Абрам Фет. Кто придумал интеллигенцию: philologist — LiveJournal
Абрам Ильич Фет (5 декабря 1924, Одесса — 30 июля 2007, Новосибирск) — российский математик, философ и публицист, переводчик, доктор физико-математических наук. На протяжении всей жизни Фет размышлял о человеческом обществе, о биологической и культурной природе человека, об общественном долге интеллигенции, о вере и идеалах.Кто придумал интеллигенцию
Понятие “интеллигенция” и производные от него “интеллигент” и “интеллигентный” имеют ключевое значение для понимания русской истории. Можно с уверенностью утверждать, что интеллигенция в особенном русском смысле этого слова была главным двигателем исторического развития России и тем самым приобрела всемирное историческое значение, а человеческий тип, обозначенный словом “интеллигент”, стал восприниматься как новый тип человека, привлекая к себе пристальное внимание. В переживаемые нами трудные времена нам предстоит вернуться к обсуждению этих понятий и восстановить, если мы сумеем, стоявшую за ними русскую культуру.
Но здесь будет речь о частном вопросе о происхождении самого слова “интеллигенция” и производных от него слов. История этого слова стала мифической, из-за доверчивости некоторых русских исследователей и некрасивого обмана, в котором повинен один русский писатель. Но прежде всего напомню, что особое, возникшее в России и специфически русское слово “интеллигенция” иностранцы не смешивают со словами европейских языков, произведёнными от того же латинского корня.
Во французском и английском языках слово intelligence означает вовсе не общественную группу или человеческий тип, а свойство отдельного человека: энциклопедический словарь Уэбстера определяет его как “способность к размышлению, пониманию и подобным формам умственной деятельности; умение понимать истины, факты, значения и т. п.” Между тем, от русского слова “интеллигенция” производится английское intelligentsia, которое пишется по русскому произношению и объясняется в том же словаре: “люди умственного труда (intellectuals), рассматриваемые как художественная, общественная или политическая группа или класс, в особенности в качестве элиты”.
В немецком языке, кроме указанного выше значения (“способность”), слово Intelligentz давно уже имело и другой смысл: “совокупность людей умственного труда (Intellektuellen), слой людей с научным образованием” (Duden, Der große W¨orterbuch der deutschen Sprache, Bd. 3). В том же словаре родственное слово Intellektueller имеет и такое значение: “тот, кто занимается общественной критикой и нападает на господствующие учреждения”. Я не знаю, предшествовало ли это значение русскому понятию “интеллигент”, или образовалось под его влиянием. Во всяком случае, уже во время Франкфуртского парламента (1848 г.) словом Intelligenz называлась элита образованного класса, преимущественно либерально настроенная профессора, писатели, адвокаты и т. п.
Особое русское слово “интеллигенция”, вошедшее с новым смыслом и в другие языки, возникло в 60-е годы. История этого слова была предметом мистификации как теперь выяснилось, намеренной и была восстановлена, парадоксальным образом, усилиями американских историков.
Предлагаемая статья представляет, по существу, реферат работы Алана П.Полларда “Русская интеллигенция: дух России” (Alan P.Pollard, The Russian Intelligentsia: The Mind of Russia. California Slavic Studies, Vol. III, 1964). Работа А.П.Полларда не претендует на полное обсуждение названной в заглавии проблемы, а ограничивается историей слова как и мы в этом реферате. Откуда же взялось это слово? Большая Советская Энциклопедия утверждает, что слово “интеллигенция” было “введено в обращение в одном из романов писателя П.Д.Боборыкина”. Казалось бы, такая фактическая информация должна была просто переписываться из более надёжных источников. Но уже в энциклопедии Брокгауза и Эфрона (1908 г.) говорится: “Слово интеллигенция, в смысле отдельной общественной группы, появилось в 1860-х годах, первоначально в России; Иванов-Разумник приписывает его введение в общее употребление Боборыкину. . . ”.
Источником этого утверждения была несомненно вышедшая в том же (1908) году статья Р.В.Иванова-Разумника “Что такое махаевщина?”, где, между прочим, содержалась фраза: “Введение этого термина (“интеллигенция”) одна из наибольших заслуг П.
Боборыкина”. Иванов-Разумник, в свою очередь, мог опираться на известный “Критический и биографический словарь русских писателей” С.А.Венгерова, где впервые упоминается притязание Боборыкина. Венгеров пишет: “Боборыкину принадлежит честь введения в русскую речь. . . такого важнейшего понятия как интеллигенция, которого, впрочем, ни один человек не понимает” (!). Венгеров не указывает, где именно Боборыкин использовал это слово (хотя в другом случае он цитирует роман, где тот действительно ввёл слово “жизнерадостный”). Но Венгеров говорит, что имел доступ к краткой автобиографии под названием “Итоги писателя”, составленной Боборыкиным в начале 90-х годов для посмертной публикации, получив согласие цитировать её без некоторых интимных деталей.
Возможно, там и было притязание; автобиография не была опубликована и пропала. Может быть также, что Боборыкин высказал это в разговоре или письме. Публично он выразил своё утверждение в декабре 1904 года, резюмируя свою речь о русской интеллигенции, произнесённую в предыдущем месяце.
Он писал: “Здесь я позволю себе краткое отступление и публично признаюсь, что около 40 лет назад, в 1866 году, в одной из моих критических статей я пустил в обращение в русский литературный язык или, если угодно, жаргон это самое слово интеллигенция, придав ему то значение, которое оно приобрело, из других европейских литератур и печати, лишь в немецкой: интеллигенция, то есть наиболее образованный, культурный и прогрессивный слой общества данной страны. В то же время я прибавил к нему прилагательное и существительное, ставшие столь же распространёнными… интел-
лигент и интеллигентный”.
