение социальными сетями и история «восхождения из Бронкса» поражают.Но что самое интересное в ее стремительной политической карьере, так это то, что ее успех основан на идеях. Именно ее манифест — здравоохранение для всех, бесплатный университет и федеральная программа трудоустройства — поставили ее на путь. Она является движущей силой Нового зеленого курса и вернула налоги (и то, сколько платят богатые) в американскую политическую повестку дня. Окасио-Кортез — политик, который доказывает, что идеи и политика могут иметь значение.

Американский политик, защитник Зеленого Нового курса

Проголосовать сейчас

Роберт Пломин

Имеет ли значение генетика? Тридцать лет назад, по крайней мере, среди социологов было единодушное мнение о том, что воспитание надежно превосходит природу.Пломин не согласен. Теперь, когда мы нанесли на карту геном человека, мы можем с гораздо большей точностью предсказать предрасположенность к психическим заболеваниям и успешность вашей учебы в школе. Важно отметить, что Пломин не считает, что гены — это обязательно судьба — название его книги Blueprint несколько вводит в заблуждение. Скорее они показывают, как врожденные склонности с большей вероятностью активируются факторами окружающей среды. Поэтому, если мы не можем помочь генам, с которыми родились, мы можем изменить общество, чтобы уравнять шансы.

Поведенческий генетик Природа и воспитание

Проголосовать сейчас

Люси Преббл

Драматург впервые привлек внимание общественности 10 лет назад, написав Секретный дневник девушки по вызову и ENRON , ее блестящий отчет о корпоративных злоупотреблениях.В качестве продюсера и сценариста канала HBO Succession — второй сериал которого скоро выйдет в эфир — она ​​взяла на себя роль династии Мердоков, которую раздирает соперничество между поколениями. Преббл — умный, забавный писатель, умеющий писать большие истории и умеющий проникать сквозь кожу влиятельных мужчин и женщин. Ожидайте, что в ближайшем будущем она станет единственным шоураннером эпопеи Netflix.

Драматург и сценарист Продюсер сериала «Наследие»

Проголосовать сейчас

Дэни Родрик

Если у основной экономической теории есть основная доктрина, то это то, что все стороны выигрывают от свободной торговли.Дэни Родрик уважает эту логику, но он также знает, что бизнес его отца и более широкий турецкий средний класс, из которого он родом, полагались на протекционизм в своем существовании. Он давно указал на противоречие между глобализацией и демократией — новаторскую работу при Трампе. Он объясняет, как совокупная прибыль от современных торговых сделок подавляется огромным перераспределением, которое создает множество проигравших. Он полностью владеет традиционным инструментарием неоклассической экономики, но использует его для опровержения неолиберальных политических доктрин.

Экономист Глобализация против демократии

Проголосовать сейчас

Макс Розер

Новые формы требуют нового мышления. Инфографика, дитя больших данных и программного обеспечения для анимации, может очень многое передать со скоростью. Покойный шведский эпидемиолог Ганс Рослинг был первым мастером, вылавливающим скрытые истины в электронных таблицах и превращая их в «содержательные» презентации. Розер продолжил с того места, где остановился, отслеживая важные тенденции — например, уровень младенческой смертности — и рисуя резкие картины.Тем не менее, часто они показывают прогресс, так что вы получаете обнадеживающий противодействие пессимизму, которое вы также получаете в книге Стивена Пинкера, но без необходимости покупать какие-либо всеобъемлющие тезисы. Все это опубликовано под лицензией Creative Commons, поэтому авторские права не должны замедлять распространение истины.

Экономист и аналитик Цифровой коммуникатор

Проголосовать сейчас

Мария Ресса

Мы живем во времена, когда истина и решимость разоблачить ее являются идеалом, который необходимо защищать. Журналистка из Манилы, которая стала главой городского бюро CNN, а затем главой крупнейшей новостной сети Филиппин, создала Rappler , первый новостной сайт в Интернете.После избрания Родриго Дутерте — оригинального лидера «фейковых новостей» — она ​​стала политическим игроком. Как Рапплер сообщал о внесудебных казнях Дутерте, Ресса стала мишенью президента. Она находится в авангарде новой борьбы между информацией и дезинформацией, преследуемой троллями и ее правительством. По правде говоря, она готова рискнуть всем.

ЖурналистИнформационный активист

Проголосовать сейчас

Жаклин Роуз

Объясняя мотивацию ее последней книги, Матери: эссе о любви и жестокости , Жаклин Роуз объяснила, что она хотела создать «более правдивый, более… тревожный рассказ о материнстве в нашей общей культуре.«Работа Роуза, психоаналитика и литературоведа, противоречит удобным определениям. Ее волнующие эссе о домогательствах и Оскаре Писториусе — лишь некоторые из недавних выступлений, которые она организовала в культурной и политической среде, которая все больше озабочена раскрытием сложностей социального положения женщин. Работая в Биркбеке, Лондонский университет, Роуз пишет о мужественности, женственности и обо всем, что между ними, и имеет жизненно важное значение для понимания нашего времени.

Психоаналитик, литературовед

Проголосовать сейчас

Арундати Рой

Более 20 лет индийская писательница мужественно отстаивала тех, кого катило быстрое продвижение Индии к современности — будь то сельские жители, вытесненные плотинами, жертвы кастовой системы или конфликт в Кашмире, — о чем свидетельствует ее недавно опубликованный сборник Научная литература Мое коварное сердце .Но настоящий талант Роя — в художественной литературе: ее роман 2017 года The Ministry of Utmost Happiness напрямую нацелен на националистическую Индию Нарендры Моди, но при этом находит надежду в традициях духовного радикализма в этой стране. Ее слабость к маоистским революционерам может показаться наивной, но ее устрашающее красноречие неоспоримо.

Писательница и активистка Критик индийского национализма

Проголосовать сейчас

Хён-Сон Шин

Исследования Шина варьируются от крупных технологий до последствий инфляции во время Тридцатилетней войны для нашего века криптовалют.Валютные курсы и риск заражения выглядят большими, учитывая его роль в Банке международных расчетов. Кореец, который думал об азиатском кризисе 1997 года до краха Запада в 2008 году, он был одним из первых сторонников «макропруденциальных» правил, которые опираются на цикл — вовремя убирая чашу с чашей, чтобы не дать финансовым партиям выйти из-под контроля. В экономике давно назрела смена парадигмы, так что финансы рассматриваются как фундаментальные, а не второстепенные. Шин указывает дорогу.