В 1908 году Боборыкин повторяет это притязание в своих мемуарах “Минувшие годы”, а в 1913 году повторяет дату: “слово это пущено было в печать только с 1866 года” (“Русская старина”). В 1914 году, в “беседах” под названием “Старое и новое. Злосчастная интеллигенция”, он пишет: “Когда и где пущен в ход этот самый термин интеллигенция? Судьбе угодно было, чтобы человек, говорящий с вами, стал, так сказать, крестным отцом этого слова, которое приобрело чисто русское значение.
Я впервые употребил его как раз в этом значении в 1866 году, в одной моей критической статье… В то же время я прибавил к нему ещё два термина, в которых я лично не вижу ничего особенно непростительного: интеллигент и прилагательное интеллигентный“. Как мы увидим, всё это неправда и, без сомнения, сознательный обман. Но кто же такой был сам Боборыкин? Этот писатель давно забыт, но в начале XX века был заметной фигурой среди “ветеранов” русской литературы: он долго жил и много писал. Вот что говорил о нём в 1903 году Энциклопедический словарь братьев Гранат: “Боборыкин, Пётр Дмитриевич, известный современный писатель, род. в Нижнем Новгороде 15 авг. 1836 г. в богатой дворянской семье… В течение более 30 лет каждый год Б. обогащает русские журналы несколькими большими романами, являя совершенно исключительный у нас пример литературной плодовитости. . . Большое достоинство произведений Б-а чуткая отзывчивость на общественные интересы каждого момента. . . Вместе с тем, произведения его страдают чрезмерным изобилием лиц и эпизодов, затемняющих развитие основной темы и иногда придающих романам Б-а неприятную расплывчатость”.
Где же Боборыкин ввёл в русскую литературу это замечательное слово “интеллигенция”? Американские историки тщательно проверили все его сочинения. Дж. Х.Биллингтон установил, что слово “интеллигенция” и его производные не встречаются ни в одном из его романов (J.H.Billington, “The Intelligentsia and the Religion of Humanity”, American Historical Review, 65 (July 1960)). Наконец, А.П.Поллард нашёл единственную критическую статью, опубликованную Боборыкиным в 1866 году, к которому он сам и относил своё притязание. Статья эта озаглавлена: “Мир успеха: очерки парижской драматургии. (Памяти М.С.Щепкина)”, и опубликована в журнале “Русский Вестник” за август и сентябрь 1866 года. Вот единственные места этой статьи, содержащие слово “интеллигенция” (производные “интеллигент” и “интеллигентный” в ней вообще не встречаются): “Как может быть, чтобы публика в двести тысяч или в полмиллиона человек отправляется в Шатле только для того, чтобы увидеть в балете примитивных женщин в костюмах peu ´etoff´es (не плотных), как это изящно называют театральные фельетонисты? Как может быть, чтобы в самих пьесах не было никакого человеческого смысла, ни малейшего намёка на интеллигенцию или сценическое достоинство? Как мы уже сказали, театр Шатле занимает промежуточное место и в отношении своего расположения, и в отношении посещающей его публики.
Поэтому его спектакли, ещё больше, чем представления других театров, подходят для масс, без различия интеллигенции и общественного положения”. (Курсивы А.П.Полларда).
Ясно, что притязание Боборыкина не находит здесь ни малейшей опоры: слово “интеллигенция” употребляется лишь в его старом смысле умственных способностей, но никак не относится к общественной группе с общими интересами. Так же очевидно, что здесь нет никакой связи с русской общественной жизнью. Трудно допустить, что, говоря о критической статье 1866 года, автор её забыл, что она относилась к парижским театрам. Далее, как пишет А.П.Поллард, Боборыкин, издававший в 60-е годы “Библиотеку для чтения”, должен был хорошо знать, кто в самом деле мог претендовать на авторство знаменитого слова (а публика через сорок лет могла забыть!). Да и вообще литературная добросовестность Боборыкина сомнительна: пытаясь “оправдаться” в публикации “реакционного” романа Лескова “Некуда”, он исказил хорошо известные ему факты и был в этом впоследствии обличён.
Как считает А.П.Поллард, нельзя избежать вывода, что притязание Боборыкина на авторство слова “интеллигент” сознательный обман.
Как же обстояло дело на самом деле? В старом, общеевропейском смысле (“способности”) слово “интеллигенция” впервые отмечено в письме Н.П.Огарёва Т.Н. Грановскому, где говорится о некотором “лице с гигантской интеллигенцией”. В этом же старом смысле, уже исчезнувшем из нашего языка, оно появлялось в печати уже с начала 60-ых годов. По-видимому, первым автором, употребившем его в новом смысле общественной группы (но ещё не в специфически русском смысле независимой и политически оппозиционной группы), был И.С.Аксаков. Слово “интеллигентный” встречается впервые в его статье в газете “День” в 1868 году (так называемые интеллигентные, образованные классы у восточных славян). В той же газете, в 1863 году появляется впервые слово “интеллигенция”: “Европу, пишет он, нельзя упрекнуть в том, что она считает русских путешественников представителями всей русской нации интеллигенцией русского народа”.
(Курсив А.П.Полларда). В 1863-65 годах Аксаков говорит, в той же газете “День”, о “польской интеллигенции”, об “интеллигенции Тамбовской губернии” и о “местной русской интеллигенции на Украине”, а также об отсутствии органической творческой работы у “так называемой русской интеллигенции”. Вспомнив, чем была русская культура в те шестидесятые годы, можно удивиться, как освещал её аксаковский “День”. Но вернёмся к нашему предмету.
Понятие интеллигенции в современном русском смысле этого слова перешло из “фольклора” в печатное слово в 1868 году. Заслуга его введения принадлежит трём выдающимся русским публицистам, увидевшим важное общественное явление и подвергшим его глубокому анализу. Это были “народники” Н.В.Шелгунов и Н.К.Михайловский и “якобинец” П.Н.Ткачёв. Шелгунов, разрабатывавший тему интеллигенции в общем историческом плане, в 68-м году пришёл к пониманию особого характера русской интеллигенции и изобразил её под этим названием в статье “Новый ответ на старые вопросы”. Михайловский опубликовал в том же году, в “Современном сборнике”, статью “Письма о русской интеллигенции”, содержавшую новое слово прямо в заглавии (он писал под псевдонимом А.
Протасов). Ткачёв дал почти большевистский по духу, но содержавший немалую долю правды анализ интеллигенции в журнале “Дело”, в одной рецензии (уже в 67-ом году) и затем в статье “Подрастающие силы” (1868 г.). Ткачёва отчасти переиздали; Шелгунов и Михайловский не переиздаются до сих пор. Итак, три подлинных автора слова “интеллигенция” известны. Спасибо американскому историку за его трудную работу. Эти авторы писали по-русски не будем же требовать, чтобы иностранцы объяснили нам, о чём они писали. Пора уже нам вступить во владение нашим наследством!
Цит. по изданию: Фет А.И. Кто придумал интеллигенцию // Фет А.И. Собрание сочинений в 7 т. Т. 6. Интеллигенция и мещанство. — Rehoboth, New Mexico, USA, 2015.
Вы также можете подписаться на мои страницы:
— в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
— в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
— в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
Интеллигенция и Воронья слободка. Кто же прообраз Васисуалия?
Борис Парамонов: Несколько лет назад появилась интересная книга – комментарий к романам Ильфа и Петрова, написанная известным литературоведом и историком литературы Юрием Константиновичем Щегловым.
Я в свое время как-то прошел мимо нее, не прочитал вовремя, но недавно обнаружил ее электронный вариант в сети – и зачитался. Книга изумительная, от нее не оторваться. Вы погружаетесь в атмосферу любимых романов, как бы заново их перечитываете, но при этом как бы с увеличительным стеклом. Впечатление, что вы с известными издавна героями в жизни встретились и всю их подноготную теперь узнали – настолько богат реальный комментарий, сделанный исследователем. Книги опрокинуты ко времени, в котором происходит их действие, реальный жизненный фон усматривается, и от этого возникает какая-то сверхплановая глубина.
Маленький пример: в «Двенадцати стульях» пишется, что утром к Дому союзов стекаются работающие в этом громадном здании люди, и среди них некие бронеподростки. Что такое? Какие бронеподростки? Не метафора ли это? Нет, реальность двадцатых, нэповских еще времен: это, оказывается, молодые люди с шестнадцати до двадцати лет, для которых в тогдашних условиях безработицы бронировались на предприятиях и в учреждениях рабочие места.
И вот такие пояснения даются чуть ли не к каждой фразе знаменитых романов.
И второй слой комментариев – уже чисто историко-литературный. Опять же почти к каждой фразе даны параллельные места буквально ко всему корпусу мировой литературы – интертекст или подтекст, или как там еще это называется. Тот или иной литературный мотив выделяется – ищется его параллель в литературных кладовых – и почти всегда находится, причем в самом широком диапазоне – от дореволюционного журнала «Новый Сатирикон» до «Метаморфоз» Овидия.
Получается, что всем известные романы, всегда воспринимавшиеся читателями, так сказать, имманентно, в своем несводимом к чему-либо качестве, в действительности – книги среди книг. Это вообще пойнт литературоведения как науки, вот это открытие, что книги берутся не из жизни, а из других книг, что существует имманентный литературный ряд. Причем в романах Ильфа и Петрова, показывает Щеглов, эти ассоциации и реминисценции особенно плотны, их книги написаны, если угодно, состоят, сделаны из литературных клише.
И это служит вящему литературному, художественному эффекту: получается, что оглушительно новая российская – уже советская – жизнь великолепно и чуть ли не полностью может быть описана, вписана в стародавние, вечные, так сказать, ситуации. Новое – это хорошо забытое старое, как говорит французская пословица. Вы думаете, что открыли новые, небывалые пути для человечества, а на деле барахтаетесь в тех же вековечных тенетах. Это как ничто другое способствует сатирическому эффекту, это и есть сатира.
книги берутся не из жизни, а из других книг
И вот, Иван Никитич, читая книгу Щеглова, я обнаружил, вернее сказать, – не обнаружил кое-каких потребных комментариев касательно сюжетов, о которых сам имею что сказать. Высказать свои соображения.
Иван Толстой: Как вы думаете, Борис Михайлович, почему эти романы с их сатирическим, комическим пафосом вообще появились в советское время? Понятно, что двадцатые годы, когда вышли «Двенадцать стульев», были для литературы еще сравнительно мягким временем, но вот издание «Золотого теленка», написанного в 1931 году, встретило известные трудности.
Борис Парамонов: Собственно, с этого он и начинает. Самому комментарию – реальному и литературоведческому – Щеглов предпосылает теоретическое, довольно обширное предисловие. И вот этот вопрос – о месте романов Ильфа и Петрова в советском каноне – ставит первым делом.