Экономический теоретик От больших технологий к инфляции

Проголосовать сейчас

Амия Сринивасан

Еще в начале стремительной карьеры Шринивасан применяет ясность аналитической философии к глубоким континентальным вопросам, преодолевая разделение дисциплин. Серия эссе об осьминогах, термитах и ​​праве на секс отличается смешанной строгостью, острым пером («люди часто смотрели на насекомых и видели себя»; «секс — это не бутерброд») и инстинктом духа времени: сознание в возраст роботов, права животных и #MeToo.И все же она с радостью плывет против течения: ей интересно возродить некогда немодное представление о ложном сознании. Политически активная и писательская, она в значительной степени философ 21 века.

Философ, междисциплинарный мыслитель

Проголосовать сейчас

Грета Тунберг

20 августа 2018 года, после жаркого лета и лесных пожаров в ее родной Швеции, 15-летняя Грета Тунберг решила не ходить в школу: если у планеты нет будущего, утверждала она, нет смысла учиться.Вдохновленные «забастовками школьников» против стрельбы в США, Тунберг требовал однозначно: правительство Швеции должно сократить выбросы углерода в соответствии с Парижским соглашением. С тех пор Тунберг спровоцировал волну школьных забастовок по всему миру, в которых приняли участие около 1,4 миллиона учеников, и выступил на конференции ООН по изменению климата. Она говорит, что ее аутизм не только не помеха, но и помогает ей видеть мировые проблемы в черно-белых тонах. Она определенно говорит с невероятной ясностью.

Активист по изменению климата Экологический лидер

Проголосовать сейчас

Джордж Сорос

Сделав в 1992 году короткую продажу фунта стерлингов, Сорос стал печально известным «человеком, который обанкротил Банк Англии».Но финансист, ставший филантропом, теперь тратит время и деньги на продвижение свободы и демократии в местах, где их мало. Будучи подростком-евреем, он пережил оккупированную нацистами Венгрию, но теперь терпит, когда Виктор Орбан очернял его как кукловода. Карикатура неправильная. Ученик Карла Поппера, который считал, что все значимое может быть сфальсифицировано, Сорос — плюралист, который дает деньги с небольшими условиями. Никогда не предполагайте, что два фонда, финансируемые Соросом, будут на одной стороне спора.

Филантроп Политический плюралист

Проголосовать сейчас

Джонатан Сампшн

Выйдя на пенсию с должности судьи Верховного суда, Сумпшн в своих недавних лекциях BBC Reith мог свободно выступить с криминалистической критикой посягательства судебной власти на вопросы, которые, по его мнению, лучше оставить на усмотрение индивидуальной совести или демократических дебатов. Его скептицизм в отношении закона о правах человека и позитивная дискриминация раздражают его коллег-юристов, и это ему нравится. Некоторые также обеспокоены тем, что его недостаточно заботят непопулярные меньшинства или тирании большинства.Но это, безусловно, творческий ум, свидетельствующий о его знаменитой истории Столетней войны, а также противоположный ему. И итонский юрист, вставший за урну для голосования на скамейке, безусловно, оживляет дебаты.

Юрист, юрист

Проголосовать сейчас

Адам Туз

Как историк 20-го века, Туз взлетает и ныряет: на одной странице содержится криминалистический анализ структуры военных долгов, на другой — широкий взгляд на мировой порядок. Теперь он поступил так же с мировым финансовым кризисом 21 века. Crashed раскрывает скрытые проводки финансовой системы и неадекватность национальной макроэкономики в мире трансграничных банков. Предотвращение и преодоление будущих кризисов требует новой международной «макрофинансовой» перспективы. Он также привносит в Твиттер пристрастие к государственной службе с потоком поучительных диаграмм по валютам и переходу на экологически чистую энергию.

Историк экономики Автор книги Crashed

Проголосовать сейчас

Дж. Д. Вэнс

Как венчурный капиталист с другой стороны дороги стал одним из самых свежих голосов Америки? «Hillbilly Elegy» Вэнса, воспоминания о его воспитании в бедных сельских районах Огайо и Кентукки, представляет собой защиту семейных ценностей Аппалачей и дорожную карту социальной мобильности.Бестселлер New York Times , полный сострадания к белому рабочему классу, излагает смещение политических взглядов — от демократов к республиканцам, — которые привели к возвышению Трампа. Критикуемый за свои резкие суждения о тех, кому, кажется, не хватает трудовой этики, блоггер American Conservative Род Дреер утверждает, что: «Вэнс заслужил право выносить такие суждения. Это была его жизнь ».

Мемуарист «Хилбилли» превратился в венчурного капиталиста

Проголосовать сейчас

Сюй Чжанжун

Если Сюй Чжанжун беспокоился о том, что его эссе, опубликованные в начале этого года с критикой репрессий в Китае при Си Цзиньпине, могут не вызвать ажиотажа, китайское государство услужливо позаботилось о том, чтобы они получили заслуженную известность: Сюй был отстранен от должности в пекинском университете Цинхуа и ему запретили уезжать. страна.В прошлом году Си укрепил свою власть, в том числе отменив ограничения на срок президентских сроков. Сюй предупредил, что действия Си «свели на нет более 30 лет реформ и открытости и отбросили Китай обратно в страшную эпоху Мао». Критика Сюя вызвала резонанс, особенно после реакции государства.

Политолог и диссидент Критик государственных репрессий в Китае

Проголосовать сейчас

Габриэль Зукман

С момента выхода из конюшни Томаса Пикетти и его американского сотрудника Эммануэля Саеза, Цукман сосредоточился на вопросе о том, где спрятаны огромные богатства нашей эпохи: о налоговых убежищах.Совсем недавно, снова с Саезом, он обратился к планам налогообложения богатства нового позолоченного века, сократив цифры для кандидата в президенты от Демократической партии Элизабет Уоррен. Ему противостоит большой мозг американского экономического истеблишмента Ларри Саммерс, который предполагает, что это не сработает или, по крайней мере, сработает достаточно хорошо, чтобы принести все заявленные серьезные деньги. Но если бы США могли найти способ расправиться и с налоговыми убежищами, они могли бы это сделать.

EconomistTax Haven Критик

Проголосовать сейчас

Амина Вадуд

Вадуд родился в христианской афро-американской семье и принял ислам в возрасте 20 лет.Сейчас она работает академиком в США и работает в новаторской области исламского феминизма, исследуя Коран в поисках гендерно-эгалитарных толкований. Она утверждает, что женщины могут иметь равный авторитет в исламе — она ​​сама руководила молитвами в смешанном собрании, обычно это роль отводится мужчинам. Консерваторы обвиняют ее в подрыве истинной религии, а феминистки обвиняют ее в том, что она религиозный апологет, она остается твердой в своих взглядах. Ее работа особенно актуальна для женщин, которые считают, что западный феминизм не принимает во внимание незападные культуры.