Диктор: «Во-первых, знаменателен сам отбор тех манифестаций советской эпохи, которые соавторы включают в свой эпос. Многие «горячие» темы старательно обойдены: так, нигде прямо не затрагиваются борьба с оппозициями, «вредительские» процессы 1928–30 гг., эксцессы чистки, насильственная коллективизация. Лишь внимательное чтение позволяет обнаружить намеки, иногда довольно едкие, на некоторые из этих обстоятельств».
Борис Парамонов: Вот один частный пример сатирической глубины: некий тайный намек можно усмотреть в теме конторы «Рога и Копыта». У частника Остапа этот бизнес хиреет, но после его возвращения в Черноморск он видит, что контора начала процветать. В чем тут дело? А в том, что кончился нэп со всеми частными конторами, произошла коллективизация деревни – на которую крестьяне ответили массовым забоем скота, чтоб в колхозы не отдавать.
кончился нэп, произошла коллективизация деревни. Отсюда обилие этого товара, рогов и копыт
Но это частный случай – вот такие намеки и отсылки к ситуациям, многим понятным в те годы. А вот общий подход, генеральный прием Ильфа и Петрова, позволивший ввести их тему в корпус советской литературы:
Диктор: «Мажорный и в конечном итоге оптимистический настрой романов обеспечивает уже упоминавшееся двухъярусное строение их мира. Идеальные сущности истинного социализма занимают в нем иерархически доминирующее положение, образуя уровень, на котором многие из несовершенств советского образа жизни снимаются или обезвреживаются. Оказывается, что детали «земного» социализма, представляющие собой столь неутешительную картину, не могут считаться главной или окончательной реальностью, и что точка зрения раздраженных ими людей, хотя по-своему и понятная, не есть последняя инстанция в суждении о производимом в России грандиозном эксперименте.
Над этой точкой зрения, в разреженных сферах истинного социализма, открывается возможность иного, более широкого взгляда на вещи, более высоких требований к жизни, более интересных представлений о счастье. В их свете многие привычные аксиомы, касающиеся качества жизни и личных прав индивидуума, отпадают как малосущественные и бедные. Эти новые критерии, как и черты новой действительности, прочерчены как бы пунктиром и не имеют твердо сложившихся форм; но, как и новый мир в целом, они окружены романтической аурой и оказывают решающее влияние на идейно-эмоциональный баланс дилогии».
Борис Парамонов: Щеглов пишет, что в дилогии очень заметен и специально построен некий второй план – или горизонт, на котором теряют свою доминацию сатирические сцены советской жизни. Ну вот, к примеру, в «Золотом теленке» в начале одной из глав (где появляется ребусник Синицкий) идет рассуждение о большом и маленьком мире: в большом мире написаны «Мертвые души», а в малом создана скульптура «Купающаяся колхозница».
И еще один прием, позволивший легализовать сатирическое сочинение:
Диктор: «Нет сомнения, что подобная сдержанность, независимо от ее мотивов, пошла на пользу дилогии. Некоторая размытость критического аспекта гармонирует с абстрактностью аспекта идеализирующего, не дает последнему резко выделиться из художественного единства. Кроме того, акцент на политической злобе дня понизил бы универсализм картины. Соавторы изображают не столько конкретные события и контроверзы своей далеко не идиллической эпохи, сколько их наиболее существенные и неизменные общие законы. Эти последние к тому же демонстрируются на периферийном, удаленном от большой политики материале. Фантастическая и сказочная деформация придает этим явлениям еще более обобщенные формы, скрадывает их связь с непосредственной газетной актуальностью. В результате, несмотря на огромное количество бытовых и исторических подробностей, романы Ильфа и Петрова никогда не требовали от отечественного читателя каких-либо специальных историко-культурных познаний для понимания изображенной в них ситуации.
Каждое новое поколение читателей без труда соотносило образы и мотивы ДС/ЗТ с реальностью своего времени».
Борис Парамонов: Ну, и еще один прием, уж и непонятно, хитрый или не хитрый: главными объектами высмеивания в романах выступают, как сказал бы Паниковский, люди «с раньшего времени» – естественные маргиналы новой советской жизни. И вот с этим связан один вопрос, который в наше уже время стал причиной весьма заметной дискуссии и критической оценки знаменитых и главное – любимых русско-советскими читателями романов.
Это вопрос о том, не распространяется ли сатира Ильфа и Петрова на тех людей, на те слои советского населения, которые были, без сомнения, несправедливо ущемлены революцией. Не бьют ли авторы лежачих? Не добивают ли побитых? Примеры прямо напрашиваются, духовенство и дореволюционная интеллигенция. Вы, конечно, понимаете, Иван Никитич, кого тут нужно иметь в виду.
Иван Толстой: Конечно, отец Федор в «Двенадцати стульях» и Васисуалий Лоханкин в «Золотом теленке».
Борис Парамонов: Несомненно. Это лежит на поверхности. Но сначала я хочу коснуться неких элементов тайнописи в других партиях дилогии – где мне не хватило щегловского комментария. Вот хотя бы в том месте «Золотого теленка», где Остап рассказывает новую историю Вечного Жида, который, оказывается, всё-таки нашел свою смерть: его во время гражданской войны расстреляли петлюровцы на Украине. И я нашел литературную параллель этому сюжету: это повесть Леонида Андреева «Приключения Чемоданова». Герой этой повести тоже вроде бы не горит, в огне и в воде не тонет – а в конце концов всё-таки погибает. Вещь построена на приведении сюжета к нулю.
авторы нечаянно проговариваются: у них появляется Леонид Андреев собственной персоной
И вот что еще интересно: заимствовав сюжет у Андреева и никак этого не обозначив, авторы в другом месте нечаянно проговариваются: у них появляется Леонид Андреев собственной персоной, когда речь заходит о гостинице, в которой разместился «Геркулес», и об одном зловещем номере, занимая который тот или иной геркулесовец плохо кончает.
Оказывается, в этом номере однажды жил писатель Леонид Андреев – автор мрачного «Рассказа о семи повешенных». Это простейший психоаналитический сюжетец: скрытое в одном месте обнажится в другом. Только не зевай.
Иван Толстой: Это ваше дополнение относится к литературным интертекстам. А вот в реальном плане, для реального комментария вы нашли какие-нибудь дополнения?
Борис Парамонов: Мне кажется, да. Вспомним эпизодического персонажа «Двенадцати стульев» – халтурщика Ляписа-Трубецкого, поставляющего ведомственным журналам стишки о Гавриле, способном трудиться на всех поприщах. Щеглов вспоминает нескольких подходящих халтурщиков двадцатых годов, но главного заминает. Это Маяковский. Великий поэт революции не гнушался самой элементарной халтурой, поставляя стихотворные отклики на все революционные праздники и текущие события. Это не могло не вызвать критического отношения умных современников к такой малодостойной деятельности замечательного поэта.
Кстати сказать, Щеглов упоминает Маяковского в комментарии к этому сюжету, но очень вскользь, и кандидатуру Маяковского отводит. Написали же об этом, как явствует из Щеглова, авторы другого комментария к Ильфу-Петрову – Одесский и Фельдман.
Иван Толстой: Какие же у вас, Борис Михайлович, основания для утверждения Маяковского на эту роль?
Борис Парамонов: Ну, во-первых, как я уже сказал, действительные обширные и частые выступления Маяковского с такими стишками, это факт неоспоримый и особенно заметный именно в его случае. И вот такая деталь: псевдоним этого халтурщика Ляписа – Трубецкой: громкий псевдоним, трубный глас поэта, любившего устные выступления, когда демонстрировался его в самом деле замечательный голос, трубный бас.
Еще деталь – Ляпис рассказывает о странной истории, с ним приключившейся: вчера он поздно возвращался домой… – От Хины Члек? – язвительно спрашивают слушатели, имея в виду женщину-адресата его лирики.
От этой Хины Члек рукой подать до Лили Брик – ясное звуковое подобие.
От этой Хины Члек рукой подать до Лили Брик – ясное звуковое подобие
Иван Толстой: Звучит убедительно. На Достоевского соавторы уже покушались. Отец Федор из «Двенадцати стульев».
Борис Парамонов: Было замечено, что письма отца Федора попадье пародировали переписку Достоевского с женой, опубликованную как раз в те годы. Даже подпись в одном месте буквально воспроизвели: твой вечно муж Федя. Особенно если учесть, что у Достоевского есть повесть под названием «Вечный муж».
Эту аллюзию заметил критик Бенедикт Сарнов, просто-напросто сие обстоятельство обозначивший. А литературовед Людмила Сараскина сделала из этого «биг дил», как говорят американцы. И вот тогда, собственно, этот сюжет и попал в прессу из самиздата: представление о том, что Ильф и Петров ополчались своей сатирой на тогдашних социальных страдальцев – духовенство и интеллигенцию.
Иван Толстой: Надо, Борис Михайлович, напомнить, кто в самиздате выступал с такими утверждениями и, прямо сказать, обвинениями: Аркадий Белинков в книге об Олеше и Надежде Яковлевне Мандельштам во второй книге своих мемуаров.
Борис Парамонов: Да, и особенно веско прозвучало высказывание Надежды Яковлевны. Помню, она назвала Ильфа и Петрова молодыми дикарями. Веским же было то, что она, в отличие от Белинкова, помнила хорошо те двадцатые годы, что описывались в «Двенадцати стульях». Она, кстати, и внесла основной вклад в разоблачение мифа о двадцатых годах как о светлом времени – того мифа, который, мне кажется, склонен был разделять Белинков, этого времени не заставший.
Иван Толстой: Белинков и сам пострадал от власти, он имел право говорить то, что говорил.
Борис Парамонов: Он позднее пострадал, перед войной, кажется. Двадцатые годы он в зрелом возрасте не застал.
Но вернемся к теме: действительно, эта война против Ильфа и Петрова была острым сюжетом сам- и тамиздата. (Еще один тогда обозначился объект такой критики – Эренбург.) Интересно, что в том же тамиздате последовал и убедительный ответ на эту критику – и не какая-нибудь машинописная статья, а целая книга: «В краю непуганых идиотов», автор Курдюмов, в перестройку вышедший из подполья и оказавшийся солиднейшим, ученейшим и интеллигентнейшим сотрудником Пушкинского дома Яковом Соломоновичем Лурье.
Иван Толстой: Ну, если такой человек не обиделся за интеллигенцию, тогда и говорить уже вроде как и не о чем. Но пора обозначить открыто, о чем идет речь, какие сюжеты дилогии имеются в виду.
Борис Парамонов: Об отце Федоре мы уже сказали. Кстати, Лурье пишет, что его портрет совсем не злой: он, конечно, человек вздорный, но добродушный и, так сказать, в своем праве.