Богослов и активист Гендер и ислам

Проголосовать сейчас

Шошана Зубофф

Гарвардский социолог, придумавший термин «капитализм слежки», Зубофф — незаменимый помощник в навигации по быстро развивающимся технологиям, которые стали доминировать в нашем мире. В ее недавней книге используется как Google, так и интерактивная игра Pokémon GO, чтобы пролить свет на темные стороны поиска, нажатия и покупки. Для нее то, как такие компании, как Facebook и Amazon, отслеживают своих пользователей, чтобы продавать им продукты, является зловещей формой контроля со стороны «исключительного священства данных».Зубофф, который пишет о технологиях с 1989 года, сформулировал последовательную теорию о том, почему мы не должны приветствовать наших новых цифровых властителей.

Социолог От Google до Pokémon GO

Проголосовать сейчас

Скажи свое слово

Наша группа экспертов и редакторов выбрала шорт-лист из 50 — теперь дело за вами.

Проголосуйте за своего фаворита и расскажите, кого мы упустили.

Проголосовать сейчас

Эти голоса в сочетании с мнениями нашей редакционной коллегии определят состав 10-ки лучших в 2019 году на проспекте Prospect .Результаты будут объявлены в следующем номере.

Кто такой интеллектуал и какую роль должен выполнять

Ингалят

Введение

1. Кто такой интеллектуал?

2. Какой должна быть роль интеллектуалов в обществе?
2.1 Должны ли интеллектуалы создавать утопии?
2.2 Роль интеллигенции в тоталитарных, посттоталитарных и демократических обществах
2.2.1 Роль интеллигенции в тоталитарных обществах
2.2.2 Роль интеллигенции в посттоталитарных обществах
2.2.3 Роль интеллигенции в демократических обществах

3. Заключение

Введение

Попытка определить, кто такой интеллектуал, приводит к общей невозможности дать «правильное» определение. Поскольку формулировка определения зависит от контекста, тематического поля, не существует универсально действительного определения, невозможно сформулировать объективный «прототип» интеллектуала. Исследуя интеллектуалов в контексте тоталитарных, посттоталитарных и демократических обществ, я проанализирую их выдающуюся роль в этих трех типах режимов.Спрашивая «какой должен быть роль интеллектуалов в обществе?», Этот вопрос попадает в нормативное поле.

В ходе программы мы столкнулись с несколькими научными подходами, которые по-разному определяют интеллектуалов, каждый из которых основан на соответствующем фокусе. Согласно гуманистической точке зрения каждый является интеллектуалом, хотя он / она может не выполнять функции интеллектуала (Foucault 1994). Интеллигентный подход подчеркивает роль образования, тогда как марксистское определение сосредотачивается на отношении к средствам производства: интеллектуалы производят культуру и, следовательно, противостоят производству товаров.

Ввиду этого разнообразия мой подход основан на представлении Макса Вебера об идеальном типе : функционирование как модель, определение включает несколько форм реализации; однако возможные отклонения от идеального типа не приводят к тому, что идеальный тип определяется неправильно или неадекватно, потому что он не претендует на то, чтобы быть подлинной картиной реальности, а скорее представляет собой абстрактную модель, состоящую из преувеличенных характеристик.

1. Кто такой интеллектуал?

На этой основе и вдохновленный подходом Саксонберга и Томпсона (2002), определяющие элементы моего определения интеллектуалов включают следующее: Интеллектуалы — это те образованные люди (с институциональным или самодидактическим образованием), которые по-разному и в разной степени вносят свой вклад в производство. и развитие культурных ценностей — в форме речи, книг, музыки, картин или скульптур.Интеллектуалы могут быть писателями, музыкантами, художниками, философами, социологами, священнослужителями и т. Д., Чьи экспертные знания и исключительная способность критического мышления подтверждают их статус меньшинства. Они отличаются от сферы материального производства, которую составляют рабочие. Это различие основано на том факте, что интеллектуалы вели себя иначе по сравнению с рабочими во времена социальных преобразований, как, например, польские восстания в 1968 году (там же). Поскольку интеллигентный подход, сосредоточенный в первую очередь на образовании, также включал бы лидеров общества в группу интеллектуалов, это определение было бы неуместным по аналитическим причинам.Это справедливо и для гуманистического подхода — утверждение, что каждый является интеллектуалом, было бы бессмысленным из-за его широты.

2. Какой должна быть роль интеллектуалов в обществе?

2.1 Следует ли интеллектуалам создавать утопии?

Тесно связана с определением интеллектуалов роль, которую они должны принимать в обществе. Вообще говоря, интеллектуалы должны иметь рефлексивный взгляд на общество. Если предположить, что идеи создают интеллектуалы, эти идеи могут иметь критический характер и вызывать изменения.Одной из форм интеллектуального вклада является утопизм, который «проявляется как страстное сомнение, даже отказ от настоящего в пользу завтрашнего или вчерашнего дня» (Donskis 2000: 49). Что касается ХХ века как «эпохи полностью осуществленных утопий» (там же: 33), его ужасы разочаровывают утопическое мышление — они предупреждают о его опасностях в свете тоталитаризма и связанного с ним насилия. Что касается мрачной истории воплощенных в жизнь утопий, можно спросить, должны ли интеллектуалы по-прежнему писать утопии или же их задачей должно быть спасение человечества от дальнейшего вреда утопических обществ (там же.)? Поппер (1961) критикует утопических мыслителей за их целостный образ мышления, который выражается в предположении, что целые общества могут быть изменены, и эти утопии претворяются в жизнь, служа крупномасштабными экспериментами. Поппер (1961) придерживается антиутопической точки зрения; напротив, он подчеркивает невозможность комплексных социальных изменений — и, следовательно, полагается на поэтапный подход, включая метод проб и ошибок. Энгельс (1880/1984), отличающийся от утопизма, тем не менее может быть охарактеризован как утопический мыслитель — в отношении его детальной и софистически разработанной программы.

[…]

Почему ученые должны стремиться быть публичными интеллектуалами, а не лидерами мнений (эссе)

Профессора — всего лишь люди, поэтому многие из нас хотят быть Дэниелом Дрезнером.

Дрезнер, профессор международной политики в Университете Тафтса, является успешным ученым. Ученый среднего возраста, он опубликовал больше рецензируемых работ, чем большинство политологов за всю жизнь. Но он также может похвастаться более чем 80 000 подписчиков в Твиттере, участвует в The Washington Post и, согласно суперобложке его последней работы, The Ideas Industry имеет «один из самых популярных блогов» в академических кругах.

Возможно, он не принадлежит к высшему слою интеллектуалов, которые пишут для более широкой аудитории, но он «принимал участие в заполненных закусками зеленых залах, залах бизнес-класса и шикарных конференциях в экзотических местах». Он «выступал на конференциях, проводимых финансовыми фирмами», и «даже предлагал Google несколько бесплатных советов».

Индустрия идей — это обширная книга о том, как изменился рынок идей, особенно, но не только в сфере международных отношений Дрезнера. Но Дрезнер уделяет особое внимание тому, как колледжи и университеты сейчас расположены на этом рынке.Короткий ответ: мы в плохой форме.

Отчасти мы в плохой форме, утверждает он, потому что, когда ученые вмешиваются в рынок идей, они обычно делают это как «традиционные публичные интеллектуалы, готовые объяснить, почему какая-то новая политическая идея вряд ли сработает», а не как «мысли лидеры », которые, как правило, имеют« позитивное представление о переменах и убежденность в том, что они могут что-то изменить ». Но Дрезнер думает, по причинам, которые я назову позже, что сейчас «лучшие времена для идейных лидеров» и «худшие времена для общественных интеллектуалов».”

Я подозреваю, что Дрезнер подправляет нас с помощью «лидеров мнений» — причудливого термина, который мы, интеллектуалы, могли бы отвергнуть. Но, определяя идейных лидеров как «творцов», а общественных интеллектуалов — как «критиков», Дрезнер готовит почву для «симбиоза», в котором лидеры евангельской мысли, возможно, слишком смело, предлагают новые идеи, в то время как общественные интеллектуалы и ученые, которые думают так же, как они «анализируют и критикуют лидеров мнений». По словам Дрезнера, ученые, желающие быть публичными интеллектуалами, «нужны как никогда» на рынке идей.

Но мы должны еще немного остановиться на различии между лидерами мнений и публичными интеллектуалами. В идиосинкразическом понимании Дрезнера идейный лидер и публичный интеллектуал вместе составляют одного здорового интеллектуала, первый представляет смелую, творческую сторону, без которой идеи никогда не разрабатываются и не предлагаются, а второй представляет осторожную, критическую сторону, без которой идеи никогда не возникнут. проверено и доработано. В удобной таблице Дрезнер объясняет, что лидеры мнений являются оптимистами, индуктивными рассуждающими и придающими приоритет опыту, тогда как публичные интеллектуалы — пессимистами, дедуктивными рассуждающими и придающими приоритет экспертным знаниям.Дрезнер просит, чтобы мы не слишком сильно продвигали это «бинарное различие», поскольку это просто способ прояснить «наше понимание современного рынка идей». В таком случае мы не будем давить на это слишком сильно. Но, похоже, это почти выдумано.

Рассел Джейкоби, широко использовавший термин «публичный интеллектуал», использовал его просто для описания «писателей и мыслителей, обращающихся к широкой и образованной аудитории». Я сомневаюсь, что даже в качестве отправной точки полезно описать различных писателей и мыслителей, которых имеет в виду Джейкоби, таких как Джейн Джейкобс, Гор Видал и Норман Подгорец, как более дедуктивных, чем индуктивных, или более приоритетных для знания, чем для опыта. .Тем не менее, эти писатели определенно являются «традиционными публичными интеллектуалами», по выражению Дрезнера.

Что еще более важно, лидеры мнений бывают интеллектуалами лишь иногда, да и то случайно. Найдите «идейного лидера» на Amazon. Когда я это сделал, моим первым хитом был Ready to Be a Think Leader? Как увеличить свое влияние, влияние и успех . Третий — Персональный брендинг и управление репутацией: как стать влиятельным лицом, идейным лидером или знаменитостью в своей нише .В то время как публичный интеллектуал должен быть посвящен жизни своего ума, идейному лидеру нужно только иметь мысль, чтобы продавать.

И хотя существует напряжение между публичным интеллектуалом как приверженцем идей и публичным интеллектуалом как «влиятельным лицом», поскольку работа по влиянию обычно отвлекает и искажает идеи, это напряжение исчезает в случае лидера мысли для главное на кого влияет. Дрезнер волен определять идейного лидера, как ему нравится, но если, как он признает, «идейных лидеров высмеивают более широко, чем публичных интеллектуалов», это, вероятно, происходит потому, что люди подозревают, что они нас обманывают, а не потому, что они оптимистичны и индуктивны.

Честно говоря, Дрезнер признает, что лидеры мнений охотятся за чем-то другим, кроме новых истин. Те, кто наиболее успешно «продают свои товары» и создают «свои собственные бренды», могут делить пространство, «ранее предназначенное для магнатов, знаменитостей и спортсменов». И он обсуждает подводные камни интеллектуальной знаменитости. Но он, кажется, меньше, если вообще обеспокоен тем, что сама идея интеллектуального лидерства расходится с самой идеей быть интеллектуалом. Лидер мысли — это не столько смелый, позитивный брат осторожного, негативного общественного интеллектуала, сколько вообще не интеллектуал.Если ученые не хотят вступать в симбиотические отношения с лидерами мнений, которые предлагает Дрезнер, то, вероятно, не потому, что они не могут приспособиться к меняющимся временам, а потому, что лидеры мнений не похожи на них.

Это сопротивление связано не только с идейным лидерством. Как указывает Дрезнер, ученые также не хотят становиться публичными интеллектуалами. Они «смотрят на социальный мир как на что-то, что нужно изучать, исследовать, анализировать, даже высказывать мнение, но не действовать».Профессор традиционно старается держаться «в стороне от политики». Дрезнер считает, что такая позиция беспокоит критиков, которые считают ее «элитарной», и «потенциальных благодетелей», которые считают ее «сдачей бездействию».

Но у ученых есть веские причины избегать политики. Возможно, академический дискурс менее разумен, чем рекламируется, но в политическом дискурсе едва ли есть место для разума. Александр Гамильтон писал, что в «случаях большой общенациональной дискуссии» мы можем ожидать, что «будет выпущен поток гневных и злых страстей», что он демонстрирует, обвиняя своих противников в заговоре, из корысти или в «извращении». амбиции », расчленить страну.Вопреки аргументу Дрезнера, профессора могут не только надеяться сохранить доверие к себе, держась подальше от политики, но они также могут беспокоиться о том, что политические привычки, при которых каждый изо всех сил старается отвлечь внимание, а не противостоять лучшим аргументам оппозиции, просочится в их университетские городки.