Остается для рассмотрения только один персонаж «Золотого теленка» – Васисуалий Лоханкин – фигура в романе маргинальная и как бы для развития сюжета не нужная, но тем более возбуждающая интерес: а всё-таки для чего он? Вот как раз для высмеивания интеллигенции? Для чего же еще, кажется.
Но посмотрим сначала, что говорит автор комментария – ему и карты в руки. И сразу же скажем, что Юрий Константинович Щеглов решительно не согласен с этой подозрительной трактовкой Лоханкина как сатиры на интеллигента. Посмотрим, что он говорит.
Диктор: «Получила хождение легенда, согласно которой Ильф и Петров будто бы выполняли «социальный заказ», состоявший в том, чтобы травить интеллигенцию, «претендовавшую на собственное мнение». Громко возмущаясь карикатурным портретом Лоханкина и спеша под этим предлогом перечеркнуть все творчество Ильфа и Петрова, их критики забывали о том, что такому же или даже еще более непочтительному изображению интеллигентских фигур отдали дань фактически все крупные писатели первой трети века: Л.
Андреев, Блок, Эренбург, Набоков, Пастернак, Олеша, Зощенко, Эрдман и др. Ироническое отношение к языку и поведению либеральной интеллигенции было общим местом современной литературы. Следуя своей обычной тактике, соавторы не ввели здесь ничего нового и лишь воспроизвели в сгущенном виде давно отстоявшиеся мотивы и стереотипы.
Тезис об «антиинтеллигентстве» Ильфа и Петрова страдает прежде всего расплывчатостью, поскольку его сторонники, как правило, употребляют термин «интеллигенция» вне исторического контекста. Между тем на протяжении своей истории, включая советский период, понятие это не раз наполнялось новым содержанием и употреблялось в разных значениях одновременно. Утверждение, что соавторы нападали на интеллигенцию (вообще, без уточнения, на какую именно), само по себе бессодержательно. Чтобы решить — и, если будет позволено, закрыть — данный вопрос, стоит еще раз вернуться к нему и разобраться в том, какая интеллигенция представлена и какая не представлена в лице Лоханкина, и намного ли грешнее смеяться над ним, чем, скажем, над Хворобьевым или Воробьяниновым».
Борис Парамонов: И затем комментатор дает чуть ли не социологический анализ пореволюционной русской интеллигенции, выделяя в ней несколько слоев: тут и принявшая советскую власть, и тайно фрондирующая, и до сих пор не решившая, кому поклоняться. Притом что понятие интеллигенции необычайно расширилось после 17-го года, интеллигенцией стали называть чуть ли не всех людей, не работающих руками на производстве, а сидящих в конторе над бумагами. Получается, что все сотрудники «Геркулеса» – и Полыхаев, и Скумбриевич – интеллигенты. Вывод же Щеглова такой:
Диктор: «Лоханкин – во многом искусственная, мифологизированная фигура, в которой в карикатурном, хотя и узнаваемом виде отражены избранные (и наиболее уязвимые) черты архетипического, т. е. прежде всего дореволюционного, интеллигента прогрессивно-либерального толка: есть в нем что-то от народника и славянофила, преклоняющегося перед мужичком-богоносцем (сермяжная правда), от либерала-просветителя (А.
Кони), от кадета (П. Милюков), от эсера (голодовка) — и все это на фоне таких общероссийских универсалий, как обломовский диван, маниловские прекраснодушные мечтания, полная непрактичность и непригодность к жизни».
Борис Парамонов: Автор комментария находит в современной Ильфу и Петрову литературе персонажа, очень напоминающего Лоханкина и данного так же сатирически – Алексея Ивановича Тишина из «Хулио Хуренито» Эренбурга. Тоже ведь окарикатуренный образ. И ведь никто из интеллигентов российских за это на Эренбурга не обижался.
Иван Толстой: Но ведь эренбурговское знаменитое сочинение отнюдь не реалистическая вещь, а заведомо фантастическая: там не жизненные типы, а некие аллегории изображены, это вещь открыто условная.
Борис Парамонов: Так любая литература заведомо условна, она не изображает, не отражает и не выражает жизнь.
Видеть в литературе картину жизни эстетически безграмотно. Произведение искусства всегда автономно. Но это не значит, что, скажем, литература не может от чего-то оттолкнуться в своих построениях, от какой-то реалии, вернее – от какого-то фрагмента реальности. Вот как Чехов в «Попрыгунье», считается, изобразил свою знакомую Кувшинникову, которая, как Оленька Дымова, была замужем за врачом и в любовниках числила художника (Левитана). И на Чехова обиделись – не только сама Кувшинникова и Левитан, но и актер Малого театра Ленский – потому что среди Оленькиных гостей был толстый актер, которого Ленский посчитал своим – опять же карикатурным – портретом. И я предлагаю: не уходя в сферы историко-социологические и не считая, что в Лоханкине высмеивается несчастная интеллигенция, попавшая под большевицкий пресс, поискать прототип Лоханкина среди конкретных фигур русской культуры. Мне кажется, что я такую фигуру нашел. Это Блок.
Иван Толстой: Благороднейший рыцарь Прекрасной Дамы и безукоризненный джентльмен Блок – прообраз Лоханкина? Вы не боитесь, Борис Михайлович, что вас дезавуируют любители русской поэзии? Последнюю любовь отнимаете.