Между тем, если академики предпочитают участвовать в публичных дебатах, мне кажется, что они находятся в лучшей форме, чем предполагал Дрезнер. Дрезнер считает, что доверие к университетам, да и вообще ко всем другим учреждениям, кроме военных, снизилось.Он думает, что в наше политически поляризованное время многие презирают колледжи и университеты, потому что они не ошибочно воспринимаются как склонные влево. И он считает, что из-за растущего неравенства университетам лучше помнить о том, чего хочет новый класс плутократов, а именно о «прямом воздействии» и уверенности, а не об отстраненности и вопросительных знаках. Эти три долгосрочные тенденции — снижение доверия к престижным учреждениям, поляризация и растущее экономическое неравенство — представляют собой те же тенденции, которые, как утверждает Дрезнер, принесли пользу лидерам мнений и нанесли вред общественным интеллектуалам.

Мне эти аргументы кажутся преувеличенными. Доверие к университетам, вероятно, снизилось, но, возможно, ненамного. Дрезнер опирается на результаты Общего социального исследования, чтобы показать, что «доверие к учреждениям, связанным с обучением и знаниями» упало с пикового значения примерно в 50 процентов в 1974 году до в среднем 31 процента в 2012 году. Но если мы начнем с 1975 года, а не с 1974 года, мы обнаружили, что уверенность упала менее впечатляюще, примерно с 36 до 31 процента. Между тем опрос Harris Poll, который измеряет доверие к руководителям «крупных учебных заведений, таких как колледжи и университеты», обнаруживает столь же скромный сдвиг с 37 процентов, имевших «большую уверенность» в 1971 году, до 30 процентов в 2012 году.Уверенность сейчас, вероятно, по крайней мере так же высока, как и 20 лет назад, когда она составляла 27 процентов. Наконец, рост неравенства не означает, что благотворители стали более единообразными в своих предпочтениях.

Огромный новый факт нашего времени, который отмечает Дрезнер, но не имеет такого веса, как снижение доверия, усиление поляризации и неравенства, — это взрыв спроса и предложения интеллектуального контента, а также способность искателей практически любого вида содержание, чтобы найти его.Не так давно я слушал Unorthodox , превосходный подкаст о еврейских новостях и культуре в густонаселенной местности. Ведущие брали интервью у Молли Йе, которая добилась большого успеха в своем блоге о еде, и о том, что она азиатско-еврейская выпускница Джульярда, перкуссионистка, переехавшая из Бруклина на ферму на границе Северной Дакоты и Миннесоты. Урок: сейчас меньше необходимости, чем когда-либо, соответствовать определенному шаблону, чтобы найти аудиторию для своих идей.

В этом смысле мы можем радоваться вместе с Дрезнером, что по крайней мере часть мира за пределами университета, далекая от интеллектуальной пустыни, является интеллектуально яркой.Но если мы, академики, решаем пробиться в этой части мира, нам не нужно стремиться к роли раздражительного двойника оптимистичного лидера мысли. У нас может быть собственное шоу.

The Prospect / FP 100 лучших общественных интеллектуалов

Кто являются ведущими общественными интеллектуалами мира?

Foreign Policy и британский журнал Prospect выбрали 100 лучших и пригласили читателей проголосовать за их пятерку. Вот их критерии выбора.

Ирония этого списка «мыслителей» в том, что он не терпит слишком внимательного размышления. Проблемы определения и суждения, с которыми это связано, отпугнули бы более строгие души. Но некоторые критерии необходимо прописать. Что такое публичный интеллектуал? Кто-то, кто продемонстрировал отличия в своей области, а также способность обмениваться идеями и влиять на дебаты за ее пределами.

Кандидаты должны были быть живы и по-прежнему активны в общественной жизни (хотя многие в этом списке уже прошли свой расцвет).Такие критерии исключали таких, как Александр Солженицын и Милтон Фридман, которые были бы автоматическими включениями около 20 лет назад. Этот список касается общественного влияния, а не внутренних достижений. И здесь все становится действительно сложно. Оценить влияние внутри собственной культуры достаточно сложно, но когда вы присматриваетесь к культурам и языкам, проблема становится намного сложнее. Очевидно, что на наш список из 100 повлияло то, где находится большинство из нас, на англоязычном Западе.

Мы пытались избежать проблемы «галочки», когда x китайцев, y экономистов и z моложе 50 лет.Но мы также постарались уделить должное внимание важным мыслителям во всех основных интеллектуальных дисциплинах и населенных пунктах. Мы также постарались сделать так, чтобы все имена в списке имели влияние хотя бы в нескольких странах своего региона, если не во всем мире.

? Prospect и Foreign Policy

Голосование закончилось 10 октября 2005 года. В этом опросе проголосовало более 20 000 человек. См. Результаты ниже.

Prospect / FP 100 лучших общественных интеллектуалов

Наоми Кляйн E. Уилсон США 9095 Архитектор 9096 Antropologic США7 907 Амос Озned 907 9096 Пол 7 9096 907 907

Рейтинг	Имя	Род занятий	Страна	Всего голосов
1.	Ноам Хомский	Лингвист, автор, активист	США	4827
2.	Умберто Эко	Средневековый писатель, писатель	Италия	3 2464		Биолог, полемист	Великобритания	2188
4.	Вцлав Гавел	Драматург, государственный деятель	Чехия	1990
5.	Кристофер Хитченс	Полемист	Соединенные Штаты, Великобритания	1844
6.	Пол Кругман	Экономист, обозреватель	США	1746		1746	Философ	Германия	1639
8.	Амартия Сен	Экономист	Индия	1590
9.	Джаред Даймонд	Биолог, физиолог, историк	США	1499
10.	Салман Рушди	Писатель, политический обозреватель	Великобритания, Индия	1468	1468	1468
Журналист, автор	Канада	1378
12.	Ширин Эбади	Адвокат, правозащитник	Иран	1309
.	Эрнандо де Сото	Экономист	Перу	1202
14.	Бьрн Ломборг	Эколог	Дания	1141	90dolig 9096	7	1114
16.	Томас Фридман	Журналист, автор	США	1049
17.	Папа Бенедикт XVI	Религиозный лидер	Германия, Ватикан	1046
18.	Эрик Хобсбаум	Историк	Британия	1037	Британия	1037	академический	США	1028
20.	Камилла Паглия	Социальный критик, автор	США	1013
21.	Фрэнсис Фукуяма	Политолог, автор	США	883
22.	Жан Бодрийяр	Социолог, культурный критик	Франция	3 858	Франция	Социолог, философ	Словения	840
24.	Дэниел Деннет	Философ	США	832
25.	Фриман Дайсон	Физик	США	823
26.	Стивен Пинкер	Экспериментальный психолог	Канада, США	812		7	США	810
28.	Сэмюэл Хантингтон	Политолог	США	805
29.	Марио Варгас Льоса	Писатель, политик	Перу	771
30.	Али аль-Систани	Клирик	Иран, Ирак	768	768	Биолог	США	742
32.	Ричард Познер	Судья, ученый, автор	США	740
33.	Питер Сингер	Философ	Австралия	703
34.	Бернард Льюис	Историк	Великобритания, США	660
	США	634
36.	Гэри Беккер	Экономист	США	630
37.	Майкл Игнатьев	Писатель, теоретик прав человека	Канада	610
38.	Чинуа Ачебе	Писатель	Нигерия	585	Великобритания	582
40.	Лоуренс Лессиг	Юрист	США	565
41.	Ричард Рорти	Философ	США	562
42.	Джагдиш Бхагвати	Экономист	Индия, США	3 561	Индия, Соединенные Штаты	3 561		6907 , бывший президент	Бразилия	556
44.	JM Coetzee	Писатель	Южная Африка	548
44.	Найл Фергюсон	Историк	Великобритания	548
46.	Айан Хирси Али	Политик	Сомали	546	Сомали, Нидерланды	546
507
48.	Юлия Кристева	Философ	Франция	487
49.	Жермен Грир	Писатель, академик	Австралия, Великобритания	471
50.	Антонио Негри	Философ, активист	Италия	3 452	Нидерланды	429
52.	Тимоти Гартон Эш	Историк	Великобритания	428
53.	Марта Нуссбаум	Философ	Соединенные Штаты	422
54.	Орхан Памук	Романист	Турция			Турция	393
388
56.	Юсуф аль-Карадави	Клерик	Египет, Катар	382
57.	Генри Луи Гейтс младший	Ученый, культурный критик	США	379
58.	Тарик Рамадан	Ученый ислама	Швейцария	372	372	Писатель	Израиль	358
60.	Лоуренс Саммерс	Экономист, академик	США	351
61.	Ганс Кнг	Богослов	Швейцария	344
62.	Роберт Каган	Автор, политический комментатор	США	339
Великобритания, США	334
64.	Дэниел Канеман	Психолог	Израиль, США	312
65.	Сари Нуссейбе	Дипломат, философ	Палестина	297
66.	Воле Сойинка	Драматург, активист	Дервис 907 907 907 907 907 907 907 907 907 907 907 907 907 907 907 907 907 907 956 907 907 907 907 907 907 907 907 956	Турция	295
68.	Майкл Уолзер	Политический теоретик	США	279
69.	Гао Синцзянь	Писатель, драматург	Китай	277
70.	Ховард Гарднер	Психолог	США	273	США	273
Великобритания	268
72.	Роберт Хьюз	Искусствовед	Австралия	259
73.	Али Мазруи	Политолог	Кения	251
74.	Крейг Вентер	Биолог, бизнесмен	США	244
Великобритания	242
76.	Джеймс К. Уилсон	Криминолог	США	229
77.	Роберт Патнэм	Политолог	США	221
78.	Питер Слотердейк	Философ	Германия	217
Россия	194
80.	Сунита Нараин	Эколог	Индия	186
81.	Ален Финкелькраут	Эссеист, философ	Франция	185
82.	Группа фанатов	Экономист	Китай	180	5 Кения	159
84.	Жиль Кепель	Ученый ислама	Франция	156
85.	Энрике Краузе	Историк	Мексика	144
86.	Ха Цзинь	Писатель	Китай	129
8795 США	120
88.	Пол Экман	Психолог	США	118
89.	Джарон Ланье	Пионер виртуальной реальности	США	117
90.	Гордон Конвей	Сельскохозяйственный эколог	Британия
	Словакия	88
92.	Элейн Скарри	Литературный теоретик	США	87
93.	Роберт Купер	Дипломат, писатель	Великобритания	86
94.	Гарольд Вармус	Ученый-медик	Соединенные Штаты	85
, диссидент	Индонезия	84
96.	Чжэн Бицзянь	Политолог	Китай	76
97.	Кеничи Омаэ	Теоретик управления	Япония	68
98.	Ван Джиси	Внешнеполитический аналитик	Китай	59
59	дипломат	Сингапур	59
100.	Синтаро Исихара	Политик, автор	Япония	57

Что такое общественный интеллектуализм и почему мы должны его заботить?

Сегодня нелегко дать четкое определение публичному интеллектуализму.Многие из текущих разговоров об общественных интеллектуалах создают впечатление, что интеллектуальное лидерство — это все о вступлении в эксклюзивный клуб — попадании в «список А» из «20 лучших» или «100 лучших» общественных интеллектуалов нашего времени. Поскольку наша группа экспертов-писателей недавно провела исследование и создала Список для чтения общественных интеллектуалов, мы обнаружили, что большинство мыслей по этой теме на самом деле являются суждениями о том, кто является общественным интеллектуалом, а кто нет. И хотя всем нам нужны интеллектуальные герои, списочный подход к публичному интеллектуализму ошибочен.

Если все, что мы делаем, это измеряем влияние и статус самых известных мировых лидеров мысли, мы упускаем из виду критически важную работу по формированию повседневных привычек получения знаний и обмена знаниями внутри нас самих и в наших сообществах. Все эти разговоры о том, кто включен в список, а кто нет, просто отвлекают нас от истинного определения того, что такое публичный интеллектуализм: общее стремление общества к знаниям.

Итак, каков ответ на вопрос: «Кто такой публичный интеллектуал?» Для публики гораздо меньше пользы, если определять публичного интеллектуала на основе их престижа, размера аудитории, внимания СМИ, социального влияния или даже «искреннего» уважения к неограниченному стремлению к знаниям (на самом деле нет действий, на которые не повлияли бы или не повлияли властными структурами, в конце концов, даже если некоторые направления идейного лидерства более прозрачны и достоверны, чем другие).Вместо этого мы определяем публичных интеллектуалов как людей, стремящихся к получению и обмену знаниями — тех, кто непоколебимо верит в важность установления фактов, исследований, обмена мнениями и выслушивания различных точек зрения как лиц, принимающих решения, так и тех, на кого оказывает влияние их.