Борис Парамонов: Искусство – вещь капризная и опасная, художники – народ непочтительный. И художественная провокация тем, так сказать, несправедлива, что ей нет дела до целостного человека – а вот возьмет художник и вместо всего человека изобразит одну какую-нибудь черту, гиперболически ее преувеличив. Такой жанр и называется карикатурой. И на карикатуры не принято обижаться, Это только в России до сих пор на «Кукол» обижаются и запрещают. На Западе, когда политика долго не высмеивают, он начинает беспокоиться: это значит – рейтинг падает, забывают про него.
Васисуалий Лоханкин. Илл. К.Ротова из первой публикации в ж. «30 дней». Москва. 1931Иван Толстой: Так какая же, по-вашему, черта Блока гиперболизирована и окарикатурена в Лоханкине? Почему не просто русский интеллигент, а именно Блок?
Борис Парамонов: О, Господи, как не догадаться, почему комментатор не просек, как нынче говорят? Ведь на первый план вынесено! Что в Лоханкине самое характерное? Он же ямбами говорит! Откуда это могло прийти? И ведь уже подобный прием был у авторов – отец Федор, пишущий письма Достоевского: твой вечно муж Федя.
И как всё в плане генезиса сходится: письма Достоевского были изданы ко времени написания «Двенадцати стульев», а Дневники Блока – в 1928 году – специально подгадали к «Золотому теленку».
Еще убойный аргумент: Варвара Лоханкина, уходящая от Васисуалия, в воображении авторов не могла не корреспондировать с Блоковой женой Любовью Дмитриевной, постоянно от него уходившей – это одна из тем его дневников. Свежий ветер играет с терновником, ты ушла на свиданье с любовником. Женитьба Блока была очень сомнительной антрепризой.
Иван Толстой: Вспоминается, как Ахматова отзывалась о воспоминаниях Любови Блок: называла их порнографией.
Борис Парамонов: Цеховая солидарность с Блоком. Но я бы не спешил осуждать эту женщину. Она с Блоком была несчастна.
Ну и главное: Васисуалий, рассуждающий о сермяжной правде и готовый видеть таковую в дворнике Никите Пряхине, подвергающем его порке, – это тот же Блок, пишущий статью «Интеллигенция и революция», принимающий большевицкий переворот за некую народную правду.
Это Блоково капитулянтство, за которое его единодушно осудила подлинная интеллигенция. И тогда получается, что Воронья слободка – это поэма «Двенадцать»: иронически сниженный распинаемый Христос в компании красногвардейцев.
Еще и еще раз: конечно, Блок это не Лоханкин и Лоханкин не Блок. Незабвенный Васисуалий – эффектный художественный образ, и как таковой он существует в себе, вне соотнесения с тем или иным прототипом. Не надо видеть в литературе картин жизни. Литература существует в себе и по себе, жизнь для нее только стартовая площадка – или одна из ракетных ступеней, отделяющаяся от нее. Вернее, сама ракета от нее отделяется: литература отделяется от постылой жизни и уходит в чистое космическое пространство. Вот подлинный русский космизм – литература.
Intelligentsia Определение и значение — Merriam-Webster
in·tel·li·gent·sia in-ˌte-lə-jen(t)-sē-ə -gen(t)-
: интеллектуалы, формирующие художественный, социальный или политический авангард или элиту
Синонимы
- духовенство
- literati
Просмотреть все синонимы и антонимы в тезаурусе
Примеры предложений
кандидат в президенты, любимец интеллигенции — и очень немногих
Недавние примеры в Интернете
Замысел Маккарти, недавно разделяемый другими консерваторами и республиканцами, вызвал резкую критику со стороны многих внешнеполитических кругов.
0021 интеллигенция .
— Остин Дамер, National Review , 17 ноября 2022 г.
В постпутинской России не будет народного запроса на демократические реформы и не будет интеллигенции для их продвижения.
— WSJ , 4 ноября 2022 г.
Ее картины повседневной жизни среди интеллигенции Манхэттена от подростков до начала 19 века.40-е восхитительны и острые.
— Брайан Т. Аллен, National Review , 12 мая 2022 г.
Основанный в прошлом году Гарольдом Россом, его первым редактором, и его женой Джейн Грант, журнал начал вызывать любопытство интеллигенции Манхэттена , но все еще изо всех сил пытался прорваться.
— Джо Помпео, The New Yorker , 13 сентября 2022 г.
Консервативное движение теперь имеет легальную интеллигенция академиков, писателей и национальных правозащитных групп, которые коренным образом повлияли на свержение Роу.
— Эмма Грин, The New Yorker , 24 июля 2022 г.
В то же время украинская интеллигенция призвала стряхнуть российские имперские объятия в культуре.
— Дарья Маттингли, CNN , 29 июня 2022 г.
Книга, рассказывающая о мексиканском литературном критике, который подозревает, что его жена-переводчица завела роман с американским писателем, открывает окно в социальный и интеллектуальный мир привилегированного Мехико интеллигенция .
— New York Times , 31 мая 2022 г.
Ее первой книгой стала докторская диссертация, посвященная писателю на хинди Мунши Премчанду и его роли в формировании националистической интеллигенции 20 века.
— Манави Капур, Кварц , 27 мая 2022 г.
Узнать больше
Эти примеры предложений автоматически выбираются из различных онлайн-источников новостей, чтобы отразить текущее использование слова «интеллигенция».
Мнения, выраженные в примерах, не отражают точку зрения Merriam-Webster или ее редакторов. Отправьте нам отзыв.
История слов
Этимология
русский интеллигенция , от латинского интеллигенция интеллект
Первое известное использование
1905, в значении, определенном выше
Путешественник во времени
Первое известное использование интеллигенции было в 1905 году
Посмотреть другие слова того же года
Словарные статьи рядом с
интеллигенцияразумная жизнь
интеллигенция
понятный
Посмотреть другие записи поблизости
Процитировать эту запись «Интеллигенция».