Что такое общественный интеллектуализм и как мы его добиваемся?

Публичный интеллектуализм — это нечто большее, чем любой публичный интеллектуал или даже длинный список публичных интеллектуалов.Это более широкое движение людей к пониманию. Вот наше определение общественного интеллектуализма:

Почему такой взгляд на общественную интеллектуальную работу более плодотворен, чем нынешний подход к построению списков? Определение общественного интеллектуала как человека, стремящегося делиться знаниями, а общественного интеллектуализма как коллективного движения к этому придает большое значение. Это определение дает всем нам — экспертам и лидерам, а также представителям широкой общественности — возможность изучать, обучать, исследовать, делиться, обсуждать, обсуждать и осознавать истины, которые влияют на принимаемые нами решения. Таким образом, общественный интеллектуализм способствует общественному благу и работает на благо и благополучие общества. Знания и интеллект — не конкурирующие и неисключаемые общественные блага. И если это так, то мы должны сосредоточиться на том, как все мы можем укрепить наши собственные привычки к публичному интеллектуализму как в личной, так и в профессиональной жизни.

Общественность готова, способна и заслуживает получать и обмениваться знаниями. Итак, давайте погрузимся в то, как может выглядеть эпоха публичного интеллектуализма.

8 аксиом общественного интеллектуализма

Не пугайтесь слова «аксиома». Мы могли бы использовать бесчисленное множество других терминов, таких как привычки, догматы, столпы или принципы, чтобы описать руководство, которое мы собираемся предложить. То, что вы собираетесь исследовать, — это ключевые основы, которые должны присутствовать в обществе, стремящемся к публичному интеллектуализму. Это как эвристика общей картины, так и повседневные практики, которые вы можете применять, чтобы проверить, добавляете ли вы, ваши коллеги и ваше сообщество знания в мир таким образом, чтобы способствовать общественному благу.Мы решили изобразить следующие принципы общественной интеллектуальной жизни как аксиомы из-за исторических корней этого термина в Древней Греции, где зародилось основополагающее искусство риторики. От греческого слова axios, означающего «считать достойным» и «быть в равновесии», аксиомы — это утверждения, с которыми согласны все слушатели; они являются основополагающими предпосылками и отправными точками для дальнейших рассуждений.

Следующие восемь аксиом общественного интеллектуализма составляют основу процветающей интеллектуальной жизни.Чтобы создавать знания и делиться ими, мы должны определить, какие аспекты мышления достойны нашего внимания и энергии.

Для эффективного развития общественного интеллектуализма знания должны быть: 1) доступными; 2) переводимый; 3) междисциплинарный; 4) совместная; 5) этический; 6) аутентичный; 7) развлекательные; и 8) фактический. Общественные интеллектуалы воплощают в жизнь эти аксиомы в своей практике создания знаний.

Давайте углубимся в каждую из этих аксиом общественного интеллектуализма:

Знания должны быть доступны

Подумайте обо всех вещах, которые большинство из нас может получить в наши дни.Мы можем получить доступ к программному обеспечению для обработки текстов и публиковать то, что мы пишем. Мы можем получить доступ к платформам социальных сетей и свободно распространять то, что публикуем. Мы можем получить доступ к местным новостям, национальным новостям, международным новостям, мнениям друзей, незнакомцев, троллей и ботов. Тем не менее, академические знания, прошедшие экспертную оценку, слишком часто ограничиваются университетскими библиотеками и базами данных с платным доступом. Понимание отраслевых экспертов защищено завесой интеллектуальной собственности. Переход от культуры, где люди пассивно потребляют информацию, к культуре, в которой они читают, пишут и переделывают написанное, а затем обсуждают, требует доступа к интеллектуальному материалу, который позволит сформировать более информированную публику.И, учитывая разнообразие людей, составляющих общественность, доступность также означает обмен информацией, который способствует полному вовлечению всех членов общества, независимо от их социально-экономического статуса, уровня грамотности, расы, идентичности или инвалидности.

Знания должны переводиться

Общественность заслуживает информации, которую можно понять и применить на практике. Иначе весь доступ в мире бессмысленен. Сделать информацию переводимой означает передать саму информацию, всегда имея ясное представление о , почему это так важно для .Корнел Уэст не просто дает определение неолиберализму. Он объясняет, почему дискуссии о неолиберализме имеют значение прямо сейчас. Переводимый также означает просто писать как человек, который пишет другим людям. Без переводимости вы получите жаргон или «академический язык». Как выразилась Джилл Лепор: «огромная гора изысканных знаний, окруженная огромным рвом ужасной прозы». Публичный интеллектуализм требует, чтобы мы говорили вещи так, как все люди могут понять.

Знания должны быть междисциплинарными

Креативные подсказки, обещающие успех и инновации через «нестандартное мышление», — это хорошо и хорошо, но реальная проблема творческого решения проблем заключается в наведении мостов между различными областями знаний.Сегодняшние проблемы слишком сложны, чтобы их понять и решить в разрозненных специализированных хранилищах. Автоматизация. Глобализм. Цифровая грамотность. Распределение доходов. Ядерное нераспространение. Изменение климата. Нам нужно ценить вклад в разные области, включая гуманитарные науки, которые всегда находятся под угрозой. В конце концов, эти области, которые часто рассматриваются как несопоставимые, могут стать хорошими партнерами. Как однажды сказал один мудрый друг во время просмотра «Парка юрского периода»: «Наука научит вас спасать динозавров от вымирания.Гуманитарные науки напомнят вам, что , возможно, не всегда означает , следует , и давайте просто держимся подальше от яиц динозавров, не так ли? »

Знание должно быть совместным.

Отраслевая и академическая работа требует проверки идей на соответствие теориям, данным и мудрости мыслителей, которые создали и поддерживают свой бизнес и исследовательские программы. Академические публикации требуют экспертной оценки любого исследования, которое выходит в печать. В этом смысле это всегда сотрудничество.Общественность заслуживает такой же поддержки. Это может начаться с лучшего доступа к исследованиям, но должно продолжаться с поощрения сотрудничества между заинтересованными сторонами, которые принимают решения, которые повлияют на общественность. Какие люди, группы и организации могут поделиться наиболее ценной информацией? Они заслуживают места за столом.

Знания должны быть этичными

Каков мотив, который заставляет сделать выбор в пользу того, чтобы поделиться лакомым кусочком информации или точкой зрения? Заявление К. Райта Миллса от 1945 года служит напоминанием о необходимости учитывать этические проблемы, влияющие на обмен знаниями сегодня: «Между интеллектуалом и его потенциальной общественностью стоят технические, экономические и социальные структуры, которые принадлежат и управляются другими.«Общественные интеллектуалы иногда подвергаются критике за то, что используют свой статус знаменитостей для увеличения своих резюме или получения прибыли от выступлений. В конце концов, дополнительная строка резюме — это валюта в академических кругах. Это может повлиять на решения о продвижении по службе и о сроках пребывания в должности. В действительности ограничения компаний, организаций, сообществ — частных и государственных — в которых мы работаем, имеют свои собственные приоритеты, влияющие на нашу работу. Опять же, никакая деятельность не оторвана от силовых структур. Приверженность этике означает постоянное подвергание сомнению мотивов, которые движут нашей работой, и выяснение, способствует ли она в конечном итоге общественному благу.

Знание должно быть подлинным

Подлинность трудно определить, но мы все знаем это, когда видим. Это близкий родственник этики, но более правополушарный родственник. Подлинность — основа общественного интеллектуализма. Представьте, что Джеймс Болдуин выступает против расизма в США, рассказывая о своем опыте участия в шоу Дика Каветта (да, стоит посмотреть 3 минуты). Точка зрения Болдуина подлинна, поскольку предполагает эмоциональный риск. Аутентичные сообщения получают самые высокие оценки с точки зрения переводимости.На фундаментальном уровне они отвечают на Ну и что? вопроса, просто говоря правду.

Знания должны развлекать

Рассмотрим аргумент о том, что наши выдающиеся интеллектуалы сегодня могут вообще не быть интеллектуалами в традиционном смысле этого слова. Они могут быть комиками. Саманта Би, Стивен Колберт, Джон Оливер, Тревор Ноа. Они всегда занимаются политикой, но делают новости доступными с помощью комиксов. Выбор указать на абсурд в эпоху альтернативных фактов и правды может быть именно тем, что публике нужно в данный конкретный момент, чтобы сделать текущие события более удобоваримыми.Эта чувствительность к тому, какой тон подходит к какому контексту, — это то, чего заслуживает публика в разных местах.

Знания должны быть основаны на фактах

Нам регулярно говорят, что мы купаемся в море информации. Добавьте к морю более свежий образный поворот: мы не только купаемся в море информации; теперь нас наводняет море и информации благодаря простоте обмена информацией в Интернете. Ясно, что нам нужен якорь и коллективное соглашение, чтобы нанести смертельный удар «альтернативным фактам».«В то время как университеты уделяют первоочередное внимание обучению навыкам цифровой грамотности, которые помогают нам отделить факты от вымысла (и от мнений, претендующих на то, чтобы быть фактами), задача требует коллективной приверженности проверке фактов, даже если — и особенно когда — эти факты не соответствовать нашему индивидуальному мировоззрению.

Итак, почему так важно стремиться к эпохе общественного интеллектуализма?

В море информации у нас сложились странные отношения с концепцией публичного интеллектуала.Считая знаменитостей своими интеллектуальными героями, мы возлагаем на них всю ответственность за действия. Но новый взгляд на публичный интеллектуализм, основанный на общем стремлении к знаниям, дает нам всем возможность называть себя публичными интеллектуалами. Воплотить аксиомы интеллектуального труда. Стремиться к общественному пониманию и, как следствие, содействовать общественному благу. Стремясь к созданию общества в погоне за знаниями, мы помним, что стоим на плечах гигантов. У нас есть доказательства успеха от интеллектуалов, которые доказали, что значит «сообщать о работе мысли» общественности.Их руководство должно побудить всех нас присоединиться к движению. Потому что в нынешнюю эпоху разногласий, определяемую смертью экспертных знаний, настал момент наделить публику знаниями.

Нужна помощь в накоплении опыта и обмене знаниями с помощью контента и дизайна? Давайте подключимся!

Почему радикальные правые любят своих интеллектуалов

Национализм, расовая теория и евгеника были доминирующими идеологиями в Европе 1920-х и 1930-х годов, когда правые профессора использовали свое влияние, чтобы дать своим протеже работу в качестве лекторов или газетных обозревателей, и эксплуатировали их позиции в университетских комитетах по предотвращению применения дисциплинарных мер в отношении студентов правого толка, обвиняемых в нападении или нарушении общественного порядка.Однако во многих частях межвоенного периода Восточной и Центральной Европы радикальные правые движения не были полностью мейнстримом, и активисты лелеяли откровенных интеллектуалов, которые отстаивали их идеи.

Наэ Ионеску

Одним из таких интеллектуалов, чья карьера особенно поучительна, является румынский философ Наэ Ионеску (1890-1940). Ионеску учился в Германии во время Первой мировой войны, получив докторскую степень в Мюнхенском университете в 1919 году, когда Германия была ругательством в союзной Румынии.Ионеску быстро получил преподавательскую должность в своей альма-матер, Бухарестском университете, где работал под руководством известного философа Константина Рэдлеску-Мотру. Ионеску заработал себе репутацию благодаря популярной серии лекций по мистицизму, большие разделы которых он почти дословно заимствовал из книги Эвелин Андерхилл 1911 года Мистицизм: исследование природы и развития духовного сознания человека . Ионеску учил, что в то время как логика позволяет нам знать о «конкретных вещах», только мистицизм дает доступ к «абсолютным реальностям».По словам Ионеску, чтобы по-настоящему познать мир вне себя, мы должны превзойти свое собственное эго и «жить этой вселенной вне себя». Он развил эти идеи в раннюю форму экзистенциализма, которую он назвал Trăirism от слова a trăi , чтобы жить. Мистицизм был популярной темой в Бухаресте 1920-х годов, и как один из первых, кто обсуждал мистицизм, используя святоотеческое православное богословие и современную философию, Ионеску приобрел сильных сторонников среди духовно настроенных молодых людей, недовольных развивающимся вокруг них технологически-индустриальным модерном.

Философия Ионеску также находилась под влиянием французского писателя Жоржа Сореля, в частности его книги Размышления о насилии (1908), в которой он утверждал, что насилие является творческой, животворящей силой и что только революционное насилие может преодолеть «Варварство» общества начала ХХ века. Как убежденный националист, Ионеску также считал, что индивидуумы существуют только постольку, поскольку они связаны с такими коллективами, как нации.