Словарь Merriam-Webster.com , Merriam-Webster, https://www.merriam-webster.com/dictionary/intelligentsia. По состоянию на 19 декабря 2022 г.Ссылка на копию
Детское определение
интеллигенция
существительное
в·тель·ли·ген·ция
ин-ˌtel-ə-jen(t)-sē-ə,
-GEN (T)-
: Интеллектуалы в качестве группы : Образованные люди
БОЛЬШЕ из Merriam-Webster на
IntelligentsiaNglish: перевод Intelligentsia для носителей испанского
.
: Энциклопедическая статья о интеллигенции
Последнее обновление: — Обновлены примеры предложений
Подпишитесь на крупнейший словарь Америки и получите тысячи дополнительных определений и расширенный поиск без рекламы!
Merriam-Webster полный текст
Intelligentsia Определение и значение | Dictionary.com
- Основные определения
- Викторина
- Связанный контент
- Примеры
- Британский
- Культурный
Показывает уровень сложности слова.
[in-tel-i-jent-see-uh, -gent-]
/ ɪnˌtɛl ɪˈdʒɛnt si ə, -gɛnt- /
Сохранить это слово!
См. синонимы слова «интеллигенция» на сайте Thesaurus.com
Показывает уровень обучения в зависимости от сложности слова.
существительное во множественном числе
интеллектуалы, рассматриваемые как группа или класс, особенно как культурная, социальная или политическая элита.
ВИКТОРИНА
ВЫ ПРОЙДЕТЕ ЭТИ ГРАММАТИЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ ИЛИ НАТЯНУТСЯ?
Плавно переходите к этим распространенным грамматическим ошибкам, которые ставят многих людей в тупик. Удачи!
Вопрос 1 из 7
Заполните пропуск: Я не могу понять, что _____ подарил мне этот подарок.
Происхождение интеллигенции
1905–10; <русская интеллигенция<латинская интеллигенцияинтеллигенция
Слова рядом интеллигенция
интеллигентная, интеллигентная карта, интеллигентный замысел, интеллигентный, интеллигентная система, основанная на знаниях, интеллигенция, интеллигентный терминал, внятность, внятный, Интелсат, немереный
Dictionary.
com Unabridged
Основано на словаре Random House Unabridged Dictionary, © Random House, Inc., 2022 г.
Слова, относящиеся к интеллигенции
круг, клуб, компания, степень, семья, класс, лига, место, должность, академик, академик, доктор, философ, пандит, ученый, мыслитель, родословная, род, буржуазия, порода
Как использовать интеллигенцию в предложении
Она определенно знает, как ухаживать за интеллигенцией; они восторженно отзываются, когда кто-нибудь говорит: «С одной стороны, а с другой стороны».
Вот как выкопать из этого «глупого дерьма» Внешняя политика США | Лесли Х. Гелб | 13 августа 2014 г. | DAILY BEAST
Утром присоединяйтесь к интеллигенции в Cafe Pamplona, кофейне в европейском стиле, также на Гарвардской площади.
Путешествия по США, которые вам действительно стоит совершить|Lonely Planet|26 апреля 2014|DAILY BEAST
В целом английская интеллигенция выступала против Гитлера, но только ценой принятия Сталина.
Письмо Джорджа Оруэлла о том, почему он написал «1984»|Джордж Оруэлл|12 августа 2013 г.|DAILY BEAST
Либеральная интеллигенция продолжала поиск лучшего национального гимна.
Усыпанные звездами конфедераты: как сочувствующие южане выбрали наш национальный гимн|Джефферсон Морли|4 июля 2013|DAILY BEAST
Однако городское дворянство и интеллигенция пренебрегали этой добровольной миграцией.
Триумф пригорода: несмотря на шумиху в центре города, американцы выбирают разрастание|Джоэл Коткин|29 апреля 2013|DAILY BEAST
С 1912 года эта заблудшая интеллигенция получила большой запас свежих боеприпасов.
Рождение Югославии, Том 1|Генри Берляйн
Они будут стрелять и стрелять, а народ, в том числе и настоящая интеллигенция, будет лучше заниматься.
Рождение Югославии, Том 1|Генри Берляйн
На самом деле именно трентинская интеллигенция ожидала аннексии, а не крестьяне как класс.
Рождение Югославии, Том 1|Генри Берляйн
Интеллигенция Китая занимает весьма своеобразное положение, непохожее на положение, которое она занимает в любой другой стране.
Проблема Китая|Бертран Рассел
Именно наука отличает наше интеллектуальное мировоззрение от взглядов китайской интеллигенции.
Проблема Китая | Бертран Рассел
Британские словаря определения для интеллигенции
Интеллектуальность
/ (ɪnˌtɛlɪˈdʒɛntsɪə) /
. Интеллектуальные или интеллектуальные люди в обществе в обществе или интеллектуальные люди.0003
Происхождение слова для интеллигенции
C20: от русского интеллигенция, от латинского intellegentia Intelligence
Английский словарь Коллинза — полное и полное цифровое издание 2012 г. © William Collins Sons & Co. Ltd., 1979, 1986 © HarperCollins Издательства 1998, 2000, 2003, 2005, 2006, 2007, 2009, 2012
Культурные определения для интеллигенции
интеллигенция
[(in-tel-uh-jent-see-uh)]
74 9 , социальный или политический авангард или элита.